Парень слегка качает головой, не понимая, что сделал, и почему его вдруг вернули обратно. Я очень хорошо могу представить, какие мысли сейчас проносятся в его лохматой голове. Как ему рассказать? Ведь я понимаю, что в следующие несколько минут мне придётся смотреть на то, как рушится его мир.

Говорить правду тяжело и противно, особенно когда эту правду надо открыть самому себе. Своей душе, которая кривится и противится, отказываясь признавать тот факт, что ты проститутка. Элитная шлюха.

— В общем, победа на Играх — это не только слава, деньги и дом в Деревне победителей. Это еще и работа, — начинаю я, складывая руки на груди.

— Да, я, кажется, понимаю, — кивает головой он, — мне придётся быть ментором, как Джоанна?

— И это тоже, но… — запускаю руку в волосы и на выдохе говорю, — Победителей любят в Капитолии и хотят видеть не только на экране. Но и в своей постели.

Парень замирает и молчит, не сводя с меня глаз.

— Каждый из нас продаётся и покупается. Мы — товар и для тех, кто нас покупает, существует лишь одно правило — никаких правил нет.

Я неохотно встречаюсь с ним взглядом. В его глазах жуткий, всепоглощающий, липкий страх. Паника.

— Твой аукцион уже прошёл — результат у меня в руках, — достаю из кармана небольшой белый конверт. — Итак, Феликс, — прочищаю горло, — я должен тебя научить всему, что касается «клуба Победителей», и по необходимости подготовить к тому, что тебя там ждёт.

— Я не пойду ни в какой клуб. — выпаливает он, прожигая моё лицо взглядом. — Не позволю какому-то выскочке из самого дальнего захолустья заставлять меня подписывать это.

Его слова превращаются в шипение, гнев поглощает разум целиком.

— У меня есть имя, — растягивая слова, произношу я, — и у тебя нет другого варианта, ты и сам это должен понимать. Поэтому мы либо заодно, либо разбирайся со всем дерьмом сам.

В зеленых глазах Феликса читается ужас, и он становится единственной причиной, которая удерживает меня от того, чтобы в данную минуту не наговорить ему лишнего.

— Как долго? — испуганно спрашивает он.

— Прости? — я непонимающе вскидываю бровь.

— Как долго будет длиться мой контракт?

— Пока президент сам не решит тебя отпустить.

Сказанное мною становится последней каплей. Мальчишка бросается к выходу из комнаты, но я оказываюсь быстрее. Я вскакиваю и преграждаю ему путь рукой, упирая её в дверной косяк.

— Выпусти меня, — шипит он.

Феликс одаривает меня еще одним острым убийственным взглядом. Я отмечаю, что парень отлично перенял его у своего ментора.

— Прости, но я не могу. Я вроде как за тебя в ответе, поэтому… — он не даёт договорить, а потом и вовсе хватает за воротник, поэтому мне приходится быть грубым.

Уворачиваясь, я оказываюсь позади него, хватаю парня, оборачивая руку вокруг его шеи и сдавливаю. Седьмой вырывается, брыкается и, не переставая, выдавливает из себя трехэтажные ругательства в мой адрес. Но моя настойчивость, похоже, приносит свои плоды, потому что он перестаёт дергаться и, наконец, успокаивается.

— Отпусти, — хрипит он.

— Только, если ты в конце концов угомонишься. Ты не единственный Победитель здесь, так что не нарывайся.

Я опускаю его и парень падает на пол, он пытается отдышаться, хватаясь за горло, и я протягиваю ему руку.

Изумрудные глаза находят мои, и он медленно кивает, выражая свое доверие. Затем осторожно принимает мою ладонь, и я помогаю ему подняться.

— Пойдем прокатимся, — говорю я и открываю дверь, пропуская Феликса вперёд.

Мы останавливаемся недалеко от порта, в месте, куда я сам часто приезжал подумать и просто посмотреть на закат. Садимся на деревянный пирс, свешивая ноги вниз и наблюдая за причаливающими суднами. Сейчас для этого мальчишки я товарищ по несчастью. По себе знаю: вдвоем такое переносить легче.

— Жизнь действительно странная штука, — тихо говорю я, зажигая сигарету. — Сразу предупреждаю, ты никогда к этому не привыкнешь. Но все равно живёшь. Будешь? — я протягиваю ему пачку.

— Я не курю эту гадость, — с усталостью произносит парень.

— Ну и правильно, — отвечаю я и ухмыляюсь, потому что такой разговор уже имел место однажды.

Мне хочется закрыть глаза, заблокировать воспоминания, но я заставляю себя, не моргая, смотреть на этого испуганного мальчишку, рассказывая свою историю.

Я делаю вдох и мысленно переношусь на четыре года назад.

Свежесрезанная белая роза лежит на столе, но я не замечаю ни ее совершенной формы, ни многократно усиленного аромата, сопровождавшего Сноу повсюду словно визитная карточка. Все мои мысли прикованы к тому, кто сейчас сидит за столом напротив, оскверняя мою любимую комнату этого одинокого дома своим присутствием, и к той, что пока не догадывается о том, насколько высока оказалась цена победы в играх.

— Несчастные влюбленные были полностью моей идеей. Она просто подыгрывала, — уверенно говорю я, глядя в бесстрастные змеиные глаза президента, — и, как Вы сами могли убедиться, не очень убедительно. Это из-за меня изменили правила, все проблемы случились лишь по моей вине. И я обещаю, что исправлю это.

— Зачем мне соглашаться на то, что предлагаете Вы, если я могу использовать Вас обоих и получить вдвое больше прибыли?

Сноу вновь переводит взгляд на меня, и я, наклонившись, понижаю голос для правды, которая с легкостью слетает с моих губ:

— Господин президент, Китнисс все равно надолго не хватит. После первого же аукциона она покончит с собой, я уверяю вас. Даже не уверяю, а гарантирую это. А мне незачем жить, если её не будет. Вы потеряете деньги и двух победителей сразу. Поползут слухи.

— Поверьте у меня есть рычаги давления на людей. Я думаю, жизнь драгоценной сестры смогла бы убедить мисс Эвердин принять правила игры.

— Вы правы. Ради Прим она согласится, — киваю я, — но Китнисс просто отвратительная актриса. И ещё худшая любовница. А апатичная безжизненная кукла, какой она станет очень скоро, быстро надоест Вашей публике. И Вы все равно получите такой же исход, о котором я говорил ранее.

Сноу молчит, положив пальцы на свои отвратительно пухлые губы.

— Вы так легко говорите о собственной смерти. А как же Ваша семья, мистер Мелларк? Огонь — дело опасное, не так ли? Особенно в пекарне.

— Им я не нужен, да и никогда не был нужен. Мне незачем лгать. Вы сами знаете, что моей семье на меня плевать. Их даже дом в Деревне победителей не прельщает настолько, чтобы переехать туда, поэтому мне все равно: сегодня оборвется моя жизнь или через месяц.

Слышу, как в его голове закрутились шестеренки. Он тщательно взвешивает потенциальную потерю двух Победителей, а также убытки и последствия, которые затронут его, когда вышеупомянутое вскроется.

— Мистер Мелларк, — бросает наконец президент, — Вы утверждаете, что вообще не боитесь смерти?

— Абсолютно. Я шёл на игры с твёрдым намерением умереть, и Вам это хорошо известно. Так скажите, что изменилось сейчас, мистер Президент? Мои намерения все те же. Моя жизнь в обмен на её.

Сноу на минуту задумывается, поглаживая пальцами свою белую бороду. Если бы он только знал, каких усилий мне стоит спокойно, уверенно и чётко вести этот диалог. Я вижу, что он колеблется, поэтому сажусь напротив, копируя его позу, и добавляю:

— Я заработаю для Вас столько, сколько не зарабатывал никто другой. Я смогу стать кем-то гораздо более полезным, чем просто игрушка для капитолийской публики. Я умею манипулировать людьми, умею убеждать и нравиться. Я смогу достать для Вас любую необходимую информацию. Я стану лучшим из Вашей свиты Победителей, только оставьте её в Двенадцатом. Это первое, что я прошу взамен.

— Я удивлён, что Вам, шестнадцатилетнему мальчишке, хватает наглости ставить мне условия.

— Дайте возможность попробовать. Если я не выполню обещание, можете забрать и Китнисс.

— Заманчиво, мистер Мелларк, и каково же второе условие?

Не знаю, откуда берётся смелость, но я говорю: