От облегчения у Жданова ноги подкосились. Он буквально рухнул на шаткий больничный стульчик.

— Все в порядке? — переспросил он. — И с ребенком?

— И с ребенком, и с мамочкой. Её сейчас в отделение поднимут, полежит у нас с недельку.

— У неё обычно низкое давление, — пробормотал Жданов.

— Ну, а сейчас высокое, — терпеливо объяснила медсестра. — Идите в кассу, раз решили платную палату оформлять. И привезите мамочке халат, ночнушку и тапочки.

— Понял, — сказал Ромка, — касса, тапочки. Я пошел.

— Я могу увидеть Катю? — спросил Жданов. — Я заплачу!

Медсестра рассмеялась.

— Увидите, — пообещала она, — дайте хоть оформить человека!

И Жданов остался один. Телефон в его кармане разрывался, и он взял трубку.

— Как Катя? — спросил отец.

— Её положили на сохранение, — голос дрогнул, и что-то перехватило горло, как в детстве, когда он поверял родителям все свои беды, и становилось легче.

— Когда ты сможешь вернуться в компанию? — сухо спросил папа.

— Не знаю. Я не могу сейчас ни о чем думать, кроме Кати.

— Ты понимаешь, что ты нам очень многое должен объяснить?

— А ты понимаешь, что моя любимая женщина сейчас в больнице? — закричал Жданов.

Отец помолчал.

— Ну хорошо, — сказал он наконец, — мы поговорим, когда ты успокоишься.

Уже знакомая медсестра, решившая сегодня быть доброй феей, снова появилась — с бахилами и белым халатом.

— Сдавайте свое пальто в гардероб, папочка, — распорядилась она, — и облачайтесь.

У Жданова дрожали руки, и он никак не мог попасть в рукава, и тогда медсестра просто накинула халат на его плечи.

Они поднялись по лестнице, прошли узким коридором.

— Только не болтайтесь по отделению, — наставляла его медсестра, — у нас тут мужчины не водятся. Разве что по пожарной лестнице просочиться какой-нибудь неугомонный супруг… Но для платников другие условия. Сюда.

Палата была крохотная, но Жданов видел только Катю — она уже была под капельницей, накрыта пестреньким одеялом, а на белой подушке прямо возле её лица был напечатан черный больничный штамп.

— Катя!

Она смотрела на него серьезно и грустно, и от этого взгляда становилось не по себе.

========== 37 ==========

— Катя… Катюш, — Жданов, неловкий, как слон, в этой крошечной палате, шагнул вперед и остановился, боясь прикоснуться к ней, чтобы не потревожить систему, прикрепленную к её руке. — Как вы?

— Нормально, — ответила она беспокойно, — дай мне твой телефон.

Он растерянно протянул ей мобильник, уверенный, что она хочет позвонить родным. Катя, знакомая с его телефоном лучше, чем с собственным, быстро пролистала список контактов и набрала какой-то номер.

— Павел Олегович? Это Пушкарева.

— Кать, — взмолился Жданов, — это подождет.

Она сверкнула на него глазами.

— Ничего не подождет, я не успокоюсь, пока все не объясню… Слышите, Павел Олегович? Мне нужно вам все рассказать… Нормально я себя чувствую. Вы можете меня выслушать? Спасибо. Это началось из-за самого первого бизнес-плана, который я написала для Андрея Павловича. Уже тогда было понятно, что мы не сможем расширить производство без сокращения расходов. И мы решили сэкономить на тканях…

Жданов слушал её спокойный, бесцветный голос, возвращаясь вместе с этим голосом в ту осень, когда жизнь еще казалась такой легкой, и когда он еще мог спокойно спать по ночам.

Пустая, скучная жизнь.

Её голос успокаивал его и обжигал глаза слезами.

Как так получилось, что Катька даже на больничной койке решает проблемы?

Почему эта крошечная невыносимо упрямая девочка такая бесстрашная?

— Коллекция провалилась, и мы скрыли масштабы этого провала от акционеров. В поисках решения мы пытались найти самые лучшие ткани по самой дешевой цене. И заказали их в Узбекистане. Ткани оказались контрафактными. Мы потеряли деньги. Вот тогда и появилась Никамода — как костыль для Зималетто… Я понимаю и признаю всю неэтичность нашего поведения, Павел Олегович, но сейчас у меня нет сил на раскаяние. Я просто передаю вам всю информацию для того, чтобы вы могли принять верное решение. Никамода была создана и поглотила Зималетто. Мы будем вынуждены оставаться в этой ситуации еще минимум полгода. Да хоть сто юристов, Павел Олегович! Менять руководство Зималето сейчас — неразумно. Выгонять меня на улицу неразумно тоже, наши банковские взаимоотношения завязаны на моей персоне, какой бы неприятной она вам не казалась. Поэтому я предлагаю вернуться к переизбранию президента через полгода. Ну, если вам конечно не безразлична судьба компании… Нет, это не наглость, это здравый смысл. Сейчас у меня на реверансы здоровья не хватает. Это всё, что я хотела вам сказать. Думаю, что юристы повторят вам то же самое. Но решение, конечно, за вами, я готова положить на стол заявление в любую минуту. Как наемный служащий Зималетто я подчинюсь вашему решению, как владелица Никамоды — буду настаивать на том, чтобы Андрей Павлович остался на своем посту. Исключительно в интересах компании. Да, много ошибок, но на ошибках учатся. До свидания.

Она нажала отбой и длинно выдохнула. Слабо улыбнулась.

— Как гора с плеч свалилась, — произнесла она тихо.

— У меня тоже, — признался потрясенный Жданов и осторожно пристроил себя на колченогий больничный табурет. — Кать, я страшно испугался.

Она прикрыла глаза ресницами.

— С вашим ребенком, Андрей Павлович, все в порядке, — сообщила она едко.

— Ах вот как, Екатерина Валерьевна, — немедленно рассердился он, так зацепила его эта едкость, — теперь это мой ребенок. Еще недавно он был ребенком какого-то придурка-мимокрокодила! Ты пыталась сделать моего ребенка Зорькиным!

— Не кричите, вы все-таки в больнице, — осадила его Катя, — а я все-таки пациент. Совести у вас нет.

— Кать, — Жданов сбавил обороты и придвинулся ближе. — Почему ты мне не сказала?

— Я пыталась! Перед поездкой в Милан, когда поняла, что ты на полном серьезе ничего не помнишь. Но тогда не было времени, рассказать тебе в самолете — значит, вызвать бурю на весь салон. А потом, в Милане, помнишь, что ты сказал?

— Что я сказал? — испугался Жданов. Очевидно, очередную глупость он сказал, а Катька приняла всерьез!

— Ты сказал, что главное для тебя — продержаться до окончания совета директоров без всяких катаклизмов. И я решила, что расскажу тебе после совета. Не стану обрушивать на тебя такую бомбу перед таким важным событием.

— Что? — ему показалось, что он оглох. Значит, все то время, пока он метался, не помня себя от подозрений, обиды и злости, Катька просто напросто продолжала исполнять его пожелания?

Господи, какой же он идиот!

В палату вошла медсестра.

— Ваш друг передал пакет с вещами, — сказала она, подкрутила капельницу и вышла.

Жданов потянул за торчащий из пакета шелковый пояс и извлек на свет божий полупрозрачный пеньюар.

— Роман Дмитриевич рехнулся, — сказала Катя. — Мне нужна ситцевая ночнушка и махровый халат, а не вот это все!

— Я скажу, — Жданов взял телефон из её руки и вышел на лестницу. Ему нужно было успокоиться.

Руки тряслись, когда он поднес телефон к уху.

— Ситцевый халат и махровая ночнушка, Рома, — сказал он.

— А, — насмешливо отозвался Малиновский. — Пациент скорее жив, чем мертв, раз капризничает. Значит, Кате лучше?

— Настолько лучше, что она позвонила моему отцу и распорядилась не лишать меня президентства, а то хуже будет.

— Узнаю нашу Катеньку, — расхохотался Малиновский. — Слушай, Жданов, женись, я тебя благословляю. С такой женой тебе сам черт будет не страшен.

— Тебя забыли спросить! И принеси мне что-нибудь из одежды тоже, я останусь пока здесь.

— Надолго?

— Пока не выгонят.

— Ну-ну. По крайней мере, после того, как меня уволят из акционеров, я смогу работать курьером.

Сделав еще несколько глубоких вздохов, Жданов вернулся в палату.