Однако, осуждаешь — предлагай. И над этим я не раз задумывался, даже не желая размышлять на подобные темы.
Разочаровавшись в Валар, я понял одно: носящий корону — не значит лучший, и это осознание помогло мне принять именование «обездоленный», когда королём моего народа стал полудядя. Да, мне в лицо не говорили, что я был не прав, отдав власть, зная — обстоятельства оказались сильнее меня.
Почти не говорили.
А мне почти не хотелось взяться за оружие.
Однако, много слов было сказано, когда король предпринял попытку распространить ложь о мире среди Нолдор, собрав эльфов на Пир Объединения. Придя в гости к дяде с армией, но не устроив бойню, я многое для себя решил, в том числе сделал очень утешительный вывод: носит корону вовсе не достойнейший, а тот, кого не ценят без неё.
Жизнь в одночасье стала легче, потому что Моргот, вставивший Сильмарили в свой уродливый венец, оказался в одном ряду со всеми, кого я презирал: Манвэ, Тингол, Нолофиньо, Ольвэ. Каждый из них — владыка. И каждый — худший из своих подданных.
А у меня нет королевского венца, значит, я не такой, как они. Значит, лучше, потому что не проливаю кровь за власть.
Пожалуй, правитель и должен быть таким: не держаться за статус ценой жизни тех, кого обязан защищать. Это достойно. Но такой король быстро окажется сброшен с трона.
========== Почему постоянно говоришь “Айя Феанаро!”? ==========
Нет, не потому, что нет заслуг в настоящем и приходится вспоминать прошлое.
Нет, не потому, что нет лидеров, за которыми пойдут народы, и приходится обращаться к имени того, кому это удавалось.
Нет, дело не в том, что больше не осталось по-настоящему славных королей, чей венец не насмешка и не позорное клеймо.
И нет, я славлю отца не потому, что он мой родитель.
И даже не назло его завистникам.
Нет, нет и нет! Дело в ином.
Куруфинвэ был эльфом, который, родившись в Валиноре в самое спокойное и счастливое время Эпохи Древ, стал символом борьбы со всем тем, чего не должно быть в мире. Он выступил против того, что отрицали Валар, уверяя наивных аманэльдар, будто в их земле нет ничего плохого. Владыки настолько усердно пытались убедить всех нас, будто мы абсолютно счастливы, что слепая вера речам Айнур сделала гордые народы рабами, игрушками без воли и своего мнения.
Куруфинвэ сорвал с нас оковы и вернул способность видеть правду. Понравилась ли нам открывшаяся картина?
Не могу сказать за всех. Но от себя повторю главное:
Айя Феанаро!
========== Были ли те, кто приходили в Химринг добровольно? ==========
Это были орки.
Наверное, не слишком смешная шутка, особенно если учитывать, что в жизни рабов Моргота вряд ли хоть что-то бывает добровольным. Никто точно не знает, что именно гонит искажённых тварей в бой. Собственная кровожадная природа? Страх наказания? Подавляющая собственную воля хозяина?
Или всё вместе?
На самом деле, к войску Химринга всегда присоединялись и присоединяются исключительно добровольно. Мой город снискал великую славу в Дагор Аглареб, мы дали отпор врагу и защитили Белерианд от разорения, поэтому многих храбрых достойных мужей воодушевила возможность совершать подвиги под моими знамёнами, и даже совсем юные бойцы стали приходить в крепость, чтобы присоединиться к славной армии.
Мы все знаем, что осада не будет длиться вечно, однажды снова грянет битва, и мои воины, которые не являются рабами, в отличие от орков Моргота, станут героями, а не живым месивом, брошенным на убой ради прихоти.
В чём же разница между нами, осознанно идущими на поле сражения воинами Предела Маэдроса, и кровожадными искажёнными формами жизни, назвать которых разумными не поворачивается язык?
Разница в том, что мы, убивая врагов, защищаем тех, кто сам не может взяться за оружие. Не мы напали первыми, не мы навязали кровопролитие.
Разница в том, что когда война закончится, мы будем свободны, сложим оружие и станем заниматься мирными ремёслами.
Рабы Моргота на это не способны.
========== Научите кого-нибудь юного быть воином. Напишите ответ от второго лица ==========
Ты смотришь в глаза, ещё не видевшие войны и где-то в душе понимаешь — в том, что новые и новые поколения вынуждены видеть кровь и смерть на поле боя, есть и твоя вина.
Ты смотришь не в одну пару глаз, а в сотни и тысячи пар и в большинстве видишь готовность пойти до конца, но не можешь не понимать — легко не бояться того, о чём не знаешь. Но сам-то ты помнишь, как часто отступают перед натиском врага даже казавшиеся бесстрашными.
Ты стоишь перед своим будущим войском и видишь юнцов, которым ещё предстоит стать воинами, а пока это просто мальчишки: чьи-то сыновья, братья, внуки, племянники. Не мужья и не отцы или деды. И сделать из них бойцов выпало тебе.
Однако ты не учитель, не мастер меча, поэтому не тебе показывать приёмы и заставлять выполнять изнуряющие упражнения раз за разом. Ты не король, что может явить прекрасного и светлого себя войску и напомнить, чья жизнь здесь важна, а чья — ни капли.
Ты — полководец. Тот, за кем следуют на смерть, на убийство, крича о подвигах.
Ты — тот, кто знает, что не каждый, держащий меч, — воин, не каждый, совершивший кровопролитие, — герой. Ты — тот, кто должен дать это понимание новому поколению идущих на смерть. И именно тебе, а не кому-то другому вести за собой тысячи жизней, чтобы пожертвовать большинством или всеми.
Ты должен объяснить воинам, почему они должны гибнуть. Это твоя обязанность как полководца.
И вот, стоя перед смотрящими на тебя юными, не знавшими войны глазами, ты говоришь о добре и зле, на словах вспоминаешь славное героическое прошлое народа, к которому эти дети совершенно не имеют отношения, с твоих губ слетают проклятия в адрес врага, которого молодые бойцы никогда не встречали, ты и сам хочешь верить, что скоро тьма будет повержена, и каждая жертва окажется вознаграждена.
Ты смотришь в не видевшие войны глаза, замечаешь, что тебе безоговорочно верят, а в юных сердцах разгорается неистовое пламя борьбы, которое, возможно, не погасить страху перед смертью и болью. Перед пленом, пытками и рабством. Возможно.
Но во что веришь ты? В победу? Да. В награду? Нет. Ты лишь смеешь надеяться, что жертвы — бесчисленные кровавые жертвы — не будут бессмысленными, ведь для тебя нет худшего понимания, чем осознание того, что всё было зря.
