Слышен слегка измененный записью голос Виктора.
Виктор. Но я тогда так ничего и не придумал. Жизнь есть жизнь, и она иногда сложнее, чем кажется. Вскоре меня перевели в Краснодар. О Геле я больше вестей не имел. Краснодар – отличный, веселый город. Вечерами все ходят по улице Красной. Я тоже частенько по ней гулял, но друзей не заводилось долго. Потом появились и друзья. Летом мы ездили на практику в Абрау-Дюрсо. Он окружен горами и лежит на дне чаши. Ее северный склон засажен виноградниками различных сортов. Летом, когда листья окрашиваются в разные цвета, перед вами как бы возникает корона.
Часть вторая
Звучит музыка. Это та же мелодия, что в первой сцене, – мазурка Шопена.
Слегка измененный записью голос Виктора.
– Прошло десять лет, и я оказался в Варшаве. Стояла мягкая ранняя осень. Я знал, что Варшава была разрушена, но я увидел живую Варшаву, хотя развалины попадались часто. Мало на свете городов, подобных польской столице. Стоит только в нее попасть, и ты теряешь голову, как от встречи с девушкой, когда тебе семнадцать.
Свет. Барьер в вестибюле гостиницы перед отсеком администратора. На барьере – телефон. Виктор набирает номер. Слышен мужской голос:
– Слухам.
Виктор. Проше пани Гелену.
Мужской голос. Гельця!
Пауза. Слышны шаги.
Голос Гели. Слухам.
Виктор откашливается.
Слухам!
Виктор. Геля, это я.
Пауза.
Ты меня слышишь? Это я.
Голос Гели (сдавленно). Езус-Мария…
Виктор. В восемь я жду на углу Свентокшисской и Нового Свята. Договорились?
Пауза.
Голос Гели. Так.
Виктор вешает трубку.
Свет гаснет и почти сразу же вспыхивает. Шум улицы. Вечер.
На углу – Виктор.
Появляется Геля.
Геля. Я не опаздывала?
Виктор. Не опоздала.
Геля. О, так. Он опять меня исправляет. Не о-поз-дала.
Виктор. Нет, ты не опоздала. Точность – вежливость королев.
Рукопожатие.
Геля. Ты мало изменился.
Виктор. Ты – тоже.
Геля. Ты был обязан сказать, что я стала лучше.
Виктор. Я хотел это скрыть, чтоб чувствовать себя уверенней.
Геля. Вот что? Это другое дело.
Виктор. Все твои страхи были напрасны. Ты стала певицей, но не стала толстухой.
Геля. Одна я знаю, чего это стоит. Жизнь моя… как это… не сахар. И это надо понимать буквально.
Виктор. А частки на Новом Святе?
Геля. Ты злой. Об этом даже нельзя говорить. Исключены раз навсегда.
Виктор. Какая жалость.
Геля. Исключены, но сегодня мы сделаем исключение. В честь твоего приезда.
Виктор. Я очень рад доставить тебе удовольствие.
Геля. Дзенкую бардзо пана. Как ты здесь очутился?
Виктор. Нас тут несколько человек. Мы приехали встретиться с коллегами. Ваше виноделие недостойно такой страны. Всего несколько виноградников.
Геля. Ты прав, виноградники – это единственное, чего нам не хватает. Все остальное есть. (Пауза.) Ты стал ученым?
Виктор. Я защитил диссертацию.
Геля. Я тебя поздравляю. Я была уверена, что ты пробьешься.
Виктор. Еще больше это можно сказать о тебе. В Варшаве все тебя знают.
Геля. Такая профессия. Ты видел город?
Виктор. Чуть-чуть. Но я уже им заболел.
Геля. У нас говорят – Варшава строилась семьсот лет и двенадцать. Было девяносто целых домов.
Виктор. Знаю и не верю.
Геля. Где ты остановился?
Виктор. В отеле «Саски».
Геля. А-а… так… Плац Дзержинского. Но ты уже был в Лазенках? В Старом Мясте?
Виктор. Не был нигде.
Геля. Когда ты приехал?
Виктор. Три часа назад.
Геля (она медленно оглядывает его). Спасибо. Это очень мило.
Виктор. И уже успел попасть в историю. Перед входом в отель стояли две толстушки. Наверно, они все время едят частки. Товарищ спросил меня не очень тихо: «Это и есть польские красавицы?» И одна обернулась, смерила меня взглядом и сказала: «Да, это и есть польские красавицы».
Геля. Нечего распускать языки.
Виктор. Они тут все понимают по-русски?
Геля. Почему товарищ спросил именно тебя? Тебя считают специалистом по польскому вопросу?
Виктор. Просто я стоял рядом.
Она смеется.
Не понимаю.
Геля. Как ты на меня посмотрел!.. Ты совершенно не изменился.
Виктор (деловито). Надо придумать, куда идти?
Геля. Сегодня придумывать буду я. Мы поедем к Юлеку.
Виктор. К какому Юлеку?
Геля. Есть такой ресторанчик «Под гвяздами». Это значит – под звездами. Под самым небом. Даже слышно райское пение. То поет Юлек Штадтлер.
Виктор. Ну что ж, я давно уже не слышал ангелов.
Геля. Оттуда видна вся Варшава. И вся Варшава туда стремится.
Виктор. Мы можем не попасть. Сегодня – воскресный вечер.
Геля. Не беспокойся. Ты ведь – со мной.
Виктор. В самом деле. Я еще не привык.
Геля. Постой… Это действительно – ты?
Виктор (негромко). Я, Геля, я…
Свет гаснет.
Вновь – свет. «Под гвяздами». Столик за колонной. Виктор и Геля. По другую сторону колонны, очевидно, находится зал, в котором и сидят посетители. Оттуда доносятся пение, шум и смех.
Геля. Я не предупредила Юлека, что мы приедем.
Виктор. Здесь еще удобней. Нас не видят, а мы видим всех.
Геля. Тебе здесь нравится?
Виктор. Этот Юлек симпатяга. Сколько ему? Сорок пять?
Геля. Приблизительно.
Виктор. Мне нравится, что здесь все по-семейному, что он присаживается за столики и болтает со всеми, как со старыми приятелями.
Геля. Так оно и есть.
Виктор. Но почему он все время курит? Певцу вроде бы не рекомендуется.
Геля. Штадтлер выше правил.
Виктор. Кто этот усатый старик, который все пишет?
Геля. Он журналист. Он здесь сочиняет все свои статьи.
Виктор. Мне кажется, здесь все знают друг друга. Нас встретил пан Гавлик. Мы отправили вещи, а сами решили пройтись, посмотреть Варшаву. Пан Гавлик здоровался с каждым встречным.
Геля. Я не знаю пана Гавлика.
Виктор. Зато он знает тебя. «Пани Модлевска! О, пани Модлевска!»
Геля. Какой он милый, пан Гавлик.
Виктор. Очень милый, очень вежливый, очень веселый.
Геля. Сколько достоинств у одного Гавлика.
Виктор. И очень неожиданный, ко всему. По пути мы зашли в костел послушать хор мальчиков, – он немедленно преклонил колена.
Геля. В конце концов, веселые верующие не хуже молитвенно настроенных атеистов.
Виктор. Он показался слишком остроумным для такого благочестия.
Геля. Ах, Витек, моя родина так сочетает иронию и религиозность, что не сразу поймешь – ирония прикрывает религиозность или религиозность – иронию. У поляков большая душа. Там для всего найдется местечко.
