Он присел на корточки и провёл на земле черту.

   -- Смотри: это наша линия укреплений. Тридцать семь башен, на каждой башне по два орудия. Чтобы поднять одно, надо десять человек и полчаса времени. А теперь посмотри на солнце. Успею я до темноты? - Мамурра выпрямился. - Вот и думай, на каком участке их сначала устанавливать.

   Бальвенций нахмурился. Отдавать сапёрам людей не хотелось, но Мамурра мог обидеться и уйти на другой участок. И жди тогда своей очереди.

   -- Ладно, дам десять человек... Но только на два часа! И больше не проси.

   -- И на том спасибо. Ты - десять, другой - десять, так, глядишь, сотня и наберется.

   Бальвенций вздохнул и взглядом поискал оптиона.

   -- Помпоний! - окликнул он помощника. - Дай сапёрам десять человек, из тех, кто не идёт в ночной караул. И проследи, что б через два часа вернулись.

   Он отмахнулся от рассыпавшегося в благодарностях Мамурры и поднялся на вал. Участок обороны, где стояла вторая когорта, находился на левом фланге ближе к центру. Ещё дальше влево расположилась третья когорта Квинта Лукания. Вал сработали добротно, как в зимнем лагере, словно собирались просидеть здесь несколько месяцев. С наружной стороны его обложили дёрном, а с внутренней ещё и досками, так, что получилась небольшая крепость. Частокол укрепили поперечным брусом, а внизу вбили вертикальный ряд кольев, чтобы затруднить подъём нападающих. Для каждой центурии Бальвенций отвёл своё место обороны: четыре он поставил на вал, оставшиеся две придержал в резерве, отведя их к мосту и, запретив уходить куда-либо без его приказа. То, что когорте приходилось охранять ещё и мост, делало оборону вала менее плотной, чем на других участках. Бальвенций пытался выбить под это дополнительные резервы, но кроме обещаний ничего не получил.

   Покончив с делами, Бальвенций направился на правый фланг редута, где стояла первая когорта легиона. Солнце закатилось за холм, окутав лагерь густой тенью, и сразу стало прохладней. Возле палаток вспыхнули костры: легионеры подвешивали над огнём котелки, готовили нехитрый солдатский ужин. К запахам реки примешался постный дух чечевичной похлёбки. За целый день Бальвенцию не удалось ни присесть, ни перекусить. В животе заурчало, а рот наполнился тягучей слюной.

   Примипил двенадцатого легиона Секстий Бакул сидел у костра и деревянной ложкой черпал похлёбку из котелка. Рядом расположились центурионы первой когорты и вездесущий Мамурра с большой глиняной бутылью. Он зажал бутыль между колен и кинжалом соскабливал восковую пробку. Заметив Бальвенция, примипил кивнул и указал на котелок.

   -- Присаживайся, отведай нашей пищи.

   Дважды приглашать не пришлось. Бальвенций сел рядом с Мамуррой, принял из рук слуги ложку и запустил её в дымящееся варево. Грубый вкус чечевичной похлёбки приправленной лавровым листом и овощами показался ему превосходным. Проглотив первую ложку, он удовлетворённо крякнул, отломил кусок пшеничной лепёшки и макнул его в миску с маслом.

   -- Мамурра, это то самое цекубское? - спросил он, кивая на бутыль.

   Префект ухмыльнулся.

   -- Не, цекубское в палатке осталось, дожидается. Это сетинское, по случаю новоселья...

   -- У того же торговца брал?

   -- А других пока нету...

   Он раскупорил бутыль и разлил содержимое по чашам. Аромат молодого чистого вина приятно защекотал ноздри. Бальвенций сделал маленький глоток, впитывая вкус нёбом и дёснами, и прищёлкнул языком. Хорошее, Мамурра разбирался в напитках. В чём в чём, а в этом ему не откажешь.

   -- Как устроились? - спросил Бакул, отодвигаясь от котелка.

   -- Нормально, отсидимся.

   Язычки затухающего пламени отражались в чешуйках доспехов малиновыми звёздами. Со стороны реки донёсся громкий всплеск, кто-то решил искупаться.

   -- Две центурии я у моста поставил... Мне бы туда человек двадцать лучников.

   Бакул отёр губы ладонью и сыто рыгнул.

   -- Не получиться. Всех лучников Сабин приказал поставить у ворот и на бастионе. Он считает, что это самое слабое место в обороне.

   -- Я бы так не сказал.

   -- Я тоже. Но с ним не поспоришь. Нальёт глазки кровью, ножками затопает... - Бакул махнул рукой. - И ничего не докажешь.

   Бальвенций отложил ложку и поблагодарил за ужин.

   -- Пойду, посмотрю, что караульные делают. Как бы не уснули без меня.

   -- А за мостом ты всё же присматривай, - напутствовал его Бакул. - Я прикажу соседям, что б поддержали. Луканий, ты там слева? Держи одну центурию на подхвате.

   Бальвенций попрощался и шагнул в темноту. Лагерь готовился ко сну, костры постепенно гасли, и только факел у ворот горел в ночи одиноким маячком.

   3

   В реке отражалось небо. Бальвенций зачерпнул полную пригоршню воды, задержал дыхание и плеснул в лицо. По коже пробежал освежающий холодок, прогоняя остатки сна, в голове прояснилось. Он снял шейный платок, вытерся насухо и глубоко вздохнул. Пахло водорослями и мёдом. Ранняя трудяга-пчёлка деловито осматривала луговой цветок, проникая длинным хоботком в самую глубину бутона. С противоположного берега, подёрнутого мутной дымкой тумана и потому едва видимого, долетала звонкая перебранка лягушек. Где-то в заводи плеснула хвостом большая рыбина, словно передав центуриону привет от речного бога.

   Вслушиваясь в звуки нарождающегося дня, Бальвенций думал, что, наверное, уже никогда не сможет привыкнуть к мирной жизни. Двадцать лет он ложился и просыпался под звуки корнов, ходил, ел, дышал по приказу командиров и не умел делать ничего, кроме как стоять в строю и махать мечом. Он шёл по миру твёрдой поступью легионера и иного для себя не представлял. Он видел, как уходили отслужившие свой срок ветераны, и это было горькое зрелище. Многие потом возвращались, подписав новый контракт, или оседали в городках рядом с лагерем, не в силах порвать с привычной жизнью. Когда легионы под знамёнами Цезаря уходили завоёвывать Галлию, эти ветераны стояли вдоль дороги, вытянувшись по стойке смирно, и плакали...