Весонтион находился в излучине реки Дубис, опоясывающей город с трёх сторон, что являлось почти непреодолимой преградой для любого, кто пожелает напасть на него. С четвёртой стороны город защищал высокий холм, по гребню которого проходила стена. Глядя на эти укрепления, воздвигнутые самой природой и лишь слегка откорректированные человеком, всякая мысль о штурме казалась безумной. Узкая дорога вела к единственным воротам, защищённым мощными бастионами; небольшой отряд лучников, засевший на башнях, мог легко отразить атаки огромного войска. А чтобы начать осаду, необходимо было перекрыть реку, иначе защитники города могли получать припасы и подкрепления с другого берега.
Стратегическое положение Весонтиона позволяло осуществлять контроль над единственной речной дорогой, соединяющей Арар со средним течением Рейна. Тот, кто владел городом, владел всей Восточной Галлией.
Оценив все выгоды, Цезарь вошёл в город и поставил в нём свой гарнизон. Готовясь к походу против германцев, он разослал по округе команды фуражиров и направил в Провинцию вербовщиков, чтобы пополнить поредевшие легионы. Разведка не спускала с германцев глаз, внимательно отслеживая каждое их движение и тут же докладывая об этом в ставку. Ариовист не спеша двигался вдоль Рейна, ожидая подхода союзников. Допустить соединения германских армий Цезарь не мог и, собрав продовольствие, вышел навстречу Ариовисту.
На седьмой день разведка доложила, что германцы находятся в двадцати четырёх милях к северо-востоку от римлян. Цезарь приказал остановиться и разбить лагерь. Несколько конных дозоров ушли вперёд следить за передвижениями противника, остальные готовились к новым сражениям.
В походах и битвах незаметно пролетело лето. Хлебосольная осень позолотила листву на деревьях, уложила травы в аккуратные стожки и доверху засыпала амбары драгоценным зерном. На озёрах и в речных заливах утки и гуси сбивались в стаи; ещё немного и они покинут эти места, такие гостеприимные летом и такие холодные зимой. А пока оперившиеся птенцы готовились к долгому перелёту в тёплые края: вставали на крыло, учились собираться в косяк и отъедались.
Утром с северо-востока подул холодный ветер, небо заволокло тучами и закапал мелкий осенний дождь. Дороги в лагере мгновенно превратились в жидкое месиво, каждый шаг грозил обернуться падением. Однако, несмотря на дождь, холод и грязь, офицеры гоняли солдат до седьмого пота, заставляя повторять одни и те же движения, доводя их до автоматизма. Тяжело в учении, легко в бою! Размазывая по лицам грязь и воду, солдаты вставали сплошной стеной, потом разбивались на квадраты, перестраивались в клин, в тиски, становились косым строем и вновь выстраивались сплошной линией.
Те, кто ходил в строю, завидовали стоявшим у ворот часовым. Часовые, клацая зубами, завидовали тем, кто маршировал по плацу. И каждый думал, что хорошо только там, где его нет.
Роукилл тренировал своих следопытов в поле за валом, где и грязи было меньше и простора больше. Вытянувшись цепью, аллоброги на полном скаку били из луков в мишени, потом делали разворот и разлетались в разные стороны, спасаясь от невидимого врага. Эмилий тренировался вместе со всеми. Мохнорылый хорошо держался на мокрой траве, не скользил, не спотыкался на кочках. Из лука декурион стрелял не хуже остальных, хотя под дождём это было делать труднее. Тетива намокла, и стрела то и дело срывалась. Роукилл поглядывал на него, но ничего не говорил, значит, всё делал правильно.
Отношения между римлянином и галлами стали улучшаться. Эмилий чувствовал это. Исчезло презрение в глазах Роукилла, аллоброги уже не косились с подозрением и во время дозорных рейдов не опекали его как младенца. Даже Эг соизволил заговорить с ним. Бросил, правда, пару коротких ничего не значащих фраз, но и это было достижение. После сражения с гельветами они не досчитались половины своих людей, Эмилий тогда рисковал жизнью наравне со всеми, и может быть это заставило аллоброгов забыть старые обиды и посмотреть на него по-другому.
Из леса на дорогу выехал отряд всадников. На расстоянии трудно было определить кто это - галлы или германцы. Они двигались плотной колонной и больше походили на траурную процессию, чем на воинское подразделение. Но именно это и настораживало.
Роукилл поднял руку и аллоброги встали как вкопанные. Один сразу помчался в лагерь, предупредить, а Эг и ещё тридцать человек отъехали влево и перекрыли дорогу.
-- Интересно, кто бы это мог быть? - покусывая губы, тихо произнёс Эмилий. - Идут как на похоронах.
Роукилл обернулся, посмотрел, далеко ли ускакал вестовой и сказал:
-- Сейчас подъедем и спросим.
Тучи над головой сгустились, и дождь пошёл сильнее. Тугие струи нещадно били по лицу, по шее, застилали глаза мутной пеленой. Они пробрались даже под одежду, но это и не удивительно, когда единственное укрытие - собственная голова.
-- Насморк мне обеспечен, как минимум, - удручённо вздохнул Эмилий. - Видела бы меня моя мама.
-- Ничего страшного. Вернёмся в лагерь, выпьешь горячего вина, завернёшься в толстое одеяло, отогреешься.
-- Думаешь, вернёмся? Что-то мне не по себе.
-- А не вернёмся, так и о соплях беспокоиться нечего.
Когда до чужаков оставалось около ста футов, Эмилий узнал их - свебы царя Ариовиста. Рука сама собой потянулась к мечу, и лишь усилием воли он заставил вернуться её на место. На лице Роукилла не дёрнулся ни один мускул, хотя под ложечкой явно засосало.
Не доезжая друг до друга десяти шагов, они остановились. Никто не произнёс ни слова, только лошади фырчали да трясли гривами, стряхивая воду. Германцы держались спокойно; на широкоскулых лицах застыло равнодушие, но глаза сочились враждебностью. Все были одеты в одинаковые кожаные плащи, полностью закрывавшие тело. Непокрытой оставалась лишь голова. Волосы были зачёсаны назад и уложены на затылке в конский хвост, отличительный знак свебов. Лицо каждого украшала странная татуировка - от кончика носа ко лбу поднималась прямая линия, от которой расходились в стороны прерывистые солнечные лучи. То ли рунический знак, то ли отпечаток лапы дракона.
Первым заговорил Роукилл. Он поднял руку, приветствуя германцев, и спросил:
-- Кто вы?