Впрочем, я сам в этом виноват. Я приземлился чересчур близко к его мастерской, и Никола увидел мой корабль. Учитывая, что путешествовать по воздуху люди начали только в 1903 году, как вы, вероятно, помните, я со своей летающей посудиной на целых четыре года перегнал технический прогресс. К тому же для конца девятнадцатого века мой корабль и впрямь выглядит чересчур навороченным. Словом, гипотезы Николы о моей «инопланетности» вполне логичны.

Кажется, он идет! Скорее прячу блокнот, пока меня не поймали с поличным…

Прожектора резко погасли, и Дороти окутала тьма. С непривычки у нее сперва зарябило в глазах, а зрение помутилось. Она слышала только, как звонко стучат кнопки и мерно затихают моторы.

А потом послышался насмешливый голос Романа.

– «Покутить всласть»? Ты серьезно? Кажется, еще немного – и ты выдашь свой истинный возраст!

Дороти потерла глаза.

– А что, так уже не говорят?

– Уже лет сто, – заверил Роман, выйдя из-за камер с сумкой, полной украденных шедевров.

Сумку он опустил в тележку, где уже лежали некоторые из драгоценностей короля Иоанна, достал из нее картину Вермеера и принялся внимательно ее рассматривать, склонив голову.

– Подумать только, а ведь за последние двести лет мы – первые, кому довелось увидеть этот шедевр! – с благоговением заметил он.

Рябь в глазах у Дороти наконец прошла, и она перевела взгляд на картину. Та и впрямь потрясала воображение. Впрочем, дело было не только в непревзойденном мастерстве художника – в той же степени Дороти восхищали и изумительные красоты краев и времен, которыми им с Романом довелось полюбоваться. Порой они отправлялись в путешествия по необходимости, а иногда – только потому, что кому-то из них хотелось повидать ту или иную страну или эпоху.

С полотнами Вермеера, которые Дороти мечтала увидеть своими глазами, так и получилось. И теперь, вспоминая о том путешествии, она украдкой улыбнулась и отвела взгляд от картины.

Приблизившись к Роману, она взяла королевский скипетр.

– Честно говоря, не понимаю, зачем он вообще нужен, – проговорила она. – Это же, по сути, просто красивая палка и ничего больше. Или все-таки…

Кто-то многозначительно прочистил горло у Дороти за спиной, давая понять, что они с Романом не одни. Не выпуская скипетра из пальцев, она обернулась.

На пороге стояла девушка – высокая, широкоплечая, с пышными бедрами и длинными рыжими волосами, заплетенными в косу. Кожа у нее была усыпана веснушками – их было так много, что различить ее цвет было крайне трудно. На лице поблескивали большие темно-карие глаза.

– Мира! – удивленно воскликнула Дороти. Мира работала в борделе Мака Мерфи. И хотя он не питал особого доверия к женщинам, Мире, с которой они познакомились еще до потопа, он временами поручал дела, не входящие непосредственно в ее обязанности.

Вот только с Черным Цирком Мак всегда общался лично. И раз вместо него пришла Мира, значит, с ним что-то случилось.

Дороти вдруг охватила тревога. Она окинула комнату взглядом. Кроме нее и Романа никто не знал о существовании этой сокровищницы.

– Может, в холле поговорим…

Мира усмехнулась и склонила голову.

– Я здесь совсем по другому поводу, – сказала она своим резким голосом, не отводя, впрочем, восхищенного взгляда от драгоценностей.

– По какому? – спросил Роман.

– Мак сегодня… занят, – невозмутимо ответила Мира, но от Дороти не укрылся лукавый огонек, вспыхнувший в ее глазах. Она явно чего-то недоговаривала. – И попросил меня сходить к вам за оплатой.

После мегаземлетрясения и потопа циркачи обосновались в отеле «Фейрмонт». Здание сильно обветшало как снаружи, так и внутри, но в центре Сиэтла это был, пожалуй, единственный отель, где еще можно было жить, и потому он в два счета стал очень ценным. Циркачи сумели оставить его за собой только потому, что долгие годы исправно откупались от всяких проходимцев вроде Мака.

Роман вытащил из кармана конверт и протянул Мире.

Она кивнула и, сжав губы, принялась сосредоточенно пересчитывать купюры. А потом подняла на собеседников вопросительный взгляд.

– Боюсь, этого мало.

– Мы доплатим на будущей неделе, – пообещала Дороти.

– Правда? – недоверчиво переспросила Мира, пряча конверт в карман. – Вы нам уже в третий раз задалживаете! Ходят слухи, что последнее время кое-кому из вас куда интереснее изображать из себя Робин Гуда, чем зарабатывать деньги.

На мгновенье в комнате повисла неловкая тишина. Дороти вернула королевский скипетр на стол, а Мира пристальным взглядом проследила за ее движением.

Дороти пожалела, что нельзя откупиться скипетром или любым другим из сокровищ. Несмотря на историческую ценность, их невозможно было выгодно продать. В Новом Сиэтле ни у кого не было денег на драгоценности и золото.

С ресурсами тут уже давно было туго. После того как мегаземлетрясение разорило почти все Западное побережье, правительство Соединенных Штатов приняло решение о переносе границ, по сути отрезав пострадавшие города от остальной части материка и бросив их на произвол судьбы. Отныне весь национальный бюджет распределялся только на десяток центральных штатов, что вызвало стремительный рост инфляции на побережьях.

Небольшой мешок пшеницы, которого одному человеку хватило бы всего на неделю, стоил под двести долларов, за чистую воду нужно было отдать на несколько сотен больше, как и за витамины, без которых трудно было уберечься от цинги. И это при том, что большинство жителей Нового Сиэтла не имели заработков и возможности выращивать что-нибудь у себя в огороде.

До того как Дороти примкнула к Черному Цирку, он представлял собой банду мелких воришек, насчитывавшую десятка три членов – по большей части детей и подростков, измученных голодом. Точно бродячие псы, они накидывались на всех без разбора и готовы были биться за крохи.

Но Дороти сумела их организовать. Она обучила циркачей простым мошенническим трюкам, доказала им, как важно действовать сообща. И тогда они начали зарабатывать по несколько сотен долларов в неделю, попросту обкрадывая недальновидных горожан, которым хватило глупости выйти на улицу с наступлением темноты.

Но так было раньше. Наивно было полагать, что горожане проникнутся к циркачам доверием, если они продолжат обирать их до нитки. Поэтому Дороти велела Фиглярам повременить с грабежами. Хотя бы немного.

Это отнюдь не прибавило ей уважения в их глазах. Фигляры любили деньги, а их с каждым днем становилось все меньше.

– Мак попросил кое-что вам передать, – продолжила Мира. – Он очень рассчитывает получить остаток суммы до завтрашнего вечера.

– А если денег не будет? – бесстрастным голосом уточнил Роман.

Дороти посмотрела на него, но увидела лишь губы и подбородок – остальное ей помешал разглядеть капюшон. К завтрашнему вечеру у них ни за что бы не получилось раздобыть нужную сумму, но по виду Романа этого никак нельзя было сказать. Он обладал поразительной способностью, которая частенько выводила Дороти из себя: чем жарче в нем вскипала злость, тем хладнокровнее и собраннее он казался со стороны.

И сейчас он излучал спокойствие и невозмутимость. Но Дороти заметила, как забилась жилка у него на щеке. Больше он ничем себя не выдал.

– Уж не знаю, что скажет на это Мак, но что-то мне подсказывает, что он будет страшно недоволен, – заметила Мира, обведя Романа внимательным взглядом, и кивнула на камеры, стоявшие в углу. Ее губы насмешливо дрогнули, и Дороти вдруг подумалось, что она тайком наблюдала за тем, как Квинн Фокс в очередной раз выходила в эфир с обращением к жителям Нового Сиэтла. – Давайте он сам заглянет завтра на вашу вечеринку и поговорит с вами лично. Что скажете?

Дороти вдруг сделалось не по себе. Это что, угроза?

Фигляры были влиятельны и сильны, но не шли с Маком ни в какое сравнение. Как-никак своим отвратительным, сутенерским ремеслом он зарабатывал приличные деньги, на которые мог разжиться всяким добром, продающимся только в центре.