Но главное было не в этом. Даже через дымку злости Бен видел, что Рей сейчас находится в гармонии, состоянии покоя, и этого ее аж подсвечивает. Как солнце тем утром у него в квартире. Её взгляд был не затравленным, улыбка, хоть и холодная, но настоящая, не вымученная. Мужчина наблюдал, как уверенно она шла в его кабинет, ни разу не пошатнувшись. Он точно знал, что последнюю неделю у нее не болела голова.

Глядя на Рей, такую Рей, сейчас, Бен был доволен. Сегодняшняя девушка была результатом его усилий, тех действий, которые он совершил из-за своего тщеславия. Бену сложно было смириться, что есть болезнь, ему неподвластная, и он целый вечер, сидя в аэропорту, решал с Кардо, по какому маршруту тот собирается пустить лечение Рей.

Обычно Бен Соло не пересекал границы. Неврологи и нейрохирурги сообща не работали, но Кардо ведь был его лучшим другом и опорой. Когда оба зарабатывались до ночи, то за гольфом в его кабинете обсуждали те или иные диагнозы, прогнозировали. Потому его интерес к Рей Кеноби не удивил Кардо, а если и удивил, друг промолчал.

Пока Кардо озвучивал проверенную схему, состоящую, в основном, из физиотерапии и консультаций психологов, которые должны были помочь Рей найти баланс, Бен качал головой. Ему казалось, что девушка находится со своими “шатаниями” – и физическими, и моральными – в той стадии, когда нельзя ждать, пока медитация и принятие ей помогут, ведь она уже сильно закостенела в непринятии себя. Потому он предложил сначала снять симптоматику медикаментозно. Кардо сомневался, а Бен уже перечислял, что, по его мнению, нужно выписать. Говорил, что стоит идти от обратного. Если они хотели, чтобы девушка научилась контролировать свои эмоции, которые провоцировали её приступы, нужно сначала её искусственно успокоить, а потом уже ждать чуда в виде самопринятия. Кардо пробормотал что-то «не слишком ли ты осведомлен?», но согласился. В конце концов, медикаментозное лечение оригинальными** препаратами тоже разрешалось. Он не смог не заметить, что молекулы Бен подобрал мощные, но довольно щадящие да и организм был ещё молодой, вреда не будет, если два месяца попить лекарства. Выписал ей все, что советовал Бен, включая антидепрессанты.

И вот сейчас она смотрела на него, не зная, что в этот раз скульптором её улыбки, её терпения и даже легкой отрешенности от всего, включая скандал, был он. Только не долото ему помогло, а молекула тразадона, что было куда современней. Семьдесят миллиграмм трижды в день и вот, пожалуйста, она не только не шатается, а ещё и, наверное, наконец, отсыпается – Бен нарочно выбрал тот препарат, который имел не только ингибиторы обратного захвата серотонина, но ещё и обладал отличным снотворным действием. Сон – хороший, здоровый сон, часто помогал снять симптоматику ишемии в той запущенности, до которой Рей её довела. Да и депрессию тоже, которая у неё, несомненно, была и только усугубляла энцефалопатию. Его немного смущало, что тразадон, конечно, ВОЗ запрещался при лечении деменций, но пока то неприятное слово было лишь далекой возможностью, потому свою клятву Гиппократа Бен Соло не нарушил.

- Значит, решила сменить клинику? – молчание затягивалось. Рей, выстукивающая пальцами по колену какой-то незамысловатый мотив, посмотрела на Бена с кривой ухмылкой. Она-то решила, что они будут просто молча смотреть друг на друга, заковавшись в обоюдное неудовольствие. И в желание, да. Потому что взгляд доктора – хмурый, даже злой, все равно был полон жадного желания.

Интересно, он отдавал себе отчет в том, что смотрит на неё так, что аж жарко становится? Будто уже касался её души? Будто мысленно имел её снова на этом диване? Рей поежилась.

- Соло, послушай, я не собираюсь участвовать в фарсе Ункара. - девушка вздохнула.

О том, что затеял её агент, она узнала лишь вчера вечером, случайно столкнувшись с юристами издательства, и немало опешила. У неё была длинная беседа с Ункаром, которая закончилась грандиозным скандалом, но Рей смогла убедить агента в том, что они лишь ещё больше раздуют скандал вокруг её диагноза, и будет только хуже. Тот согласился, но Рей была уверена, что просто так это не закончится. Вся эта ситуация с наездом на клинику больше походила на личный мотив. Бен за неё заступился, а Ункару Платту точно не нужен был мужчина, способный постоять за неё, потому этот недоказанный сыр-бор и начался. К счастью, обещание Рей посещать теперь другую клинику вроде как временно удовлетворило агента, и вот, все что ей осталось, это одна беседа с доктором, который, кажется, был порядком на неё зол. Видимо, решил, что это её идея - пнуть его детище носком своих красивых туфель. Будто она не понимала, что такое клиника для него. Это все равно что её книги. Часть сердца, души, жизни.

- Меня не пугает твой агент, Рей. Если он спустит свою свору на мою клинику, мои адвокаты сотрут твое издательство в порошок.

Он скрестил руки и откинулся в своем кресле. Сощурился.

Рей вздрогнула. Вот это походило на угрозу. Мол, тронешь мою клинику, и от твоей мечты не останется ничего, от твоего издательства я не оставлю и камня на камне.

Угрозы Рей никогда не нравились. Особенно, от человека, который был ей небезразличен. Почему он так говорил с ней? Она же пришла, вроде, с миром. Конечно, не предложила себя в виде примирительного акта, но не собиралась воевать. Хотела не то, чтобы извиниться, – все же тоже думала, что слив произошел здесь, - но объяснить, что она всего этого не желала, не провоцировала, и что не она бросает поленья в костер. Хотела объяснить, что больше не будет сюда ходить, чтобы не привлекать внимания и не портить репутацию его больницы. Хотела даже – вот дурочка, – чтобы доктор, может, зная, что больше они пересекаться не будут, позвал её на свидание. Ведь он же сейчас так на неё смотрит, так смотрит…

А Бен неожиданно решил огрызнуться и ударить по больному? Вот так просто, даже не меняя выражения лица или тона. Это тебе не Ункар, который будет орать так, что аж стены дрожат обычно.

Что ж, это было не странно. Бен ведь знал то же, что и Ункар, который унижал её как хотел. За неё некому постоять. Ей можно было угрожать, потому что никто сюда не придет. И в одну минуту Рей даже захотелось спустить свору. Пускай бы возился с ними, а не угрожал ей, раз он так невъебенно крут.

- Что же ты так, Бен, я девочка благодарная, а потому очень великодушная. - она насмешливо сверкнула глазами. – Ты был так хорош пару недель назад, здесь, что этого достаточно в качестве залога молчания. Можно, конечно, раскрутить тебя ещё на один секс и даже выпросить оргазм – сегодня ты бы все сделал, чтобы я не подала в суд, но… пожалуй, этот секс ради секса становится скучным.

Она закинула ногу на ногу. Видела, что Бена аж передернуло от этих слов. Ему не нравилось, когда она превращала их порывистый секс в оплату. Знала, что ему нравилось быть с ней в такие моменты. Гореть и сгорать на пару. Но ведь он первым пошел против неё «с мечом, и копьем, и щитом***» своего мужского превосходства, хренов Голиаф, забыв о том, что Давид одним метким ударом камня всегда побеждал. Вот уже две тысячи лет. С каждым новым прочтением Библии Давид оказывался в выигрыше.

Её камнями были слова. Она умела ранить.

- В общем, считай, что я тебя прощаю.

- Тебе не за что меня прощать.

- Бен, данные слились из твоей клиники. – очень спокойно и тихо заметила Рей. Хотелось даже залепить пощечину этому самоуверенному мужчине. Как он мог не видеть очевидного? - Смотри, с моей стороны знали лишь я и Ункар, причем тот знал весьма поверхностно – мы не встречались до момента скандала, и я не успела ему ничего рассказать. А даже если бы Ункар знал – он умеет хранить секреты, здесь не придерешься. Он знает, на чем можно делать скандал, а на чем – нет. Я не больна смертельной болезнью, потому это никак не поднимает тираж. Нет, Ункар точно не слил. А вот в клинике, Бен, в клинике всех не проконтролируешь. Хорошо ты – честный человек. Хорошо – доктор Кардо, допустим, тоже. Но за каждого ли ты готов поручиться? Сколько у тебя медсестёр, которые имеют доступ к папкам? Ты что, каждому в душу можешь залезть и понять, нужны ли ему деньги или нет?