Зачем?
Её не было рядом тогда, когда она ещё могла любить его, но при этом, когда больше чувств не осталось, Рей была здесь? Интересно, что она чувствовала, когда её кровь вливали в её же насильника? Зачем она вообще стала его донором? В этом мире не нашлось никого другого? Почему, почему, почему Рей?
Как будто и без того он мало разбит.
- Потому я и спросил, уверены ли вы что точно никого не хотите видеть?
- Точно, - кивнул Кайло. Меньше всего он хотел видеть Рей, эти глаза, полные упрека и вопросов, - передайте моему адвокату…
- Передай сам, - раздался тот, второй голос. И звучал он отнюдь не взволнованно.
Рей стояла у входа в палату. Хмурая. Немного осунувшаяся, но все такая же собранная и строгая. В белом халате, под которым были джинсы и темная кофта с длинным рукавом. Видимо, правда, таки была здесь, на работу в таком виде она не ходила.
- Спасибо, доктор, мы сами пообщаемся…
- Но мистер Соло…
- Я – его адвокат, понимаете?- С резкой вежливостью поинтересовалась девушка. - Не подружка, не девица, не жена. Адвокат. Важнейший человек в жизни. И я не спрашиваю разрешения, потому что это мои обязанности. Оставьте нас.
Она вошла в палату. Молчала. Бен смотрел на неё. Что она здесь делала? Зачем? Зачем стояла здесь и давала ему какую-то надежду?
Девушка села на стул. Всё так же молча пложила руку ему в ладонь – мужчина ничего не почувствовал. Врач предупреждал, что временно, из-за порванных нервов, левая рука ему не будет подчиняться. А так хотелось сжать пальцы и ощутить её тепло.
Но даже сейчас, когда он не мог чувствовать, его больное, побитое сердце застучало чуть-чуть быстрее, о чем, попискивая, сообщил чёрный экран.
Рей посмотрела сначала на Бена. Затем на его кардиограмму. Потом снова на Бена, радуясь, что он не может видеть себя сейчас. Его красивое, гордое лицо было где-то разбито, где-то зашито. Как он сам.
Он весь был как-то сломлен. Но не костями или мышцами. Душой. У него сломалась душа и Рей, ждавшая десять дней у реанимации, это чувствовала даже тогда, когда эта душа вырывалась из тела и хотела уйти.
Она видела его третий раз за эти десять дней.
Дважды он был без сознания. Дважды она молчала, пока ему переливали кровь. Смотрела, как её жизнь уходит к нему. Не могла выговорить ни слова. Просто, не моргая, наблюдала, как в него перетекает её кровь. Рассматривая лицо, девушка пыталась найти отголоски того монстра, которым он стал для неё, но сквозь кровь на разбитом лице и синяки видела лишь его. Её Бена. Мальчишку, который свел её с ума. Близость смерти стирает все. Обиды. Боль. Все маски снимаются, придуманные роли распадаются.
На нем не было маски. Только он. Отчаянный. И такой одинокий. Больше не ждущий никого. Желающий уйти. В нём не было желания жить - наверное, поэтому сердце отказывало.
Он сдался. Впервые в жизни её чемпион опустил руки.
Её кровь давала ему возможность жить. Рей бы отдала всю, до последней капли, лишь бы Бен не умер. Потому что были вещи, находящиеся за гранью обид. Наступил тот критичный момент, когда любовь перестала быть только фактом. Момент, когда любовь нужно было защитить. И доказать. Хотя бы самому себе.
Это было как у Экклезиаста. Только время ненависти заканчивалось и наступало время любить. Любить, сшивать, врачевать и жить. Время мира.
«Ну так и живи, Бен, живи, пожалуйста» - повторяла она про себя, опираясь о стенку, за которой разные аппараты поддерживали в нем жизнь, искра которой никак не разгоралась.
Все остальное время Рей проводила в коридоре. Не была семьей, потому ей разрешено было только стать донором.
Ни о каком допуске в палату реанимации речи не могло идти. Потому она ходила по коридору, заламывая пальцы. Порой сидела, глядя в стену. Не было у них трогательных бесед, когда один человек зовет другого вернуться. Не было держания за руку. Ничего не было. Её имя даже в его страховку не было вписано и потому она здесь была чужаком. Лишь адвокатом. Не семьей. И все, что могла сделать, это отдать свою кровь и оградить его от полиции, согласившись на огромный штраф и настояв на том, чтобы у Бена отобрали права на полгода, чем страшно удивила полицейского.
“Обычно адвокаты просят о другом”.
“Обычно адвокатам нужны деньги, а мне нужна его жизнь, потому я её сохраняю.”
Вот и всё, что она могла сделать. Все остальное происходило автоматически. Она мало ела. В основном только то, что нужно было для восстановления отданной крови. На случай вдруг ему пригодится ещё. Дома спала плохо, боялась пропустить момент, когда он очнётся.
И вот, пожалуйста, Бен даже не захотел её видеть.
Наверное, её лицо для него было олицетворением Смерти.
Рей думала, что скажет так много, но не выговорила ни слова. Потеряла все - и красноречие, и злость, и страх. Она просто сидела и смотрела. Не могла насмотреться. Она не видела ни его синяков, ни ушибов, ничего. Она видела глаза Бена. И этого было достаточно.
- Ты не должна была…
- Я не должна верить тому, что ты улыбался. Чувствовала, что что-то не так. - Рей, наконец, заговорила. Бен отвернулся. Закрыл глаза. Правда не хотел видеть. Значит, точно заскочил за грань. Всё ещё находился в той покореженной машине. - Знаешь, Бен, это не выход. Каким бы сильным не было отчаяние, убивать себя – последняя из плохих идей.
- Я был пьян.
- И что? Резко разучился водить? Если ты был достаточно трезв, когда занимался со мной сексом, то после ты точно не шатался. Что, я так плоха была, что ты решил разбиться? – Он ощущал, как под её внешним спокойствием бушует буря, которую она пыталась удержать.
- Рей.
Она была великолепна в ту ночь. Так много ему дала. Целых десять минут счастья. Столько у него за семь лет бы не насобиралось.
- Так ты здесь из-за чувства вины? - Тихо спросил Бен. Он всегда понижал голос, когда ощущал неуверенность. - Что заранее не распознала?
- Я здесь, потому что в отчаянии из-за твоего поступка. Ты решил наказать себя, Бен, но вместо этого зачем-то наказал меня. За эгоизм, за невнимательность, за…ту ложь. Так нельзя. Повернись, пожалуйста, когда я с тобой говорю.
Бен повернулся и бесстрастно смотрел, как девушка снимает халат, а затем стала закатывать широкий рукав кофты до локтя. Он увидел несколько небольших синяков – мест, где брали кровь для него. Но Рей хотела показать что-то другое, судя по тому, как горели её глаза.
И тут Бен увидел.
Увидел и… отвел глаза.
На внутренней стороне её руки, чуть ниже локтя, вдоль вен, было несколько тонких шрамов. Едва заметных. Бледных. Шрамов, которые могло оставить лишь лезвие бритвы. Шрамов, которых он не замечал, потому что она их умело прятала за одеждой.
Или не стремился заметить?
- Когда? – Тихо спросил он, сразу поняв. Его девочка тоже однажды зашла за грань. И какая умная была – даже знала, как правильно резать. От этого знания его сердце пропустило удар.
Сколько ещё она носила на себе шрамов от его поступков?
- Семь лет назад, - просто ответила Рей, будто речь шла о чем-то пустяковом, повседневном, - не знала, как жить дальше. Боль от всего была такой сильной, что это был… выход. Мне казалось, что это правильно. Хорошее решение. В результате – полгода реабилитации и антидепрессанты по сей день, как секрет спокойствия и снов без сновидений.
Вот значит какова ее реальная жизнь. Под дорогим костюмом, за холодным взглядом, за успешной карьерой стояли лишь таблетки? Потому не дрожал голос, не стучало сердце громче необходимого. Она не позволила ему стать наркоманом, а сама семь лет просто принимала антидепрессанты, чтобы идти дальше?
- Зачем ты рассказываешь это сейчас? Решила добить?
- Есть две причины. Первая заключается в том, что я всегда ощущала вину за то, что не приехала, когда ты разбился. Но я не могла. Я даже не знала об аварии, потому что полгода существовала вне времени. Росла, как… как базилик. Под солнцем. Без чувств. Без часов. Без ничего. А когда вернулась к нормальной жизни – было поздно. Как бы я не ненавидела тебя тогда, я бы тебя одного никогда не оставила. Потому нет, Бен, я здесь сейчас не из-за вины за то, что не поняла, что ты на грани. Я здесь потому, что больше мне быть негде. Но это сейчас не главное. Вот посмотри на эти шрамы и скажи, что ты чувствуешь? Отчаяние? Безнадежность? Злость, что позволил этому случиться? Вину, потому что это из-за тебя?