– Морти, ты же тоже воевал против староверов, – попыталась разговорить его Сесиль.

– Сеча на поле брани, когда кровь вскипает от опасности и азарта – это другое, – возразил Николас. – Хотя убийство всегда остаётся убийством. Смерть – не то, из чего стоит устраивать представление. А ты воевал здесь? – обратился он к Лучезарному.

Олаф долго уговаривал его перейти на дружеское «ты», и Охотник сдался.

– Нет, я ещё учусь.

– Мне казалось, что учитесь вы лет до шестнадцати.

В общине Каледонских гор шептались, что Лучезарные переняли систему обучения и управления Сумеречников – ничего лучшего не придумали.

– Простые солдаты – да. Но если ты хочешь стать дознавателем, нужно отучиться в Академии ещё четыре года. Я уже почти закончил. Сюда приехал после осады на практику, – объяснил Олаф. – Если всё пройдёт удачно, то поступлю на высшую ступень и через несколько лет стану судьёй. Это моя мечта.

– Будешь карать неверных? – насторожился Николас.

– Защищать невинных.

Это с какой стороны посмотреть.

– Зачем тебе мы? – не выдержал Николас.

Сесиль недовольно фыркнула.

– У меня нет друзей, – признался Олаф. – Я родился в лапийском городке Вижборге, в семье бедных фермеров. От родителей меня забрали очень рано, я их почти не помню. Мне покровительствует сам лорд Веломри. Благодаря ему я поступил в элитную школу, где учились дети знатных Лучезарных. Мне претило их высокомерие. Их способности уступали моим, и всё равно они были достойнее, потому что родились на «благословенной» земле Империи. А те, кого я встречал за пределами ордена, сторонились меня из-за голубого плаща. Я полностью посвятил себя учёбе и достиг больших успехов. Одолел ступени, которые многим из моих одногодок оказались не под силу. Это ещё больше отвратило сослуживцев от меня. Да и взгляды у меня слегка необычные. С простыми людьми проще. По крайней мере, мне бы хотелось, чтобы вы стали моими друзьями.

Чем больше они разговаривали, тем больше Николас проникался к Олафу сочувствием и даже симпатией. Понимал то, что Лучезарный недоговаривал. Его дар оказался на редкость сильный, истинный, судя по яркой ауре. Видимо, Лучезарные-собиратели обнаружили Олафа, когда тот ещё крохой, и отняли у родителей до того, как он успел достигнуть возраста первого посвящения. Похоже, у ордена были большие планы на этого талантливого мыслечтеца. Лишь бы его не заразили осколком Мрака и не обратили в Предвестника.

К центру улочки сужались, кольев и виселиц с трупами становилось меньше. Сохранившиеся дворцы поражали вычурностью убранства и многоэтажной высотой. Встречались и широкие площади с развороченными фонтанами и разбитыми статуями. Весь город был обнесён строительными лесами. Каменщики трудились как муравьи, восстанавливая и возводя новые здания. Главную площадь огородили с трёх сторон. На ней тоже шла грандиозная стройка.

– Во Дворце Сумеречников теперь будет главная резиденция Лучезарных, – пояснял Олаф. – Рядом – Храм Единого-милостивого, а чуть поодаль там, где раньше был Университет – наша Академия.

– Сюда перенесут всё правительство Империи? – вскинул брови Николас.

Столица Констани находилась гораздо южнее, на побережье Западного океана, в сердце Империи. Там располагался большой порт и царили куда более мирные порядки, к тому же, не было послевоенной разрухи.

– Нет. Сюда переедет только орден. И двор императора Теодора, и резиденция главного жреца Единого останутся в Констани. В последнее время отношения между ними накалились. Не могут поделить власть, вот лорд Веломри и решил передвинуться к линии фронта.

– А не расценит ли Норикия такое перемещение, как угрозу? – деланно безразлично спросил Николас.

– Это и есть угроза. Мир на пороге новой войны, – немного печально ответил Олаф.

– Правильно. Самое время освободить угнетённый народ! – вскинулась Сесиль.

– Они пока нас не звали, – задумчиво высказался Олаф.

– Так устроены люди: пока остаётся хоть какая-то еда и кров, они всё стерпят. Не подумают даже, не поднимут голову, не посмотрят вокруг, – заспорила она. – А проявлять волю начнут, только когда по-настоящему прижмёт. Да и последствия своего выбора понимают единицы, а не хватаются за первую возможность урвать выгоду.

– То, что кто-то живёт иначе, чем ты, ещё не повод их уничтожать, – скованно возражал Олаф.

Николас отмалчивался. Знала бы Сесиль, кто он, всадила бы нож в сердце? Войны ей хочется, больше крови, больше ненависти и разрухи. Станет ли ей легче, когда её спаситель, Виктор, отправится на костёр только потому, что родился с даром? Станет ли легче, когда власть получат приспешники демонов и сделают из людей рабов? Почему все так падки на пустую, бессильную злобу?

– Но ты же Лучезарный! Сам знаешь, сколько вреда от колдунов. Они медленно гноят нас, как вы – их трупы, и морят нищетой!

– Не повторяй слова кликуш. Это обесценивает не только нашу веру, но и саму борьбу, – осадил её Олаф.

Она сжала губы в тонкую полоску.

Чтобы отвлечься, они заглянули в лавки портных и обувщиков. Сесиль задержалась в одной, с восхищением разглядывая роскошные наряды. Олаф с Николасом оставили её и вышли к большому пепелищу за углом ближайшего дома. Кое-где виднелись остатки кирпичной кладки.

– Что здесь было? – нахмурился Охотник.

Место навевало тоску, как и весь утраченный город.

– Библиотека, – ответил Олаф. – Самое большое и древнее книгохранилище во всём Мунгарде. Наши войска сожгли его первым делом, когда ворвались в город.

– Зачем?

Всё-таки опоздал. От таинственной книги ничего не осталось. Значит, битва с Мраком проиграна?

Безликий не отвечал.

– Чтобы скрыть правду. Там было всё: исторические хроники, собрания древнейших легенд, описания далёких земель, своды законов, архивы колдунов, тайные знания. Ничего из этого не должно попасть к простым единоверцам.

Николас с досадой закусил губу и покосился на Олафа. Тот сосредоточенно ковырял носком щель в каменной мостовой.

– Ты говоришь так, будто осуждаешь своих сослуживцев.

– Просто не закрываю глаза на собственные недостатки. Для судьи это самое важное качество. Я верю в Единого и никогда не преступлю законы Империи, но Лучезарные… Они лишь люди. А люди не безгрешны. Уж тем более те, в чьих руках сосредоточена власть. Сесиль хорошая, но чересчур рьяная и идеалистичная. Она не поймёт, но мне кажется, поймёшь ты. У тебя такой живой, проницательный взгляд. Мы не хуже и не лучше их, просто по разные стороны разбитой стены. Уничтожать друг друга можно до тех пор, пока в живых никого не останется. Только надо ли? Не лучше ли отыскать мирное решение разногласий и снова стань единым целым?

– Ты считаешь, что это возможно? – удивился Николас.

– Всё возможно, если пожелать и не ставить себе рамки, не зашоривать глаза ненавистью и страхом.

Может, это и есть путь из Мрака? Чтобы кто-то во тьме увидел свет и указал его другим. Тогда не понадобятся ни Безликий, ни пропащие артефакты, ни даже реки крови, которые придётся проливать во время этой безжалостной войны. Ведь узнавалось в Олафе что-то близкое: отчуждение, потерянность, одиночество среди людей. Стоило его предупредить об опасности, но только как не выдать себя и заставить поверить?

– Эй, что за квёлый вид? – спросила появившаяся между домов Сесиль.

В полотняном мешочке она принесла жаренные каштаны, ещё тёплые.

– Какое ужасное староверческое место! – разгневалась танцовщица, словно вид пепелища оскорблял её взор.

Они поспешили прочь, не замечая, как из центра чёрной воронки их провожал цепкий взгляд не по-человечески ярких глаз.

– Небесные мальчишки! Полторы тысячи лет не было ни одного, а тут сразу двое. Нет, нужен не тот, у которого чёрное сердце, а тот, который сохранил крылья, – пробормотал неведомый соглядатай.

***

Через несколько дней поздним вечером, когда уже стемнело, и циркачи разбредались по вагончикам, к Николасу подошёл Маньялай. Силач был необщителен, да и на всеобщем языке изъяснялся с трудом. Сесиль рассказывала, что он попал в манушский табор из Гундигарда. Когда кочевники бежали от гонений в Священной Империи, он познакомился с Виктором и перебрался в цирк. Теперь Маньялай преданно служил хозяину, но что творилось у него в голове, знал разве что сам фокусник.