– Он не по её руке. Но если каждый зажжёт в своём сердце свечу и будет бороться, то мои сыновья победят, и Мрак убоится света. Теперь я в этом уверена.

Братья-Ветры, Всадники Зари, ну да. Только не уничтожат ли они в этой борьбе ещё и Мунгард? Тогда людям бежать будет некуда.

– Пойдём со мной в Хитеж, неверующий! – Оли потянула его за руку. – Я покажу тебе праведных людей, и тогда ты поймёшь…

– Нет, – властно оборвала её Умай. – Его место не там. Его ждут в заброшенном храме Куала Джутти на другой стороне Долины. Рядом есть озеро, в котором растут сиреневые лотосы. Собери их и преподнеси тому богу, которому сам захочешь, и он покажет тебе то, что ты ищешь. Это и есть конец твоего испытания.

Посмотреть на праведных людей Хитежа ему хотелось гораздо больше, но нарушать правила в шаге от заветной цели точно не стоило.

– Знаете, какая завтра дата? – улыбаясь, сказал он.

– Новый год? Канун Мардунтайда? – смутилась Оли.

– Мой шестнадцатый день рождения, совершеннолетие, – ответил Николас. Как хорошо, что до Рифейских гор Неистовый гон не докатывался. Первую неделю Мардуна в своей жизни он проводил спокойно. – Быть может, это знак к удаче? В храме я обрету могущество и мудрость?

– После ничто уже не будет прежним. Это точно, – сказала Умай, вручая ему мужской халат, чёрный с синими узорами.

Смеясь, она заплела волосы Николаса в церемониальный пучок на затылке:

– Такие причёски носил ещё мой муж в память о своей далёкой и неведомой даже мне родине.

Значит, Сумеречники переняли гельерку от Стихий.

– Ступайте! Цильинь тебя проводит, – сказала на прощание Умай.

На пороге юрты Николас расстался с Оли и подошёл к растянувшемуся на солнечной лужайке зверю. Тот приподнял голову и приоткрыл один глаз.

– Садись! – услужливо перекатился на брюхо Цильинь и подставил спину.

По его мощной ноге Николас забрался наверх и вцепился в чешую. Зверь понёсся по цветущим лугам, не задевая высоких трав, не нарушая безмятежную тишину раннего утра.

Они остановились на берегу озерца с зелёной водой. У самого берега посреди больших круглых листьев росли роскошные сиреневые цветы, похожие на большие лилии.

– Лотос рождается в мутной болотной воде, но появляется на свет незапятнанным и чистым, – процитировал мудрое изречение Цильинь. – Так и к нам, где и кем бы мы рождены ни были, что бы с нами ни происходило, грязь липнуть не должна.

Николас заправил полы халата за широкий кушак, чтобы не запачкаться, и принялся собирать цветы, осторожно ступая по илистому дну. Набрав охапку, он последовал за Цильинем к противоположной от юрты стороне долины.

Там и находился заброшенный храм Куала Джутти – большое строение с покатой закруглённой крышей зелёного цвета. Ступенчатый вход сторожили молчаливые каменные химеры и следили за посетителями хмурыми взглядами. Николас открыл створки дверей, украшенных вьющимся позолоченным орнаментом. Пахнуло затхлостью, видно, в помещение никто не входил уже много лет. Внутри царил полумрак, свет с трудом проникал сквозь узкие окна. Тускло сверкали драгоценные камни в покрытых паутиной барельефах. Гулким эхом отдавались шаги, на пыльном полу оставались следы.

У стен в отделённых колоннами нишах стояли статуи богов. Располагались они в таком же порядке, как и символы на камнях Госкенхенджа. Лица и позы выглядели удивительно живыми. Николас угадывал в них черты своих знакомых: вон та дочь Повелительницы Огня, готовящаяся стрелять из лука, точь-в-точь вспыльчивая, боевая Оли; вон тот добряк Повелитель Вод, уже в возрасте, похож на Эглаборга. А у дальней стены напротив входа – Небесный Повелитель.

Слева от него, взявшись за руки, шли хороводом четверо Братьев-Ветров. Высокий мальчишка с руной «кеназ» во лбу и тотемом сокола на груди напоминал Эдварда заносчивым взглядом. Вот-вот начнёт упрекать Николаса в том, какой он непослушный и сколько неприятностей всем доставляет.

У самого меньшего лицо было пустым, словно его сбили, и даже руну на лбу затёрли царапинами, остался только тотем – кот. Разве этот дохляк, совсем как Николас в детстве, может быть непобедимым основателем ордена Сумеречников? Самим Безликим? О, нет!

Николасу гораздо больше приглянулся старший брат – обозначенный руной «альгиз» крупный мальчик со взрослым рассудительным взглядом. Ворон, который много лет защищал Николаса от Неистового гона в неделю Мардуна. Надёжный и сильный, с таким даже против Мрака – не страшно.

Разглядывая четвёртого, Николас замер. Вид подкупал добротой, на губах лучилась радушная улыбка, изображение совы на груди выглядело милым в своём безмятежном сне. Только в уголках глаз мальчика таилось что-то тревожное. Тоска ли это? Затаённое одиночество среди таких ярких братьев? Ожидание? Очень хотелось протянуть ему руку и помочь, сказать, ты не один, я с тобой, что бы ни происходило.

Испытание, не испытание… Николаса же учили прислушиваться к сердцу, к чутью. Он положил цветок к ступням мальчика и поднял взгляд на его лицо. «Турисаз», тёрн – было обозначено на лбу. Статуя словно дёрнула краем рта, ухмыляясь.

С другой стороны стояла Умай. Её изображали красивой женщиной в цвете лет с пышными крыльями за спиной, на её губах застыла добрая улыбка. В благодарность за помощь нужно отдать все цветы ей. Это было справедливо по отношению к матери, которую оставили все её близкие на долгие века.

Взгляд упал на Небесного Повелителя в центре. Николас подался вперёд, как заворожённый. Если в других статуях сходство было едва уловимое, скорее надуманное, то эта казалась вылепленной с отца. Тревожная морщинка между глаз знакома с детства. Взгляд такой печальный и усталый, словно его обладатель держал в себе слишком многое и не позволял никому разделить свою ношу.

Это волшебство храма заставляло чувствовать себя ближе к небожителям, одним из них? Как будто встречал, разговаривал, просил не кого-то далёкого и непонятного, а своих родных.

Николас положил все оставшиеся цветы к ногам Небесного Повелителя и ещё раз заглянул в лицо, представляя отца из плоти и крови.

– Послушай… Нам всегда было очень трудно… разговаривать. Но сейчас я очень хочу… хочу попросить прощения за то, как мы расстались. Я преодолел весь Мунгард и добрался до Долины Агарти. Я сражался с демонами один на один и даже встретился с Мраком. Но я до сих пор жив! Теперь я понимаю, ты не считал меня слабаком, а хотел защитить. Хотя защищать должен я. Я Сумеречник, буду им, когда вернусь. Разыщу звёздный меч и разгоню Мрак хотя бы над нашим домом. На это моих сил точно хватит!

Статуя начала чернеть и отдаляться. Будто в детском кошмаре, Николас бежал за отцом по мёртвым улицам древнего города. Только на этот раз не для того, чтобы прятаться, а чтобы защитить дорогих людей. Пускай даже только дедовским мечом и своей верой. Как там Умай сказала? Я зажигаю в сердце свечу! Я буду бороться, буду, чтобы они жили!

До отца оставалось всего два шага, но его налитая чернотой статуя брызнула в стороны осколками. Шипящими змеями они ползли к Николасу. Чернота обматывалась коконом и душила проклятьем нежеланного ребёнка – печатью мар. В ушах отдавалось: «Подкидыш ты, несчастья следуют за тобой по пятам и губят всех, кто находится рядом. Сдайся, умри – только так ты сможешь хоть кого-то спасти».

Его будто топили во Мраке, как котёнка или щенка топят в реке. Он барахтался и захлёбывался, но вырваться не удавалось.

Всё закончилось так же неожиданно, как началось. Мрак исчез. Николас уткнулся носом в траву, судорожно глотая ртом воздух. Придя в себя, он сел и ошалело огляделся вокруг. Это же усадьба в Озёрном крае! Как он здесь очутился?

Закатывалось солнце, был уже поздний вечер. Сапоги безжалостно вытаптывали лужайки, реяли на ветру голубые плащи, кричали Джаспер и Эмма.

Из-за дома выскочил Эдвард с мечом наперевес. Бледный, как полотно, он бросился на нападавших, но замер в шаге от них, оплетённый по рукам и ногам голубыми мысленитями. Разноглазый Предвестник подошёл к нему вальяжно, ухмыльнулся злорадно и, перехватив свой клинок двумя руками, проткнул Эдварду грудь насквозь. Изо рта брата потекла кровь. Он медленно оседал на землю.