– Ты не жалеешь? – вкрадчиво поинтересовался я.
– О чем, брат?
– Ты прекрасно понимаешь о чем я, – продолжал я настаивать на своем, видев то, что меня отлично поняли.
Дима отложил капсулы с краской в сторону и, взяв свою доску в руки, вытянул ее перед собой и принялся любоваться своим творением будто бы и не собирался отвечать на мой вопрос. Он отправился в дальний угол помещения, поставив туда сёрф и молча возвратился обратно.
– Ты когда-нибудь был полностью свободен, брат? – вопросом на вопрос ответил мне Диман. От чего я, слегка оторопев, принялся гадать, в чем же тут подвох.
– Конечно! Я сейчас свободен. Я иду куда хочу и когда захочу. Я всегда делаю лишь то, что мне нравиться и что действительно необходимо обществу или же близким мне людям, – уверенно выпалил я, так и не разгадав замысел собеседника.
– Нет, ты меня не понял, брат. Свободен по-настоящему. Когда есть только твое истинное Я и ничего кроме.
– Я не совсем тебя понимаю, – я действительно не мог его понять.
– Свобода – это когда твоя душа покидает твое тело на считанные мгновенья и ты наблюдаешь за своей оболочкой со стороны понимая, что она тебе совсем не нужна, ты вовсе и не нуждаешься в ней и, соответственно, тебе уже не нужно все то, что связывает тебя с твоим телом: увлечения, обязанности, люди, заботы, учеба. Твое тело – это лишь инструмент, а твоя душа – это ты сам.
– А как мне достигнуть такого состояния? – меня не на шутку заинтересовало такое загадочное настроение моего друга.
– Только лишь расправив крылья и освободившись от притяжения этого мира, ты сможешь покинуть свое тело, освободив свою душу. Умирая, за миг до кончины, человек расстается со своим сосудом, подарив ему вечный покой. Лишь только в состоянии свободного падения ты способен возродиться вновь. Но это лишь мгновенья, за то они полны незабываемых ощущений. Мы возвращаемся к этой жизни лишь только из-за того, что мы не эгоисты, ведь у нас есть родные, близкие и друзья, а не каждый из них поймет и, тем более, примет нашу точку зрения, – Дима, закончив свой монолог, с хитрой улыбкой уставился на меня своими голубыми, как небо, глазами видимо ожидая моей реакции на им сказанное.
–Эм, ну…м-да. Хе-хе. Дим, а кто это «мы»?
– Мы? Это, брат… – он не успел докончить свою фразу, так как прямо между нами возникла голографическая сфера и по мере своего увеличения, она стала приобретать очертания, незнакомого мне, человеческого лица. – Черт! Извини, брат, но, похоже нам придется отложить наш с тобой разговор. Заказчики. – Он виновато улыбнулся, и я отправился к выходу.
Стоя на пляже под палящим Солнцем, я размышлял над сказанными словами своего друга. Либо на него так повлияли молекулы красящих веществ либо что-то другое. Зная Диму, я ничему не удивился бы. Проведя на пляже еще около часа провалявшись в гамаке наблюдая за мастерством сёрфингистов, я решил отправиться в обратный путь. Тутошний ветер, раскачивая мое ложе, убаюкивающее действовал на меня. А проваляться весь остаток свободного дня мне не очень то хотелось, хоть и обстановка было крайне соблазнительной. Спустя около получаса пешей ходьбы, я внезапно ощутил слабость в ногах и зашагал в сторону остановки общественного транспорта (видимо сказалось воздействие морского воздуха). Усевшись на привычное заднее сиденье, я в считанные минуты оказался на месте. Выйдя из аэробуса, я повернул голову и увидел, как из-за угла жилого дома выглядывает Академия, улыбнулся и отправился дальше. А вот и мой дом, неожиданно выросший передо мной, скрываемый до этого моими мыслями. Индикатор у входного подъезда показывал, что в квартире никого нет – горел голубым. Вошел в холл, пройдя немного, переступил порог грави-лифта и через мгновенье уже оказался у себя в квартире.
– С возвращением! – раздался неоткуда приятный женский голос. Это заговорила со мной система нашего дома.
– Ага. Ни кто не приходил?
– Михаил Лонин. Он уже уведомлен о вашем прибытии.
– Передай ему пусть свяжется со мной, – попросил я, надкусывая яблоко, от чего речь моя казалась едва разборчивой. От длительной прогулки у меня разыгрался аппетит.
Ветер… На высоте 120 метров он особенный, пронизывает тебя насквозь, ветер, подгоняемый лучами Солнц. Свободный и быстрый, он окутывает тебя чувством свободы. Я стоял на крыше закрыв глаза слушая его, а он нашептывал мне он тех местах в которых ему довелось побывать. Мимо пролетел серводроид, издавая булькающий и свистящий звук. Так работает миниатюрный атомный мотор. Глубоко вздохнув, я открыл глаза и увидел два заходящих за горизонт Солнца. Одно было ярко-красным и уже не так слепило глаза, второе лишь медленно подкрадывалось к линии горизонта и было еще оранжевым.
– Опять медитируешь? – неожиданно раздался голос за моей спиной, от чего я непроизвольно вздрогнул.
– Ух! Ну и напугала же ты меня! Когда пришла?
– Только что.
Это была моя сестра. Только она может так тихо открыть створку окна.
– Постоишь со мной?
– Не-е-е, я устала. Пошли, ты тут уже с час торчишь, наверное.
– Да нет. Хотя… Пошли, а то я, пожалуй, замерз.
Эксцентрическое взаимодействие галактик
Способствует вынужденному рождению
Сверхновых красных гигантов.
[13.12.2548\\\21:39]
Проложив маршрут от Веги 1 Гп и до Капеллы 17 на 73,14%, один из моих эн-роботов каким-то образом схватил короткое замыкание, тем самым активировав свою центральную систему питания. В результате не спланированного расхода тока на данную единицу времени, эн-робот разлетелся на кусочки один из которых я остановил своим глазом. Во избежание еще больших перегрузок моя лабораторная система энергосбережения автоматически отключилась, забыв при этом сохранить все данные, что мне удалось рассчитать, прокладывая курс.
[17.12.2548\\\21:59]
За ужином у меня с мамой состоялся не совсем приятный разговор. Мы обсуждали с ней мое дальнейшее будущее. Она хотела, что бы я пошел по ее стопам став исследователем, что трудятся на планетарной лаборатории. Постоянно один и тот же маршрут следования в планетарную лабораторию, составление отчетов, проведение каких-то незамысловатых исследований… Все это мне ни сколько не прельщало ввиду переизбытка однообразной и рутинной работы.
– Ты пойми, сын, компания, в которой я работаю, представляет собой очень серьезное звено в цепи всеобщего развития нашей Системы! Как же ты этого не можешь понять? На Орбите ты принесешь гораздо больше пользы, нежели будешь бороздить Простор! – голос ее был спокоен, но было заметно, что ей едва хватает сил сдерживать себя. Я научился определять это по тому, как слегка подрагивала ее левая щека.
– Каждый день одно и тоже: с космо-порта на Орбиту, заполнение технического журнала и обратно в порт… Мама, я уже сотни раз бывал на Орбите вместе с тобой и прекрасно представляю, чем там занимаются люди от лаборанта до заведующего основными лабораториями, как ты вот, к примеру, – голос мой был спокоен и сдержан, хотя еще мгновенье и у меня станут дергаться обе щеки. Сестренка, сидевшая между нами, не обращая внимания на нашу перепалку, за обе щеки уплетала свой ужин и что-то рассматривала в своем наладоннике.
– Ну почему, почему же вы оба пошли в своего отца?! – взмолилась мама, обращаясь непонятно к кому.
Мой отец проходил службу в Дальней Разведке. Благодаря его экспедициям (некоторые из которых длились по нескольку лет) было произведено множество открытий и обнаружено немало систем. Все данные полученные благодаря службам ДР, немедленно пересылались на Орбиту, где они и обрабатывались лаборантами. Так и познакомились мои родители. Отец тогда возглавлял экспедицию, а мама была заместителем заведующего главной лабораторией. Отец каждый день пересылал ей полученные данные. Сначала это были всего лишь цифры и замысловатые алгоритмы, а затем потребовалась видео-связь… Мама говорит, что влюбилась в него с первого взгляда и два раза! Первый раз, когда увидела его на экране своего видеофона. Отец был восьмой месяц в экспедиции и потому его грубое лицо украшала густая растительность. Второй раз экипажу лайнера «Бесконечный» надлежало по возвращению первым делом прибыть на Орбиту. Там его у трапа встречала заместитель заведующего лабораториями – моя будущая мама. Командир лайнера всегда должен сходить с трапа первым, где бы он не приземлился и мама это знала. Отец побрился к тому времени и потому мама его с трудом узнала. Говорит, его выдали глаза и румянец, которым покрылись его щеки стоила их глазам повстречать друг друга.
