– Ты у меня тут сгниешь, – пообещал док, а я расхохотался, чувствуя, как вкалывают еще «отравы».

В голове зашумело, тело обмякло, в глазах начало расплываться. Я повис тряпичной куклой в руках крепких санитаров.

Они под руки потащили меня в грязной смирительной рубашке по не менее грязному и обшарпанному коридору.

– Как думаешь, через сколько он сдохнет? – поинтересовался один.

– Без понятия! Но знаю, что есть кое-кто, кто постарается, чтобы он сдох здесь как можно быстрее…

– Может, нам удастся продать его органы?! Печень мне!

– А ты не офигел, нет?

Если бы в этот момент меня снимал какой-нибудь коллега, он бы отметил мою лёгкую улыбку.

Но санитары – народ не настолько внимательный!

«Э нет, ребятки! Я не дам пустить себя на органы! И тем более не дам себя укокошить!»

Но теперь знаю одну вещь…

Анжела, ты не мертва и ты не дома.

Ты пропала и все считают, что это я.

Но это не так!

Ты где-то есть!

И точно жива.

Абсолютно!

Я обязательно найду тебя и разгадаю твою тайну.

Только для начала выберусь отсюда…

Я зевнул и отключился.

– Это просто невыносимо! – возмутилась я. – Да когда ж вы оставите меня в покое?!

– Расскажите ещё раз все детали, и мы оставим вас в покое, – упрямо пообещал мужчина напротив.

– Уже тысячу раз рассказывала. Ваши люди всё давным-давно записали. Почему никак не отстанете?

– Потому, что вы – главный свидетель, сообщивший об акте вандализма. Возможно, сумеете вспомнить еще детали, которые помогут вывести на злоумышленников, похитивших труп из могилы.

Я вздохнула и начала:

– Ну… я поехала на выходные к детям в город. Муж трубку ни мобильного ни домашнего не снимал. Я разозлилась ещё, что баба за порог, а мужик свободу почуял. Подумала, запил. Когда вернулась в воскресенье домой, принялась его разыскивать: где это он бродит. Всех его дружков обзвонила, никто не знал где Вася. Думала, ну мало ли, куда пошел. Задерживается. Ночь настала, а его всё нет. Мобильный недоступен. Я уже не знала, что и думать. Только сердце болеть начало. Неспокойно стало. Поняла: что-то случилось с моим Василием. Всю ночь не спала, места себе не находила. Утром, в пять часов, мне с его работы позвонили (Вася на хладокомбинате работал), мол, так и так, Федоровна, горе у нас. Василия обнаружили закрытым в «холодильнике», где он пробыл все выходные. Дело в том, что у них три бригады: на каждую бригаду по холодильнику – это такие здоровенные морозильные камеры. Так вот, Вася в конце смены зашел подсчет сделать. А его взяли и закрыли. Подумали, мол, чего это холодильник нараспашку. Вася стучал – стучал, но разве ж кто услышит в конце рабочего дня? А в выходные работали две остальные бригады, потому Василия обнаружили только в понедельник с утра.

С похоронами помогала вся деревня. Кто чем мог. Дети приехали. А мне все кажется, что Василий будто бы не умер, а уехал куда. Хотя сама его обмывала, одевала, ночь над гробом молитвы читала – все как положено. Только чудится мне, что здесь он, рядом со мной, никуда не «уходил». Одна я осталась. Дети в городе. Никому не нужна. А мне ведь только пятьдесят шесть. Да. А Василию моему было шестьдесят. Ему б еще жить да жить. А Вовка, ирод этот, что моего Васю закрыл, ходит себе спокойно по деревне. И как его земля только носит?! Ну да чёрт с ним, с этим гадом, Бог все видит!

Сниться мне, значит, Вася мой. Что ходим мы по нашему саду, и он мне говорит: « Вот это дерево подари мне». Я ему отвечаю: «Вася, ты что обалдел? Это не дерево, это пихта. Растет она на нашем с тобой огороде. Ты мне её три месяца назад сам подарил, а теперь хочешь, чтобы я её тебе назад передарила, что ли?». А он такой нахмурился, и говорит: «Тебе что, для мёртвого мужа дерева жалко?».

На том я и проснулась. Холодный пот ручьем льется, колотит. Гляжу на часы – ровненько четыре утра. Думаю, ну, раз мой Вася уж так хочет эту пихту, надо ему её отнести и посадить. Пока с постели поднялась, пока одевалась, всё думала – зачем Васе это дерево? Когда уже пихту выкапывала, сообразила, что сегодня девятый день с его похорон. Думаю, ну точно нужно поспешить и принести ему это растение. Обмотала корешки, и вышла.

От посёлка до кладбища час пешком. Раз в шесть выйду, то в семь на кладбище буду. А там, глядишь, пихту прикопаю Васеньке, и сразу с кладбища домой. Скоренько соберусь, и на работу к девяти. Работаю я на почте нашей. А кладбище это – от дороги почти километр через поле. Самое интересное: чего только на этом поле не старались посадить – ничего не растет. Земля мертвая! Вот подхожу я к воротам уже. Смотрю, а там машина чья-то стоит. Подумала еще, что не одна я буду.

Иду, значит, о Васеньке думаю. А слева, через ряд, вспышки какие-то. Я остановилась. Гляжу, парень какой-то крутится и так и этак. Фотографирует. Гляжу, а там девка какая-то сидит к ограде соседской привалившись, вся в чёрном. Ну, думаю, совсем оборзели эти, которые на могилах спят и духов вызывают…

– Готы, что ли?

– Да, вандалы эти. Ни стыда, ни совести у людей нет! Вот сейчас подойду, думаю, и всыплю им по первое число, чтобы на нашем кладбище не ошивались.

Прислонила пихту, значит, возле чьей-то могилы, а сама тихонько вперед иду. Подхожу ближе и замечаю: могила-то разрыта, венки валяются, а рядом с крестом, возле чужой ограды, крышка гроба лежит. Тут до меня и доходит, что девица-то эта – покойница. Я прямо обезумела от страха. «Что ты делаешь, ирод!» – кричу. Ирод обернулся и такое у него было лицо, что я перепугалась и огрела его лопатой. В первый раз по спине попала. Он упал, но тут же попытался удрать. Тогда-то я ему по затылку заехала. Он рухнул и не шевелится. Я стою, чё делать – не знаю. Сразу перепугалась, что пришибла вандала-то этого. Но нет, гляжу: дышит, сопит себе. Вытащила его к чужой оградке. Думаю, очнется, вдруг пришить захочет. А чё? Место глухое – кладбище. Закинет меня в гроб вместе с этой покойницей и закапает. Я его, недолго думая, спиной к ограде усадила и руки верёвочкой-то к оградке да привязала, чтоб не убежал, значится. Верёвочка такая, знаете, от торта. Специально таких с собой набрала. Подумала, мало ли венки Васе подвязать, или ещё чего. А сторожа-то на этом кладбище нет. Сторожка стоит, а сам охранник редко в ней засиживается. Сторожка стоит, пустует. Правда, её облюбовали наши мужики и часто здесь выпивают. Вот я и бежала к ней со всех ног, надеясь, что там кто-нибудь из наших-то мужиков запил да и заснул. Видимо, Бог услышал мои молитвы. Потому что в сторожке обнаружились Степан да Володька – вечные выпивохи. Но хоть какие-то мужики. Пока я их растолкала, пока объяснила что к чему, пока они поняли, что от них хочу – я уже и от испуга оправилась. Только разозлилась на них, что медленно соображают. Выпихнула из сторожки, и к могиле той разрытой повела. Парень уже очухался, сидит, головой крутит. Мужики головы чешут, поверить не могут, что такое на самом деле происходит. А девица эта пропала.

– Как пропала? – поинтересовался следователь.

– Вот так просто: взяла и пропала. Когда я уходила – сидела себе смирненько, а когда с мужиками вернулась – не было её.

– Так может сама ушла?

– Ну, здрасьте, сама ушла, – посмотрела я на мужика, как на дитё малое. – Я потом на дату смерти глянула – почти с месяц как покойница. Не могла сама уйти.

– А как она выглядела?

– Ну что я её разглядывала что ли? Перепугалась до полусмерти – такие страсти творятся. Помню только, что она в черном была. Шляпа на ней была такая, лицо закрывала. Да и то, не уверена, была ли эта шляпа.

– А дальше что было?

– Дальше? Дальше Володьку в посёлок отправили, чтоб в полицию звонил, а сами со Степаном сторожить этого ирода остались. На работу в тот день я так и не попала. Замучили ваши следователи. Часа в четыре на кладбище вернулась – пихточку Васе прикопать. Сидела и рассказывала ему, какая история приключилась… Я вот что думаю: не один этот ирод был. А с кем-то. Пока за мужиками-то ходила – минут десять прошло. Сообщник взял, да утащил девицу – и всё!