Лет восемь назад, я решился на визит к знакомому психиатру, наркологу и психотерапевту, которому признался в том, что мне не хочется жить. Я не имел в виду, что я хочу покончить жизнь самоубийством, как мой отец, я имел в виду нечто другое: я хотел сказать ему, что мне неинтересно жить и каждый прожитый день дается мне с таким трудом, как будто я делаю кому-то одолжение, продолжая свое существование на Земле. Врач отнесся к моим жалобам очень серьезно. Он предложил мне пройти курс из пятнадцати сеансов и я, решил довериться ему просто из того принципа, что хуже все-равно не будет.

Это был хороший профессионал и знаток своего дела. Он очень внимательно слушал то, что я ему рассказывал о себе. Он не говорил мне, что мне делать, но его вопросы удивительным образом подвели меня к осознанию моей проблемы. Он был первым человеком, который отметил, что когда я рассказывал ему о своих любовных похождениях, я начинал улыбаться. Я был в браке, и мои измены, казалось, меня характеризуют не с лучшей стороны, но неожиданно я понял, что именно они поддерживали во мне мое жизнелюбие. А в конце терапии я и вовсе пришел к неожиданному для себя выводу, что моя депрессия имеет имя.

Мне потребовалось еще восемь лет жизни, чтобы развестись и начать на шестом десятке свою новую жизнь, которая формально была продолжением старой, потому что все, чем мы являемся или то, кем мы станем в будующем, уже заложено в нашей душе при рождении, и даже в самые глухие годы мы слышим голос этого будующего, до поры не веря в него, затыкая этому зову рот, пока жизнь окончательно не превращается в муку, и настает время инстинкту самосохранения брать на себя экстренное управление, повелевая нам бежать, вопреки доводам рассудка, из угрожающей психическому и физическому здоровью ситуации туда, куда подсказывает нам наша интуиция.

Я писал этот свой роман-воспоминание и, стараясь сохранить серьезный тон, все-таки включил в нее многие из тех историй, которые заставляли меня улыбаться на сеансах психотерапии. Если кому-то они покажутся неприемлимыми или через-чур откровенными, просто пропустите их. Но если вы все-таки начнете их читать, то помните о том, что всякий раз, как я о них вспомина?л и начинал описывать, улыбка вновь появлялась на моем лице .

– У тебя есть ямочка – говорит в таких случаях моя подруга, – неужели никто до нашей встречи этого не замечал?

– Замечал, – отвечал я ей, – но это было так давно, я ходил еще в детский сад, и Оля Тофан – девочка, в которую я был впервые в жизни влюблен, говорила мне о ней.

– Значит, я буду твоей последней девочкой – смеется моя подруга – ты доживешь до восьмидесяти и мы встретим с тобой нашу старость, занимаясь любовью каждый день.

Как знать, может так оно будет? Иногда встречаются очень забавные старики, может я стану одним из них?

Глава 1. Безнадежное дело.

C «челноками» я близко познакомился в самом начале девяностых.

Я только что демобилизовался и доучивался на пятом курсе Иркутского университета. Учился я на историческом факультете и одновременно подрабатывал в «Обществе охраны памятников», куда мне помогла устроиться жена, котора работала там начальником отдела пропаганды памятников истории и культуры.

Ни у нее, ни у меня в Иркутске жилья не было. Она родом из Бурятии, я тоже непонятно откуда, хотя и родился в Иркутске, и родственников у меня здесь было полно, но родители жили на Северном Кавказе, сам я недавно из армии демобилизовался, из стройбата. Восстановился на четвертый курс дневного отделения, жить остановился у тетки и стал думать, на какие средства мне cуществовать. В общем, мы с женой нашли друг друга – ни кола, ни двора, она тоже только университет закончила, но у нее уже работа была, а мне еще два года надо было доучиваться, работы нет, женщины нет, одни планы, один пуховик и пара кросссовок – весь мой капитал. Было, правда, еще пятьсот рублей денег – это мне от двоюродной бабки досталось, когда ее дом продали после смерти – я последние годы с ней жил, помогал, вот, мне эти деньги за мои заслуги и положили на книжку, где они и дожидались меня, когда я с армии приду. На первое время мне они конечно очень пригодились, я их, можно сказать, в свою будующую жену инвестировал.

В девяностые уже инфляция началась, я только и успел, куртку себе осеннюю купить, а зимний пуховик мне мать подарила. На остальные деньги я планировал жилье себе снять, но тогда это уже нереально стало – все хозяева вперед хотели за год получить, а у меня к тому моменту четерысто рублей всего оставалось. Ну, и, довелось мне познакомиться со своей будующей женой, которая у бабки на квартире жила. Мне двадцать пять, ей двадцать два. Я неженатый, после армии, она тоже не замужем. Был, правда, у нее жених в Ейске, она к нему, вроде собиралась вскоре лететь, но я тогда об этом не задумывался, мне погулять после армии хотелось, в общем, решил я эти деньги на нее спустить, прогулять, одним словом, а там будь что будет. Такой я был человек, о будущем особо не задумывался. Мне уже радость была, что меня в университете восстановили, а значит, буду опять учиться, высшее образование получу, о чем я и не мечтал уже суровыми зимними вечерами, когда в армии два года служил каменщиком, а до армии и вовсе на заводе домостоительном почти год по приговору суда «химию» отбывал за свои «аполитичные действия» – как мне в трудовой декан написал, и справку об исключении с четвертого курса в 1986 году выдал. Молодой я был, хотел участвовать в процессе перестройки. С друзьями антипартийные лозунги на стене университета написал, да еще и присовокупил от себя, мол, первый секретарть обкома холуй. Ну, тот на нас и обиделся, пять месяцев в тюрьме под следствием проморил. А был он холуй или нет, я того не знаю. Может зря я про него такое написал, да еще товарищей своих подставил. Друзья мои, правда, в армии не служили, отцы у них со связями были, да и товарищи мои тоже не дураки, а мне все-равно было, я решил свою вину перед Советской властью искупить полностью, не могла же она демобилизовавшегося из армии воина высшего образования лишить.

В общем, в девяностом году, как только я восстановился, у меня новая жизнь началась. Уже в сентябре я с Юлей познакомился, а в конце октября снял на неделю номер в гостинице «Ангара», где и началась у нас с ней самая настоящая половая жизнь, которой я до двадцати пяти лет практически не знал – опыта у меня не было совместного проживания с противоположным полом. Что в тюрьме, что в армии, исключительно мужской коллектив. Женщины только по случаю, и по большим праздникам.

Я даже считал специально: женщин у меня до моей будующей жены семь было, она восьмая. За все мои двадцать пять лет жизни.

Не то, чтобы мне не везло на знакомства, или уродство во мне какое-то было, – нет, этого не было. Может я слишком высокомерный был – все женщины мне дурами казались. Я тогда философией увлекался. У меня и друзей-то настоящих из-за этого не было. Но в армии я конечно, пообтесался немного, со штукатуршами дружбу водить начал – понравились они мне своей добротой, а так все женщины у меня были на один вечер. Бежал я от них, можно сказать. Не хотелось мне с девушкой дружить на второй день, хоть убей, не знал я о чем с ней говорить, как себя вести. Меня же философия пессимистическая привлекала, экзистенциалисты французские, я себе счастья позволить никак не мог, все мои удовольствия от ума были. Я Ницше на работе читал, когда меня товарищ на полдня пристроил музыкальной продукцией торговать, когда я с армии пришел.

Одним словом, я специально на траты пошел, чтобы знать как с девушкой жить, о чем говорить, чем с ней заниматься – все-таки возраст уже солидный, двадцать пять лет, а я кроме казенных домов и не видел ничего.

Был я конечно красавец: высокий, чернявый, с прямым с горбинкой носом. В очках, правда, но носил я их редко. О себе мнения высокого, да и девкам я нравился. А тут моя новая знакомая в первый же вечер возьми да и скажи мне напрямую: «Ты глупый, какой-то!».