– Что вы делаете? – сумел прошептать Серафим. Все тело было словно чужое.

–Я – Светлена, магистр магии восстановления, жрица света. Это лерийская магия исцеления. Не бойтесь, сир Апраксис. Рана неглубокая, и с ядом мы почти справились. Все будет хорошо. Вы нужны Телерии и клану БезИмянных.

Серафим попытался встать, но дикая острая боль пронзила всю левую сторону. Березкин рухнул на соломенную подушку.

– Вам нужно поспать. Яд отнимает много сил, – незнакомое наречие убаюкивающе зазвучало вновь, унося с собой боль и усталость.

Звук выбитой двери прервал молитву. Что-то большое и зеленое ввалилось в комнату. Следом за этой горой мышц в проеме мелькнула роскошная женская фигура.

– Что вам нужно? – голос целительницы был испуганным, но она сделала шаг вперед, закрыв Серафима собой.

– В сторону, женщина, темные раны так не лечат, – голос был грубым, почти гортанным.

Но жрица не шевельнулась,

– Вы не причините ему вреда, – решительность сталью зазвенела в голосе целительницы, а рука нашла скальпель.

–Отойди, иначе он умрет. Я пришла вернуть долг. Этот бледнокожий спас нашего вождя. Моего дядю. Я не причиню ему вреда.

Целительница опустила скальпель и сделала шаг в сторону. Серафим открыл глаза и попытался поднять голову.

– Лежи тихо, человек. Мне нужно сосредоточиться. Ну, что уставился? Словно орков прежде не видел.

Зеленокожая женщина – крепко сбитая, сплошь бугры мышц, ни капли лишнего жира, вся в узоре боевых шрамов и в замысловатых татуировках – склонилась над Серафимом. Вроде ведунья, раз явилась лечить, хотя по виду скорее воин или боевой маг. Рукоять топора, торчащая из-за спины, лишь подтверждала догадку. Но доспехов на ней не было, как и на громиле, стоящем у двери. Большая грудь женщины еще хранила упругость и не нуждалась в поддержке, широкие бедра и сильные длинные ноги в кожаных штанах не давали шанса мужчине оторвать глаз от ее фигуры. Если бы не цвет кожи – изумрудно-зеленый с желтоватым отливом, то ее запросто можно было принять за участницу конкурса Мисс Альянс, или мисс Вселенная.

– Не шевелись, кому говорю. Беду навлечешь.

–Жжет… – Серафим потянулся рукой к изувеченному плечу, но суровый взгляд женщины остановил его. Серафим буквально утонул в бездонных голубых глазах девушки. Она явно не шутила, и он интуитивно повиновался. Березкин наблюдал за ее манипуляциями сквозь полуприкрытые веки.

– Уже жжет, надо спешить. Жрица, если есть фимиам, зажги его в изголовьи.

Орк деловито начала свои процедуры, бормотала что-то непонятное на наречии орков северных гор. Когда уголек фимиама в кадиле уже наполнил комнату специфическими ароматом, она приложила ладони к ране на плече Серафима и вдруг запела. Язык – грубый, каркающий какой-то, а мелодия дивная. Орк склонилась над человеком, словно пытаясь изгнать что-то из раны. Она боролась. Но не тут – где-то там, в астрале, мире духов и привидений. Ее упругая грудь в холщовой тунике нависла над ним почти касаясь, руки дрожали от немыслимого напряжения. Вены на шее вздулись. Большая часть головы и лица в диковинных ритуальных рунах, сплетающихся в хитрый орнамент, вытатуированный на нежной коже, светились, играя всеми цветами радуги и меняя интенсивность с течением песни. Голова частично выбрита и увенчана рыжим ирокезом. Вот так дамочка. Такую приведешь к маме знакомиться, и все. И нет мамы.

Она с силой надавила на плечо и почти прокричала:

– Ба шем шель ав – ше таазов!

Тон был властным и не терпящим возражений. А сама фраза совсем не похожа на язык слов в песне. Серафим сжался от боли и, не справившись с ней, застонал. Женщина оборвала свою песню, внимательно рассматривая кровавое месиво раны.

– Я полагаю, лечение принесло свои плоды, человек. Остальные твои раны не столь значительны. – Орк убрала руки от израненного плеча.

Черно-зеленая густая жижа капала с ее ладоней. Она брезгливо отерла руки о скатерть стола, на котором возлежал Серафим.

– Он твой, жрица. Я не чувствую больше следов скверны в его теле, зато легкомыслия у него в избытке.

Ей определенно чуждо было произносить столь высокие речи, и кое-какие слова явно давались с трудом. Было похоже, что ей ближе манера общения в стиле « хватай топор, руби на отмашь!».

От этой мысли Апраксис расплылся в улыбке, чем разжег угольки негодования в голубых глазах своей спасительницы. Она разогнулась, положив руку на рукоять боевого топора, процедила почти сквозь зубы:

– Не заставляй меня сожалеть о моем решении сохранить тебе жизнь, человек. – И добавила: – Впрочем, мне пора. Я слышу беспечно громкие шаги. Думаю, это твои собратья.

Она обернулась к сотоварищу

– Пора, Уру, уходим. – И с легкостью гимнастки исчезла в проеме окна.

Громила, прикрывавший дверь, последовал за ней, проявив неожиданную для его габаритов прыткость и сноровку. Когда Березкин, спохватившись, крикнул в след своей спасительнице: «Как твое имя?», оркша заглянула обратно в комнату, прижавшись к оконной раме.

–Авишай. Выговоришь? – хохотнула она.

–Авишай, – повторил он, словно пробуя это имя на вкус.

–Странное имя для человека. Значит, мы тезки.

Нотки сарказма, переплетенные издевкой, зазвучавшие в голосе орка, услышал бы даже глухой. Серафим смутился, общение с противоположным полом никогда не было его коньком.

– Я не Ави… – Топот солдатских сапог бесцеремонно оборвал Березкина.

– Сир Апраксис, вы живы? – послышалось в коридоре. Бренча оружием, охрана спешила на грохот, с которым орки вломились в лазарет.

– Я… Апраксис, сир Апраксис, – он обезоруживающе улыбнулся.

– Ты?.. Тот самый? При других обстоятельствах я всадила бы топор между твоих глаз. В следующий раз будь осторожнее с хвостом мантикоры, сир. – И была такова.

Целительница, стоявшая в оцепенении все это время, бросилась осматривать рану.

–Невероятно, просто невероятно…

Но Серафим-Апраксис этого уже не слышал, с головой нырнув в исцеляющую бездну сна.

* * *

Орки, искусно маневрируя между шатрами, оставаясь в тени, покинули воинский стан. Авишай дрожала от негодования. Ее ярости не было предела.

– Я спасла палача собственного народа.

– Ты соблюла кодекс и выполнила последнюю волю Огнерука.

– Из-за его зверств Льзяц предал соклановцев. Орки убивали орков.

–Ави, орки убивали орков задолго до рождения этого человека. Сама посуди: если бы черногорцы не грабили окрестные села, они бы не навлекли на себя возмездие. Я помню горы из человеческих черепов на жертвенной площади в стане черногорцев. И далеко не все они принадлежали взрослым мужчинам. Среди них были и детские, и женские.

– Ты был у птицеедов?

– Да, с Октаром за несколько сезонов до появления портала.

–Проклятье…

– Это война, и она жестока. Но Апраксис разбил кланы птицеедов Черной Горы, как щенят, а их было втрое больше. Он храбрый воин и талантливый полководец, этого не отнять, и он следует своим обетам. Как и мы – кодексу. Да и если бы не его грифоны, мы бы уже кормили падальщиков.

– Матерые и гиены сговорились за нашей спиной. Они жаждут мести.

– Льзяц предал клан, исходя из своих собственных побуждений. Апраксис – лишь повод, а не причина.

Уру ткнул пятками в бока варга, переходя на галоп. Волк Авишай мчался следом.

* * *

Когда Авендул вернулся в комнату Апраксиса, тот уже крепко спал, а ошарашенная магистр все еще шептала:

–Невероятно, просто невероятно. Это не орочья магия. Даже не магия эльфов. Такого могущества я не видела никогда. Скверна уничтожена полностью.

Два пятипалых пятна чернели на девственной белизне скатерти. Чех осторожно соскреб чёрную желеобразную массу в пустую пробирку.

–Скверна. Надо будет проверить на досуге. Что же это все-таки такое. Светлена, как вы изгнали это и консенстировали?

– Это не я. Она назвалась Авишай, племянницей Огнерука. Говорила, что-то про долг чести. Потом пела. Само заклятие я не разобрала, но звучало оно странно даже для орков. Хотя скверна ручьем вытекала из раны.