Помощник вернулся быстро, сказав, что было только сладкое – печенье и конфеты. Ну что же, тоже пойдёт! Похоронщики пили и закусывали, подмигивая Мальку, мол молодец, только устроился на работу, а уже себя проявил. Банкет испортил начальник охраны, который вбежал в офис с криком: – Не жрите печенье, он его на кладбище собирал!

Печенье и правда было разносортное и какое-то необычно мягкое, видимо после дождя. Уважаемых владельцев похоронного бизнеса стало внезапно и синхронно тошнить. Как говорится, Штирлиц склонился над картой мира и его неудержимо рвало на родину. В Малька полетело недоеденное печенье, конфеты и пара вилок. Оказалось, Андрюха до поступления на должность помощника заместителя по правовым вопросам, был обычным кладбищенским бомжом, и не смог избавится от привычки собирать еду на могилках. Вечеринка удалась – ритуальные боссы матерились, отплевывались и полоскали рты минералкой.

Малёк, от греха подальше прыгнул в свою машину, завёл двигатель, подумав, что похоронный бизнес ему не подходит, в милиции было спокойнее.

КАМЧАТКА

Мой приятель Малёк, когда учился в школе милиции, поехал на зимние каникулы к другу в деревню под Омском, праздновать Новый год. Батя у друга был милицейским начальником, Малька расквартировали в большом красивом коттедже и пьянка началась. Пили они с батей за знакомство в гостиной с большим столом и кабаньей головой над камином. Милицейский батя оказался очень общительным человеком, он всё время рассказывал, что приехал с Камчатки (там он родился и вырос) и добился всего сам. Каждая его история начиналась с фразы «Сам то я с Камчатки», а историй батя знал много. После трёх бутылок самогона, все пошли в баню, которая была пристроена к дому. Там Мальку стало плохо и его окунули в бассейн с холодной водой, полируя самогончик холодным пивком, он сквозь пьяный туман слышал хохот бати и неизменную фразу «Сам то я с Камчатки». Потом Малёк помнил, что ехал со всеми в местный ресторан, его телепало на заднем сиденье Крузака, под завывания бати и лысого прокурора (откуда он взялся, ещё и в форме), они исполняли как могли песню «Владимирский централ». Дальше были танцы, Малёк всё время держался за барную стойку, а какая-то круглолицая дама в леопардовом танцевала рядом. Потом он пошёл покурить на улицу и дальше провал в памяти. Как потом рассказывали очевидцы, Малька, упавшего в сугроб, обокрали цыгане, ну как обокрали, сняли всю одежду и зимние ботинки, оставив только казённые милицейские трусы. Видимо побрезговали.

Проснулся Малёк на печке, что сделало его пробуждение как бы сказочным, он находился в какой-то избушке, всё было совсем не так как в коттедже у бати, и кабанья голова с камином куда-то подевались. У замерзшего оконца сидела старушка и с лукавым прищуром смотрела на Малька, его сердце похолодело, он инстинктивно натянул трусы повыше.

– Бабушка, а кто вы ? – спросил Малёк не своим голосом.

– А ты не помнишь, внучок, как вчера ночью ко мне в дом в одних трусах постучал? На улице минус 30, я спрашиваю откуда ты, а ты мне что сказал?

– Не помню…

– А ты сказал – сам то я с Камчатки!

Так состоялся первый, не вошедший в справочники путешественников, зимний пеший переход по маршруту Камчатка – Омск, в одних милицейских трусах. Конюхов бы так не смог.

Автобиографическое

ЕГОРОВНА

Когда я учился в школе милиции, там работала забавная бабушка, она сидела в каптёрке и выдавала белье, матрасы и одеяла курсантам, которые жили в общежитии, звали её Степанида Егоровна. Она была грозная и ответственная, носила синий халат, косынку и громадные очки, которые увеличивали её глаза раз в десять. А ещё она медленно ходила, шаркая в резиновых калошах надетых на шерстяные носки. Егоровна никак не гармонировал с обстановкой заведения МВД, но никто не делал ей замечаний. Курсанты её побаивались, в плохом настроении она могла не выдать постельное бельё или матрас, потом спи как знаешь. Во время обеда, она выходила из каптёрки и шла в столовую, чтобы собрать в пакет остатки еды из курсантских тарелок, как она говорила – «для собачек». При этом, она не дожидалась когда курсант доест, а брала тарелку со стола и вытряхивала содержимое в пакет, сверкая очками. Поэтому, когда Егоровна шаркала по столовой, все начинали есть с удвоенной скоростью. И вот как-то наблюдая за тем, как она медленно несёт пакет еды, я сказал своему другу:

– Серёга, а знаешь почему Егоровну все уважают и боятся, а офицеры не делают ей замечания? Она мать нашего генерала! Конечно, я это придумал для хохмы. Серёга и ещё пару ребят стали всерьёз спрашивать, откуда я это знаю. И тут, как говорится, Остапа понесло.

– Я рассказал им, как приехала к нам делегация из МВД, пару генералов и какие-то важные полковники, наш генерал их водил по школе милиции и всё показывал. И вот стоят эти начальники у доски почёта, а наш им что-то рассказывает. Тут из каптёрки выходит Егоровна и шаркает в их сторону, все оборачиваются, а генерал наш делает ей страшные глаза, мол – нельзя! А она всё равно шаркает и звук такой противный. Подходит Егоровна к сыну-генералу, протягивает пакет, а там еда столовская, и говорит скрипучим голосом: – Сашка, поешь, весь день же на ногах, остынет! Генерал стесняется, краснеет, загораживает родительницу спиной от комиссии и тихо так в усы:

– Мама, ступайте, я занят, потом поем!

Моя история получила распространение среди офицеров. Егоровну, зауважали, заменили дверь в каптёрке, повесили новую табличку, а пакеты с едой «для собачек» наряд стал доставлять лично.

НАЧАЛЬНИК

Когда я работал на кафедре криминалистики, наш шеф попросил, чтобы наши преподаватели спросили у курсантов, чтобы те узнали у родителей, есть ли у кого в хозяйстве ненужные манекены.

Это было необходимо не для искусственного расширения состава кафедры новыми послушными кадрами, а исключительно для учебных целей. Манекены нужны были как имитация жертв преступлений (трупов, в основном), и размещать их планировалось на полигонах учебных мест происшествий.

 Преподы восприняли просьбу шефа как приказ, и передали по цепочке курсантам, сказано – сделано. Мы рассчитывали, что кто-нибудь принесёт парочку облезлых ростовых фигур, и на том спасибо. Но нет, курсанты стали притаскивать на кафедру манекенов в изрядном количестве: были женские, мужские, детские, по грудь, в полный рост, отдельно ноги, отдельно бюст, отдельно головы, то есть всё очаровательное многообразие человеческих двойников и их частей. Образовалась толпа манекенов – штук тридцать, и решили их всех поставить пока в кабинет одному нашему сотруднику – Валере. А у него была интересная должность – начальник кабинета. Валера занимался техническими вопросами – распечатать там чего на принтере или чемоданы криминалистические выдать на занятия. А в перерывах он играл на компьютере и часто курил. И вот в его кабинете стало внезапно людно, тридцать манекенов стояли, сидели, лежали и надменно смотрели на его работу, иногда брезгливо отворачивались к стене. Валера с ними слился и стал почти не заметен, его выдавала только дымящаяся в зубах сигарета. Все кто заходил к нему в кабинет, долго искали его глазами. Я не смог пройти мимо этого события и поменял табличку на кабинете Валеры, напечатав вместо «начальник кабинета» – «начальник манекенов». Он конечно, не заметил, шрифт тот же, да и зрение у него минус на плюс. Но курсанты заметили сразу и в течение двух недель они каждый день читали диковинную табличку, а потом заглядывали в кабинет Валеры и ржали. Из всех тридцати людей, присутствующих в кабинете, на них оглядывался один нервный человек в очках и кителе капитана милиции, вынимал сигарету изо рта и рычал что-то грозное.