* * *

Финик лежит на диване, перебирая струны гитары.

В прихожей раздаются голоса.

– Это еще кто? – обращается к себе Финик. И отвечает: – Королек кого-то приволок, не иначе. Пойти, что ли, взглянуть.

Он нашаривает сланцы и тащится в прихожую, похожий в своем халате на диковинную разноцветную птицу с патлатой и бородатой головой.

Обнаружив рядом с Корольком незнакомую рыжеволосую девушку, он не удивляется. Он давно отвык удивляться чему-нибудь. Личико у девушки заурядное, кругловатое, с ямочками на щеках, явно испуганное и бесконечно усталое. У ее ног – как потрепанный жизнью старый пес – немалых размеров чемодан.

– А у вас тут хорошо. Тепло. И просторно, – девушка обводит взглядом заваленную хламом крошечную прихожую. – Только, если честно, женской руки не хватает… Можно, я здесь останусь? Я готовить буду. И прибираться. Вы не пожалеете. Но сразу договоримся: без извращений, ладно?

– Да я не против, – тут же соглашается Финик. – Однако учти: мы оба – мужики холостые, но охомутать себя не позволим.

– Само собой, – радостно заявляет девушка, – я и сама этого не люблю… Замужество то есть. Не, я замуж не хочу. Скучно это.

– Тебя как зовут? – спрашивает Королек.

– Вера, – отвечает девушка, возбужденно рыская блестящими глазами по сторонам.

– Вот что, – глухо произносит Королек. – Это имя здесь забудь. Отныне ты – Рыжая.

– Как скажете, – охотно соглашается Рыжая. – Меня по-разному звали. А иногда… – она исповедально понижает голос, – даже неприличные прозвища давали. И Рыжей тоже называли. Ничего, я не против.

Видно, жизнь ничему ее не научила: простосердечно доверившись двум чужим мужчинам, она распаковывает чемодан, раскладывает свои вещи, что-то вслух напевая. Точно она дома.

А за окнами принимаются сыпать снежинки, и вновь Корольку кажется, что наступил Новый год.

Потом снег разом прекращается, небо голубеет.

«Хорошее предзнаменование», – решает Королек.

На ночь приятели размещаются в спальне, где стоят две кровати. Рыжая в гостиной растягивается на диване, изнемогая от счастья (наконец-то у нее опять появилось недолгое пристанище!) и тревоги. Королек слышит, как она возится, должно быть, ожидая одного из них, а то и обоих вместе, но они не покидают своих кроватей (Финик ворочается, тяжело посапывает, вздыхает). И Рыжая успокаивается.

* * *

Финик видит во сне Рыжую – в белоснежном роскошном платье, в венке из белых цветов. И несказанно изумляется: «Ты что, невеста?» – «А ты разве забыл, Финик? У нас же с тобой завтра свадьба». – «Еще чего! – возмущается Финик. – Я тебя вообще в первый раз вижу! Ты кто такая?» – «Я – именно та женщина, которая предназначена тебе судьбой. Ты – мой жених, Финик. Мы обречены быть вместе…»

Финик ворочается, сонно бормочет: «Фиг тебе, а не жених», но на губах его бродит смутная улыбка, прячась в спутанной бороде.

Рыжей снится ее мать. Она не может разглядеть, какое у матери лицо, но отчего-то уверена: молодое и необыкновенно красивое. Это лицо непрерывно меняется, струится. Рыжая замечает, что вокруг – грязные, голые, покрытые изморозью стены. Ей становится зябко, и она понимает, что от лютого холода ее спасет только теплое дыхание матери. Но та внезапно окутывается инеем, растворяется, исчезает. «Мамочка… мамулечка… ты куда?» – шепчет Рыжая, по ее щекам неостановимо текут слезы.

Корольку не снится ничего.

* * *

Королек

Проснувшись воскресным утром, встаю, торопливо одеваюсь, стараясь двигаться как можно тише, на цыпочках пробираюсь в ванную.

Около десяти в квартире уже светло, но и Финик (в спальне), и Рыжая (в гостиной) еще спят. Финик вообще большой любитель дрыхнуть до полудня, а Рыжая, небось, намучилась так, что способна проспать сутки.

Проходя мимо дивана, вижу ее, укрытую драным разноцветным одеялом без пододеяльника. Растрепанные волосы рассыпались по подушке.

Умываюсь, наскоро бреюсь и вытаскиваюсь на улицу.

Я сам привел Рыжую к Финику и ничуть об этом не жалею, но теперь во мне появилось странное ощущение, что неотвратимо теряю убежище, логово, где могу отогреться. И теперь опять одинок.

Усевшись в припаркованную возле подъезда «копейку», отправляюсь в самый центр города. Привычный маршрут успокаивает сердце и приводит в порядок мозги.

Добираюсь до площади и останавливаюсь неподалеку от кинотеатрика, поместившегося в зеленоватом старинном особнячке. Потом перекусываю в забегаловке и возвращаюсь к своей «копейке», совершенно не представляя, что буду делать дальше. Улицы безлюдны и мрачны. Площадь пуста.

Меня спасает звонок мобильника.

– Ну, милай, получай своих бывших зеков, – басовито воркует Акулыч. – Не ведаю, на кой фиг они тебе понадобились, но просил – держи. Не урони тока.

– Акулыч, дорогой, как же твои орлы так быстро управились?

– А енто потому, – с горечью объясняет бывший мент, – что я нынче на пензии. Видать, без меня усе сразу улучшилось, углубилось и усугубилось… Ну так назвать тебе голубчиков? Тады записывай…

Список оказывается небольшим: четыре человека. Причем один из них свил гнездо в Будапеште, другой – в Сан-Франциско, третий – в Петербурге. Четвертый никуда не свалил: украшает своей распальцованной персоной мой разлюбезный городок.

Интересуюсь:

– Кого-нибудь из них кличут Шконкой?

– А никого. Не удостоились они ентого благородного титула. Видать, не доросли. Шконка – енто звучит гордо.

– Тот, что жительствует в нашем городишке, кто такой?

– Большой бизнесмен. Можно сказать, элита. Вот только кликуха у него вовсе даже не Шконка, а Старожил – оттого, должно быть, что три раза зону топтал. Имеет богатый жизненный опыт…

«Итак, – размышляю, откинувшись на спинку сиденья, – до пацанов из Штатов, Венгрии и Питера мне не добраться, а Старожил под боком. К тому же и баба Настя предположила, что «этот негодяй» здешний.

Только как к нему просочиться? Проблема. Он ‒ не рядовой хлопчик из подворотни, тут подход требуется».

Вынув мобильник, звоню Чукигеку.

И пока автоматика набирает номер алюминиевого бонзы, в моей башке, тесня друг друга, мельтешат воспоминания. Почему-то особенно ярко вижу самодельный телескоп Чукигеков и мечущуюся в окуляре расплывающуюся, дрожащую звезду.

– Слушаю, – раздается в телефончике тонкий высохший голос Чукигека.

– Это Королек. Убили Верку. Помнишь? – была такая рыжая девчонка в нашем дворе.

– Сочувствую, – четко и черство произносит Чукигек, и я представляю, как неторопливо движутся его узкие злые губы.

– Мне – по поводу ее смерти – необходимо встретиться с бизнесменом Андреем Карповичем. У него еще прозвище Старожил.

– Никаких старожилов я знать не знаю, – брюзгливо отрезает Чукигек. – Что же касается Карповича, то этот человек мне известен. Мы – люди одного круга.

Усмехаюсь про себя: все-таки не удержался алюминиевый барон, вполне бесцеремонно подчеркнул, что я – из другого круга.

– Мне бы хотелось с ним пообщаться. Всего один разговор – вполне для него безболезненный. Подскажи, как это сделать – если учесть, что сейчас у меня нет никакого официального статуса?

– Давай без экивоков, – в голосе Чукигека звучит холодная неприязнь. – Ты просишь, чтобы я вас познакомил? Ты по старой привычке считаешь, что имеешь право вот так запросто обращаться ко мне и предлагать, чтобы я стал посредником между тобой и Карповичем?

– Отказываешься?

– Я считаю тебя умным человеком, а умный понимает с полуслова… У тебя все?

– Между прочим, твой брат был в Верку влюблен.

– И откуда такая информация? Только сейчас придумал? – бесстрастно насмешничает Чукигек. – Решил сыграть на моих братских чувствах?