Все началось с того, что она уснула в офисе, разлегшись в старом полупроваленном кресле. Оно раскрутилось, занеся ее размякшее тело под полку с документами. Внезапно зазвонивший телефон вырвал ее из оцепенения, она вскочила и больно стукнулась головой об эту полку, резкий удар на секунду переключил сознание, и она вспомнила все: как лежала в гробу, почувствовала запах земли и невозможность нормально пошевелиться, это ощущение отчаяния и понимания невозможности выбраться.

Позже, спустя несколько часов, когда она стояла на остановке, и отпустила дрожь в руках и коленях, в голове начало проясняться. Решив не ждать автобус, она медленно направилась домой. Шла и сопоставляла события и факты последних лет. Бывало так, что она исчезала из времени, в котором живет. Ненадолго. Не на недели или месяцы, а так, несущественных несколько часов или дней.

Происходило это следующим образом. Утро. Кофе. Села за стол, открыла ФБ или какую-то другую соцсеть. Залипала на пять минут – поднимала глаза – а уже десять часов вечера. Это случалось в ее жизни несколько раз. И страшно пугало ее.

Я прилетела в Бургас ранним весенним утром. Стояла прекрасная погода, и я пребывала в предвкушении встречи со старыми улочками Несебра, с морем, с теплыми весенними вечерами, ресторанчиками и антикварными лавочками. В далекие 90-е мне повезло купить небольшую, но уютную студию в старом городе и сделать в ней креативный и вместе с тем очень даже современный по теперешним постнулевым годам ремонт. Я никогда не жила здесь зимой, но весной и летом приезжала минимум раз пять. Все холодные зимние месяцы мечтала об этих днях, да и что там скрывать, бывало, он мне снился, этот долгожданный отпуск. Уже в аэропорту запах свежеиспеченных болгарских булочек и клубники сносил голову, в такси добавился теплый ветер с Черного моря, ласковое солнце било в глаза, и сердце начинало радоваться жизни с удвоенной силой. А вечером, накупавшись в теплом и ласковом море, сходив в ресторан, я решила прогуляться по старому городу.

Внезапно у развалин Собора Св. Михаила меня накрыло совершенно явственное предчувствие, что на этот раз отпуск мой долгим не будет. Всю дорогу, которая вела вокруг набережной, туда и обратно, и во время возвращения в старый город предчувствие то вновь настигало, то покидало меня.

Уже совсем устав, я вернулась домой и, даже не включив свет, поняла, что у меня кто-то побывал. Предчувствие оказалось не обманчивым. Я обнаружила на столе визитку отеля и ключ от номера. «ННБТГ», – подумала я и, задумчиво вертя в руке бокал холодного шабли, расположилась на террасе. Отпуска жаль, то, что он закончился, не успев начаться, – было фактом совершенно очевидным. Усталость после перелета, шабли и горячий душ сделали свое дело. Я уснула. Как обычно, перед важным делом мне снилась ратуша с огромными часами. Я протирала им стрелки медицинским спиртом. Без лестницы. Ну да, у меня же были крылья во сне.

Проснулась я рано (ну, это по местному времени), лежала, вытянувшись в постели, и старалась запомнить это утро. Идиллию прервала наглая чайка, севшая на подоконник и совершенно нагло свесившая голову в мой дом. «Борзая какая», – подумала я и пошла собираться.

Забив адрес отеля в навигатор айфона и увидев, что это примерно в двух километрах от меня, в сторону центра, я решила неспешно прогуляться. Видимо, подсознание хотя бы так хотело продлить мой не успевший начаться и уже тут же и закончившийся отпуск. Весело тренькал трамвайчик, обгоняли велосипедисты, цвело все вокруг, благоухали знаменитые болгарские розы, бодрила вся весенняя суета южного города. В общем, все было здорово.

Отель оказался мрачным серым зданием слегка в стороне от оживленных улиц. В холле, который больше напоминал мрачный коридор, было достаточно прохладно. Мертвая тишина, мраморные стены, антиквариат, запах музейной пыли. Холсты в достаточно тяжелых, чтобы убить слона, рамах разглядеть не успела, пришел портье, а надевать очки по-быстрому у меня никогда особо не получалось.

Портье был, мягко говоря, странный. Не в кителе, какие обычно носят люди его профессии, или другой форме, а в свитере, сером, покрытом катышками; невысокий, с серым мышиным лицом и очень тихими шагами. Небритый и слишком медлительный, даже заторможенный.

Было ощущение, что даже веки он поднимал секунд сорок, не меньше. Я достала ключ от номера и приготовилась к заранее заготовленной речи, но портье поднял палец вверх и начал что-то медленно набирать на допотопном ноутбуке. Минут через пять достаточно утомительного ожидания он медленно произнес:

– Мадам русский?

– Мадемуазель, – по привычке поправила я, капризно надула губы, выставила вперед руку с «Ролексом» (чтоб у тормоза отпали остатки сомнений относительно моего социального статуса), изобразила на лице выражение крайнего недовольства.

– Ваши полотенца, – медленно, растягивая слова, сказал портье и шлепнул на мраморную столешницу ресепшн магнитную карточку.

– Номер мне покажи, я не помню, – сказала я. Моя капризная речь, «Ролекс» и надутые губы не произвели на портье никакого впечатления. Пофигизм высшего уровня, подумала я.

– Вот лифт, тебе на пятый этаж, как будешь доехать, повернешь налево и вперед, – сказал самый инфантильный чел, которого я когда-либо видела, и медленно опустил палец на цифру, выбитую на ключе.

Номер оказался гигантскими апартаментами. Квадратов сто, не меньше. Достаточно потрепанный ковер на полу, приличная деревянная мебель, большая плазма, хорошая ванная. Чемодан на кожаном диване. Открытка на столе.

Она оказалась отправлена из города Уфы, проспект Октября (номер неразборчиво) неделю назад. В ней были поздравления с днем рождения Лане Мартенс, пожелания и прочая обычная ерунда. Это был стандартный пароль – написать вместо моей фамилии Маркес Мартенс. Нестандартным было то, что вместо индекса написано слово ПОМОГИ.

В чемодане – ну что в чемодане: обычный набор охотника за временем. Накрылся мой отпуск, с прогулками на море днем и по антикварным лавочкам вечером, медным тазиком накрылся.

Пока я сидела и рассматривала содержимое чемодана, сожаление об утраченном отдыхе сменилось жаждой нового приключения. Айфон выдал, что следующий прямой вылет в Уфу только через три дня. Я сделала резерв билета, закрыла чемодан, норм такой, нестыдный, хотя и слегка потертый саквояжик от Луи Вьюттон, и уже собралась уходить, как мое внимание привлек холст на стене.

Совершенно мистического вида блондинка с зелеными глазами, пухлыми (ну если бы не дата «1956 г.» в углу картины, то как будто подкачанными) губами, с цветочным венком, который при внимательном рассмотрении оказался искусно сделанной ювелиром диадемой. Она смотрела зло, нагло и одновременно слегка устало. Поразительно, насколько искусно мастер кисти поймал выражение лица этой леди без возраста.

«Ведьма какая-то», – подумала я.

«Да», – ответил мне дерзкий взгляд с холста.

Три совершенно кайфовых дня до отлета пролетели незаметно.

Вечером перед вылетом не спалось абсолютно. Я вышла на террасу, посмотрела на полную луну и, повинуясь внезапному порыву, побежала в сторону этого самого странного отеля.

За стойкой ресепшен восседала полная неприятная дама. Что-то было в ее взгляде, выдававшее бывшую тюремную надзирательницу или овчарку в концлагере. Она подняла сизую бровь, я махнула ключами и уехала на лифте, ощущая на спине то ли взгляд, то ли направленное дуло пистолета.

В номере было абсолютно все так же.

Я подошла к портрету, сняла его со стены и перевернула. На первый, мгновенный взгляд, мне показалось, что это пятно крови, но оказалось, что помада, уже хорошо поплывшая по краям. Надпись была не айс, конечно. Но понять, что это то ли Вега, то ли Веда, было можно, и 2012 год тоже читался. Я сфотографировала и сам холст, и эту надпись. Внезапно на меня нахлынуло совершенно прекрасное расположение духа. Я спустилась вниз, кинула ключи на стойку, карточку от пляжных полотенец и навсегда покинула отель. На обратном пути попала под сильный ливень и, вымокнув до нитки, вернулась в свой дом.