– А, я думаю, ты заметила мое «боевое» ранение. Не беспокойся, сестренка, я просто поскользнулась и ударилась о наш столик. Думаю, через неделю этой красоты уже не будет видно, так что в следующий четверг ты увидишь меня такой, какой оставила…И да, мы все оооочень сильно скучаем по тебе, поэтому приезжай как можно скорее… Мне как никогда тебя не хватает.
Выключив камеру, с чувством полного бессилия я ложусь на диван. Сегодня я спала не больше двух часов, ничего не ела и не пила, во всей квартире (не считая тех частей, которые сможет увидеть Кесси на видео) полнейший бардак, впрочем, как и в моих мыслях. Вдобавок ко всему я начала чувствовать боль, и не только душевную, но и физическую. Мое «боевое» ранение мучило меня не так сильно, как ломота во всем теле и головная боль. Руки до сих пор потряхивало, а ноги с трудом меня слушались. Мне нужно было поспать, но я знала, что у меня не получится. Я не могу находиться в этом доме прямо сейчас. Мне больно думать о вчерашнем, больно смотреть на тот самый ковер, на котором вчера спал отец. Да, мне больно возвращаться к вчерашней реальности, больно переносить ее и оценивать, пока я здесь. Воздух стал каким-то приторным, мне невыносимо жарко и душно, голова начинает кружиться. Меня как будто заперли в тесной камере… Но надо собраться. Ради всех, кого я люблю, только ради них.
Не помню, в какой момент я отправила видео и что написала Кесси, но уже в следующую секунду я очутилась на пороге дома, закрывая входную дверь. Сейчас мне все равно, как будут смотреть на меня люди и что будут думать. Мне просто нужен свежий воздух. Благо дело, сегодня в Стогвурде пасмурно, дует легкий ветерок, и можно вздохнуть с облегчением. Я стараюсь быстро пройти мимо знакомых домов и их владельцев, но на ноги будто надели стокилограммовые гири, поэтому мой шаг замедляется. Когда я дохожу до магазина (того самого, где я встретила Бетти), в голове перестает стучать, а ноги наконец привыкают к ходьбе. Ко мне возвращается чувство голода, но заходить в супермаркет мне не хочется, поэтому я спокойно прохожу мимо.
В Стогвурде сейчас почти одиннадцать. На улицах даже слишком пустынно, изредка видны дворники, убирающие пустые пивные бутылки и пакеты от попкорна. Видимо, праздник удался на славу. Последний раз я ходила на день города около трех лет назад. Помню, тогда нынешний мэр произнес очень трогательную речь о том, что исторические и культурные ценности нашего любимого Стогвурда необходимо сохранять для будущего поколения, и все в этом роде. Публика аплодировала ему, несколько женщин утирали слезы, а мы с Кесси смеялись, думая, чтобы сейчас было, если бы у него вдруг упали штаны. Глупо, но тогда нам нравилось. Даже сейчас от этого воспоминания я улыбаюсь. А тогда мы и вовсе не переставали смеяться. Да, у нас были проблемы, Кесси многого мне не рассказывала, но у нас был странный тандем, дополняющий друг друга. Спустя год после того события день Стогвурда мы встречали уже без сестры. Ее вечеринки были важнее, и хоть мама и злилась, но Кесси всегда умела сгладить семейные конфликты. Несмотря на ее репутацию в школе, для нас она была почти как семейный психолог. Так, например, сестра помогла убедить родителей, что мне не нужен китайский язык. Возможно, я бы даже и согласилась на эту авантюру, но тогда я была поглощена немецким, поэтому наотрез отказалась сдвигать свои любимые Deutschkurse в обмен на сложный и муторный китайский. Но мама оказалась крепким орешком, а папа в этот раз решил полностью встать на ее сторону. В итоге больше пяти дней в семье были постоянные перепалки. Пока, наконец, не вмешалась Кесси, и каким-то чудом заставила маму изменить свое решение. В итоге все остались довольны и счастливы, мне даже купили небольшую книгу на немецком, которую я вскоре смогла прочесть.
Да, Кесси смогла бы сейчас помочь отцу. Она бы нашла нужные слова, она бы его успокоила. Но я не моя сестра, и я не могу взять на себя ее роль. От вчерашней картины мне становится больно, а еще жутко страшно. Страшно за то, что будет с отцом, пока не выздоровеет мама или не приедет Кесси. Наверное, мы с ним слишком похожи, чтобы признать наше бессилие в этой ситуации. Мы с отцом всегда старались быть стойкими, выдерживать любые трудности, но в этот раз наша сила превратилась в слабость. И справиться со многим в одиночку человек не всегда в состоянии. Я думаю, выплеснув все свои переживания, папа стал сильнее. Ведь каждому хоть раз в жизни случалось открываться людям, пусть даже он этого и не хочет. Я не против подобного, просто… я не была готова к такому. Последние два месяца я живу как в тумане, жду возрождение своей семьи. И это произойдет, но как скоро, я знать не могу. Поэтому сейчас я должна приложить все силы, сохраняя остатки памяти о дружном семействе Блэр. Сегодня я больше, чем обычно, уверена, что скоро все наладиться. В меня вселяется невероятный оптимизм, хотя душа продолжает болеть.
С Кесси мы были похожи немногими, но очень важными деталями. Во-первых, мы умеем думать о последствиях наперед, во-вторых, мы с легкостью можем признать свои поражения и ошибки, и в-третьих, мы всегда стараемся все держать в себе. Я бы сказала, что последнее – семейная черта. Хоть раньше мы и делились различными переживаниями, но они были поверхностными, а до глубоких доходили крайне редко. Тот же пример с поцелуем Кесси и парня Ти (об этом я узнала только из школьных сплетен), или операция отца (он скрывал ее от нас больше месяца, боясь навести излишнюю панику), или история с сокращением мамы (салон, в котором она работала, закрыли, и три недели она искала нужную вакансию, чтобы не огорчать нас), и, конечно, тот случай в школе с моим учителем истории (старый маразматик невзлюбил меня и каждый день искал повод унизить). Но я знаю, что различные тайны рано или поздно открывались. Нет, мы доверяем друг другу, просто иногда хочется быть сильной и решить все самой, а потом наслаждаться похвалой с ноткой укора.
Но сейчас мне кажется, что я не справляюсь. У отца есть я, он всегда может высказать все, он это знает. Но сколько бы я не любила своего папу, я не могу просто взять и открыть ему всю свою душу. Отчасти потому, что со вчерашнего дня слез для откровений у меня почти не осталось, и больше потому, что отца окончательно добьют мои истерики. Не надо быть психологом, чтобы понимать это. Мы с папой сейчас будто ходим по тонкому канату: если один оступится, второй сможет подстраховать, но если оступятся двое, то беды не избежать. Поэтому сейчас не время драматических сцен, и вряд ли оно вообще хоть когда-нибудь наступит. Я толком не знаю, нужен ли мне совет или требуется серьезная помощь, слова поддержки или похвала моей силе, но я точно уверена, что до приезда Кесси или выздоровления мамы нельзя вешать нос и впадать в депрессию.
С такими мыслями я и дошла до Центрального парка. В памяти вновь засияла картина травли Бетти. Я зашла туда, куда мышонок убежала от меня после возврата кошелька. Небольшая тропинка вела в сторону Восточной школы, так что благодаря парку можно было сократить путь и избежать лишней траты времени. Но сейчас здесь не было школьников, зато мам с колясками и старичков я увидела гораздо больше, чем за время, пока шла сюда. Мне нравился этот парк. В жаркую погоду огромные деревья скрывали от зноя, а в дождливую спасали от ливня. Кроме того, тут росли прекрасные розы, лилии и еще много различных цветов. Кустарников было много, и они всегда были хорошо пострижены, скамейки красились три или четыре раза в год, а тропинка тщательно подметалась каждый день. В плане Центрального парка Стогвурд всегда соблюдал чистоту, понимая, что те отчаявшиеся, решившие побывать тут, первым делом должны увидеть это потрясающее место, а уже потом вонючие канализации, полуразрушенные дома и заброшенные детские сады.
Как и ожидалось, люди вновь встречали меня вопросительными, боязливыми и сочувствующими взглядами. Сначала я хотела развернуться и направиться обратно, но потом до меня дошло, что сейчас мне это и нужно. Звучит странно, но мне необходимо побыть на виду, чтобы заполнить разум всеми этими людьми и тем самым избавиться от собственных навязчивых мыслей. Да, пусть лучше я буду думать о тридцатилетней домохозяйке с огромными синяками под глазами и обвисшей грудью, шепчущей, глядя на меня, своей ровеснице – полной даме с красными щеками и вторым подбородком, чем я еще раз вспомню слезы отца и свою собственную истерику.
