Но самой интересной находкой явился неповрежденный небольшой металлический цилиндр. Его обследовали в рентгеновских лучах, следов взрывчатки не нашли и вскрыли. Металлографический анализ показал, что цилиндр изготовлен из вольфрамово-ванадиевого сплава, обычно предназначенного для изготовления лопаток реактивных двигателей. За тугоплавкой стенкой цилиндра находился керамический изоляционный слой, в полости которого лежала записка, напечатанная на стандартном лазерном принтере. В записке на английском языке было написано следующее:

«Господа, мы понимаем, что вы сейчас ломаете голову над тем, что означает этот взрыв. А означает он следующее. В Палестинской автономии разработан новый вид высокоточного неуязвимого оружия (видите, оно попало в центр площади Рабина), что вы должны учитывать в вашей дальнейшей политике».

Подписи не было.

Общий вывод был такой: сильно похоже на маленькую крылатую низколетящую ракету, но кто ее сделал и где, черт возьми, арабы ее достали?

– Господа, вопрос серьезный, – сказал руководитель ШАБАКа, – надо докладывать премьеру.

На том и разошлись.

Около одиннадцати часов утра того же дня черный «Опель-Астра» с сербскими номерами притормозил в столице Боснии и Герцеговины городе Сараево на набережной Аппель перед Латинским мостом через речку Миляцку (где примерно в те же одиннадцать часов утра был убит наследник австрийского престола эрцгерцог Франц Фердинанд, что послужило толчком для начала Первой мировой войны). Поскольку дорога в этом месте достаточно узкая и с одной стороны ограничена речкой, водитель свернул в переулок возле музея, посвященного этому событию, и припарковался на ближайшей стоянке. Затем водитель – плотный, немолодой, совершенно седой человек с дипломатом в руках – вышел из машины и вернулся к музею. В тот же момент туда подошел стройный мужчина арабского вида тоже с дипломатом в руке. Молодой обратился к пожилому:

– Игорь, сразу скажу: всё прошло по плану, всё отлично!

Пожилой ответил:

– Хорошо, Амир, пойдем посидим тут в одном заведении, где готовят совершенно потрясающие маленькие кебабы – кебабче из смеси свиного мяса и говядины, жаренные на решетке. Я ведь много раз бывал в Сараево и очень люблю это место.

Стоял европейский октябрь с легким теплым дождиком, время было дообеденное и в кебабной почти не было посетителей. Мужчины сели за угловой столик и заказали себе фирменное блюдо. Дальше разговор продолжался на английском, поскольку пожилые жители бывшей Югославии русский язык худо-бедно понимали, а собеседники не хотели, чтобы их слушали.

Молодой человек открыл дипломат и показал содержимое пожилому:

– Деньги можете не пересчитывать, я вчера вечером пересчитал на всякий случай – вы же знаете нашу публику!

Пожилой забрал дипломат араба и передал ему свой:

– Тут вся документация.

– Куда вы теперь?

– Я вернусь в Белград, у меня там еще дела, а потом рейс в Тель-Авив.

– Счастливого пути, Игорь, до встречи в Израиле.

Игорь вернулся на стоянку, сел в машину и двинулся в Белград.

В середине октября 1991 года в славном уральском городе Челябинске прохожие и проезжие могли наблюдать достаточно любопытную для этих мест картину По московскому тракту (так в Сибири и на Урале называют магистральные шоссе) двигалась процессия из двух автомобилей. Передний был черной «Волгой ГАЗ-24» с работающей «мигалкой» на крыше, за рулем которой сидел немолодой человек с седеющей шевелюрой и очень грустными глазами, по имени Анатолий Садовский. Вторая машина была довольно пожилой «Ауди-80» (модели 1981 года), зелено-коричневого цвета, однако отлично покрашенной и отполированной. За рулем сидел профессор Игорь Гольд, а рядом с ним светловолосый широкоплечий юноша шестнадцати лет – его сын Ян. Заднее отделение салона было загружено до нижней кромки стекол, а поверх всех вещей возлежал большой для своей породы и очень мощный доберман коричневого цвета по имени Юнг. Юнг привык ездить в машине и совершенно спокойно реагировал на всё происходящее, периодически открывая один глаз. На машине красовался совершенно блатной советский международный белый номер 00009. Вся честная компания ехала прямо в Израиль.

Вчера кончилось великолепное уральское бабье лето, сегодня с утра накрапывал мелкий, пока еще теплый дождь, что в здешних краях уже означало скорый приход холодной и мокрой осени, которая в начале – середине ноября неплавно переходила в зиму. На демонстрацию 7 ноября, в годовщину Октябрьской революции, граждане уже обычно выходили в зимних пальто и шапках.

Где-то в двадцати километрах от города обе машины остановились на обочине, оба водителя вышли, обнялись, поцеловались, смахнули скупую слезу и вернулись в свои машины. Дождь усилился. «Волга» развернулась и поехала обратно в сторону города, а «Ауди» продолжила свой путь в сторону Москвы. Гольд и Садовский были знакомы с детского сада, и их 45-летняя дружба заканчивалась в эту минуту навсегда, как им казалось. В те времена переезд в Израиль был эквивалентен полету на Марс с запасом топлива в ракете на полет в одну сторону, и друзья думали, что такая ситуация сохранится навеки.

Из-за мокрой дороги и дождя Гольд ехал не так быстро, хотя дорога была ему хорошо знакома. Машина приближалась к перевалу через невысокие Уральские горы, поросшие смешанным лесом, в районе старинного города русских оружейников и металлургов Златоуста, ветер срывал пока еще богатую желтую листву с деревьев, листья кружились в воздухе и падали на ветровое и боковые стекла и капот. Машина шла как бы в золотом, быстро меняющемся покрывале, из-под которого ей никак не удавалось вырваться. Сын и Юнг тут же уснули, и профессору хорошо думалось под размеренный стук стеклоочистителей. Возможность спокойно и не спеша подумать представлялась ему в прошлой жизни крайне редко. Прошедшая жизнь виделась профессору в виде автогонки по дороге с крутыми виражами, с кратковременными остановками для дозаправки. А подумать было о чем – тяжелые мысли одолевали профессора. Бросить всё: хорошую и престижную работу, три квартиры в центре города (свою, матери и дочки), дачу на озере, гараж в центре города, друзей, закадычную подругу и переться в Израиль, который, кроме апельсинов и женских купальников, ничего не производил и не экспортировал. Советских евреев охватило коллективное помешательство, профессор это понимал, но сделать с собой уже ничего не мог – стадное чувство пересиливало.

Жена Дана с матерью Викторией уехали на поезде в Израиль месяцем раньше из Москвы с семьей близкого друга Гольдов – профессора Володи Шаинского, московского математика с мировым именем. Дочка с новорожденной внучкой и мужем уже год, как жила в Израиле и присылала достаточно позитивные письма. Профессор называл их «прелестными» – на старорусском языке слово «прелестный» означало «прельщающий», от корня «прельщать». Дело еще было в том, что за самое последнее время профессор получил несколько свидетельств тому, что иммиграция в Израиль тогда для него была чистым безумием. Однажды, будучи в командировке в Москве (профессор работал до последнего дня перед отъездом) и идучи по какой-то надобности по центру города, профессор прошел по Большой Ордынке и заглянул на «еврейскую» барахолочку. Там бойко торговали словарями, различной литературой по еврейской тематике, темными очками, бейсболками и прочей дребеденью. Профессор вдруг увидел и купил несколько необычную для этого места книгу на английском языке «Research and development in Israel – R&D» («Научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы в Израиле – НИОКР»).

Продавец был доволен чрезвычайно – книгу ему никак не удавалось продать, а уж как был доволен покупатель – слов нет. В книге перечислялись все фирмы и университеты, имеющие подразделения по проведению НИОКР, и описывались эти подразделения. Профессору с книгой реально повезло.

Гольд днем забежал домой – жил он в Москве у двоюродной сестры Любы, работавшей преподавательницей английского языка в Московском автодорожном институте, – оставил книгу и вернулся в город по делам. Люба была дома и просмотрела эту книгу первая.