На четвертый день должен был отплывать паром в Хайфу, путешественники сдвинулись со своей исторической стоянки и поехали в «Сохнут» за обещанной корзиной продовольственной помощи. Ян поднялся в помещение и вернулся с очаровательной молоденькой девушкой, которой было поручено снабдить путников продовольствием. Девушка уютно устроилась у Яна на коленях и скомандовала ехать в дешевый супермаркет, где у «Сохнута» был открыт счет. Профессор с Яном пошли наполнять тележку, а девушка осталась беседовать с кассиром у входа. Когда наши путешественники подошли к кассе, девушка начала выбрасывать из тележки ветчины, колбасы, паштеты и прочие вкусности, заявив, что «Сохнут» не оплачивает приличным евреям некошерные продукты. Профессор потерял дар речи от удивления и в шоковом состоянии отправился к витринам. На этот раз девушка сопровождала Игоря и руководила отбором: отобрали сыр, творог, молоко, хлеб… Профессор показал на собачьи консервы… девушка согласилась. На этом сохнутовка покинула путников, и они отправились обратно в порт. Там уже стояла небольшая очередь из машин на паром и очередь пеших пассажиров.
Рослый мужчина с каким-то значком на иврите, прикрепленным к лацкану пиджака, вяло осматривал автомобили, среди которых путешественники заметили две «девятки» с советскими номерами. Прочитав все документы и посмотрев паспорта путешественников, мужчина явно оживился: крупные контрабандисты и международные аферисты явно шли к нему в руки.
– Вы оставляли свою машину в Турции и Греции многократно в разных местах, – обрадовался он, – и вам могли подложить в нее мину.
Профессор счел за благо не спорить:
– Вполне! Но, кажется, не подложили…
Рослый мужчина, предвидя серьезную работу, назвал свое имя и представился функционером израильской спецслужбы в Греции, правда, не сказав, какой именно службы. Начал он с колес и шин, особенно интересуясь запасными колесами (у наших путников их было два). С помощью передвижного гидродомкрата он проверил одинаковость выбега колес и постучал по шинам небольшим молотком с длинной ручкой. Затем он придирчиво осмотрел переднюю часть салона, а также багажник. За дорогу профессор с Яном настолько насобачились вытаскивать вещи из машины и складывать их обратно, что вполне могли сниматься в учебном фильме для начинающих таможенников. Но тут случился казус: израильский комиссар Мегрэ не заметил темно-коричневого Юнга, мирно спавшего в заднем отсеке салона, и открыл заднюю дверь. Тут он и познакомился с реакцией доберманов… Юнг громогласно гавкнул и бросился на детектива. Израильский детектив продемонстрировал реакцию не хуже добермановской и вовремя захлопнул дверь. Отдышавшись, он сказал:
– Ладно, вы ребята неплохие, задний отсек разгружать не будем, поезжайте.
Профессор сел за руль и потихоньку двинулся к аппарели, ведущей в трюм. Когда он уже был первым на въезд, дорогу перегородил изящный молодой человек в костюме и галстуке, который на прекрасном английском предложил профессору выйти из машины. Он представился главой израильских спецслужб в Греции и сказал, что хочет переговорить. Полчаса профессор излагал молодому человеку их одиссею, ничего не утаив, кроме поездки на Кипр. Беседа удовлетворила обоих, и поступила команда к пограничнику поднять шлагбаум. При этом молодой человек с пафосом сказал:
– Поезжайте, у израильских спецслужб к вам претензий нет.
На что профессор с не меньшим пафосом ответил:
– И у нас нет претензий к израильским спецслужбам!
Джентльмены раскланялись, и профессор въехал в трюм.
Путь до Хайфы занимал со стоянкой в Лимасоле на Кипре около четырех дней, и надо было устраивать корабельный быт. У наших путешественников были самые дешевые палубные билеты, что означало отсутствие у них кают и пребывание в большом загоне на палубе, оборудованном скамейками, столами и навесом. Загон также был оборудован парой туалетов и парой умывальников.
Публика на палубе была презанятной: отличались престарелый профессор из Кембриджа с супругой, пятеро молодых новозеландских мотоциклистов, совершающих кругосветное путешествие, две семьи из Молдавии, ехавшие на ПМЖ в Израиль на автомобилях, стайка немецких студенток, путешествующих по Ближнему Востоку, и десяток семей советских евреев (преимущественно из Молдавии и Одессы с окрестностями), избравших «греческий» маршрут эмиграции в Израиль.
Путники принесли из машины маленькие подушки с одеялами, поролоновые матрасики и устроились спать на скамейках, благо было уже довольно поздно. Матросы отдали швартовы, и плавание началось. К вечеру следующего дня паром причалил на Кипре в Лимасоле. После причаливания капитан по радио призвал пассажиров к вниманию и сказал, что паром дальше не поплывет, поскольку объявлена всеобщая забастовка греческих моряков. Поднялся страшный гвалт на разнообразных языках, и капитана неминуемо ожидал суд Линча. Профессор решил вмешаться, он поднялся к капитану в рубку, и тот ему сообщил, что сам мало что знает и по мере выяснения обстоятельств будет пассажиров информировать. Выход на берег всем разрешается. Профессор медленно пересказал разговор с капитаном на русском и английском, и гвалт прекратился. Всё было замечательно, плохо было то, что кошерные продукты могли кончиться быстрее, чем время штатного плавания.
Однако, как говорится в русских народных сказках, утро вечера мудренее.
И точно. Утром искушенные одесско-кишиневские евреи отправились продавать лимасольцам бинокли, фотоаппараты и прочие дары земли советской. Трап на паром охранялся солдатами ООН, которые запрещали выносить с корабля больше одного предмета каждого наименования, и, следовательно, возникала необходимость ходить за каждым, например за биноклем, снова и снова по мере реализации предыдущего. А расстояние было довольно большое, а солнце днем припекало. Вторая проблема состояла в том, что вышеуказанные евреи ни одного языка, кроме русского и нередко идиша, не знали, что затрудняло их переговоры с аборигенами. Первичный маркетинг, сделанный профессором с Яном, показал, что есть спрос, во-первых, на «транспортные» услуги, а во-вторых, на посреднический сервис по переводу. К обеду новоявленная фирма «Игорь и сын» уже заработала. В день набегало чаевых фунтов пять – а кипрский фунт дороже английского. Кроме того, поддержка пришла из неожиданного источника: у одного из молдаван «девятка» была оборудована прицепом, где находилось килограмм двести копченой свиной грудинки. Владелец в Молдавии имел кооператив по копчению мяса и надеялся облагодетельствовать подобным продуктом светское население Израиля. Он поделился своими опасениями с профессором, что задержка на Кипре плюс довольно жаркая погода могут плохо сказаться на качестве грудинки. Профессор посоветовал ему начать продавать продукт уже на Кипре – по крайней мере, тут нет кашрута… Сказано – сделано. Взяв с собой образцы продукции, профессор с молдаванином обошли штук пятнадцать закусочных, кафе и ресторанов, и многие хозяева пожелали приобрести грудинку. Ян с профессором с помощью молдаванина и его жены перетащили на берег в несколько приемов килограммов сто грудинки и в награду получили неограниченный доступ к остатку этого продукта на борту парома.
Очень беспокоила ситуация с Юнгом. Чтобы вывести его с судна на берег, требовалась справка от ООНовского ветеринара, ветеринар требовал за справку восемьдесят долларов – таких денег у наших путешественников не было. Профессор пошел к капитану и честно рассказал ему о проблеме.
– Ладно, – ответил капитан, – выгуливайте его по ночам на палубе, а я скажу ребятам, чтобы не ворчали.
Надо сказать, что капитан свое обещание выполнил, и греческие матросы аккуратно убирали по утрам следы ночных выгулов Юнга. Другое дело, что во время отсутствия путников на судне собака вынуждена была сидеть в машине в трюме, где было очень жарко и душно. Ян постоянно старался гулять днем с Юнгом на поводке по палубе.
Интересную сюрреалистическую картину можно было наблюдать по вечерам на палубе. Дело в том, что большинство пассажиров ужинали за палубными столами и после этого мыли посуду в маленьких умывальниках с густой решеткой на сливе. Проблема была с твердыми объедками. Ян решал эту проблему просто: он давал Юнгу облизать тарелку и только потом мыл ее в умывальнике. Первым додумался кембриджский профессор, он подошел к путникам и на высоком английском попросил разрешения дать собаке облизать его тарелку и тарелку жены. Ян разрешил, но только с условием, что давать тарелку Юнгу будет он. Вскоре к Юнгу выстроилась очередь с тарелками в руках… При тусклом свете корабельных светильников и темной кипрской ночи это была сцена, достойная какого-нибудь фильма Феллини.
