Я не отвечаю взаимностью. Не могу.

— Скажи что-нибудь, — умоляет он спустя какое-то время. Мои глаза все еще закрыты. Возможно, мне не будет так больно, если я не должна буду видеть его лицо.

— Что я должна сказать?

— Ничего.

— Прости.

Я открываю глаза, и от взгляда Джоэля у меня сжимается сердце. Я сажусь, хочу крепко обнять его и извиниться за то, что попросила прощения, но я поступила так ради нас. Потому что ни один из нас не является человеком, которому можно доверить свое сердце. Особенно, если хочешь сохранить его в целости.

Я забираю свою руку.

— Думаю, тебе следует уехать домой.

— Что?

Годы тренировок помогают мне не выдавать эмоции.

— Ты должен уехать домой.

Я начинаю собирать полотенца, но Джоэль вновь хватает меня за руку, словно это он падает и ему нужна моя поддержка.

— Почему? Почему ты так поступаешь?

Я убираю руку, и он произносит:

— Это из-за твоей мамы?

Лед пронзает мои вены, замораживая меня на месте.

— Что ты знаешь о моей маме?

— Сегодня утром твой отец рассказал мне о ней.

— Он рассказал тебе?

— Я ничего не спрашивал. Он просто заговорил об этом. Знаю, что ее уход должно

быть сильно заморочил тебя, но…

— Ты ничего не знаешь, — выплевываю я, вскакивая от разочарования.

— Ди… — произносит Джоэль, вставая лицом ко мне.

Его голос, несмотря на мой взгляд, остается мягким.

— Я хочу быть с тобой. Мне плевать на твою мать. Ты права, я ничего не знаю. Единственное, что знаю — я влюблен в тебя. Серьезно, черт возьми, влюблен в тебя.

Я собираю полотенца, пока он стоит рядом.

— Мне очень жаль, что ты думаешь, будто влюблен в меня, Джоэль. Хорошая новость — ты переживешь это.

— Нет.

— Тебе придется.

Его лицо ожесточается, и я рада этому. Все будет намного проще, если Джоэль возненавидит меня.

— Ты, блять, издеваешься надо мной сейчас? Ты влюбила меня в себя лишь для того, чтобы просто вышвырнуть как чертов мусор?

Вот оно. Я влюбила его в себя. Так же, как и остальных. Я ничем не лучше матери. Единственное отличие — я достаточно заботлива, чтобы уйти, прежде чем станет слишком поздно. Прежде чем искра между нами не разрастется в чертовски большой костер, который после себя не оставит ничего, кроме пепла, когда наконец закончится топливо.

— Это то, чего ты хотела все это время? — срывается Джоэль. — Это, блять, был твой план? Чтобы нахер уничтожить меня?

— Поезжай домой, Джоэль.

С полотенцами в руках я ухожу прочь от него.

Я не оглядываюсь. Просто не могу.

Глава 20

Я возвращаюсь домой раньше Джоэля, иду прямиком в столовую и достаю бутылку текилы из бара.

— Ди? — окликает меня отец, заходя в комнату следом за мной. — Джоэль только что отъехал от дома. Что-то… — он замолкает, когда я наливаю себе стакан и поворачиваюсь к нему. — Что ты, черт возьми, творишь?

— Что, для меня нормально встречаться с рок-звездой в татуировках и пирсинге, но я не могу налить себе чертову текилу?

Отец хмурится, изучая меня.

— Что стряслось?

— О, ты же знаешь, — произношу я, помешивая жидкость в стакане. — Классика: девушка знакомится с парнем, парень спасает девушку, девушка водится с парнем, парень признается ей в любви, девушка посылает его.

Когда отец лишь смотрит на меня как на существо, вселившееся в его дочь, я продолжаю:

— Зачем ты рассказал ему о маме?

Он бледнеет, а я не уступаю:

— Разве недостаточно было твоего предложения остаться с нами Пасху и приглашения на Рождество? Нужно было взять и еще о маме ему рассказать?

— Просто к слову пришлось, — заикается отец.

— Конечно!

Я швыряю нетронутый напиток на стол, и брызги попадают мне на руку.

— Прошло семь лет, а ты все еще, блин, не можешь перестать говорить о ней!

— Диандра, — произносит отец, но я слишком возбуждена, чтобы услышать предупреждение в его голосе.

— Нет, папа, скажи мне. Мало того, что ее фотографиями увешаны все стены, тебе понадобилось еще и ткнуть мне в лицо, рассказав о ней Джоэлю?

— Ты несправедлива…

— Знаешь, что несправедливо?! — выкрикиваю я, пугая отца. — Ты, не позволяющий мне забыть ее! Несправедливо то, что мне пришлось самой учиться, как делать макияж и как брить ноги. Несправедливо, что мама Роуэн объясняла мне, как пользоваться тампонами!

Слезы обжигают глаза, но я игнорирую их и во все горло кричу:

— Она не заслуживает, чтобы ее фотографии висели на наших стенах, папа!

Он протягивает руку, чтобы прикоснуться ко мне, колеблясь, словно боится, что я рассыплюсь на куски.

— Ди… Успокойся и просто расскажи мне, что произошло.

— Нет, — качаю головой.

Слезы скатываются по щекам. Они — кислота в моих глаза, сера в моем носу. Я прохожу мимо отца и беру ключи на барной стойке.

— Куда ты? — спрашивает отец, следуя за мной.

— ПРОЧЬ! — выкрикиваю я и захлопываю за собой дверь.

По пути к Роуэн мне едва удается различить дорогу сквозь пелену вырывающихся откуда-то из глубины слез. Они затуманивают мой взор, а всхлипы, вырывающиеся из горла, сотрясают все тело. На подъездной дорожке дома Роуэн я плачу слишком сильно, чтобы даже пошевелиться, так что, когда дверь моей машины открывается, я даже не пытаюсь поднять голову с руля, чтобы посмотреть кто это. Тонкие руки обнимают меня, и я двигаюсь, чтобы позволить им обнять меня крепче.

— Тс-с, — шепчет Роуэн, крепко обнимая меня. — Я с тобой. Все в порядке.

— Я, блять, не могу это сделать, Роу, — плачу, ненавидя себя за то, что я такой человек. Человек, который не может позаботиться о себе. Не могу поверить, что набросилась на отца, что была так холодна с Джоэлем и что плакала по маме, спустя семь лет стараний сдерживать слезы.

— Что произошло? — интересуется Роуэн, поглаживая меня по спине.

Столько всего произошло, что даже не знаю с чего начать. Я лишь качаю головой, прижавшись к плечу Роуэн, а она обнимает меня до тех пор, пока я не успокаиваюсь достаточно, чтобы спокойно дышать.

— Пойдем в дом, — говорит она мне, но поскольку я не уверена, что закончила плакать, и не хочу разбудить ее родителей, вновь качаю головой.

— Тогда позволь мне отвести тебя в тайник, — убеждает она меня, и я позволяю подруге помочь мне выбраться из машины.

Мы заходим в гараж и поднимаемся на чердак — крошечный уголок, который мы оборудовали в седьмом классе. Он заполнен огромными подушками, креслами-мешками и старинными лампами, которые мы скупили на дворовой распродаже. Я включаю свою любимую лампу, фиолетовый и зеленый свет разливаются по стенам цвета яичной скорлупы. Сажусь в свое кресло-мешок в черно-белую полоску и опускаю голову на руки.

Роуэн занимает синий мешок напротив меня, поглаживает мои плечи и колени, пока я не делаю глубокий вдох и произношу:

— Он признался мне в любви.

— Джоэль? — спрашивает она, и у меня вырывается раздраженный, лишенный веселья, смешок. Даже Роуэн не верится, что он сказал это. Я думала он не такой.

— Да. Джоэль.

— А дальше что?

Его сокрушенное выражение лица мелькает в моем сознании, сказанные им слова эхом раздаются в трещинах моего сердца.

Это, блять, был твой план? Чтобы нахер уничтожить меня?

Я выпрямляюсь и вытираю глаза ладонями.

— Я сказала ему уезжать домой.

Роуэн хмурится, а я устремляю взгляд в пол.

— Почему?

— Не хочу, чтобы кому-то было больно.

— Ди, — произносит она, поглаживая меня по плечу, — тебе сейчас больно.

— Со мной все будет хорошо.

— А с ним?

Слезы вновь щиплют мои глаза, и я поспешно вытираю их.

— С ним тоже все будет хорошо. Так будет лучше, Роу. Мы не подходим друг другу. Ты сама так сказала.

— Я сказала это несколько месяцев назад, Ди…

— Ничего не изменилось.

— Ты уверена? — спрашивает она. Я знаю, что подруга права, но не хочу об этом думать.