Врезающиеся волны людей толкают меня из стороны в сторону и вперед-назад с каждым моим прыжком, но Джоэлю удается неподвижно оставаться у меня за спиной. Его сильные руки периодически обвиваются вокруг моей талии, чтобы удержать на месте или оттащить, пока я растворяюсь в музыке, прыжках, а все остальные врезаются в меня. Я — часть живого, дышащего океана, бушующих волн, наполняющих мое тело химией, заставляющей меня чувствовать себя так, словно я могу петь во все горло каждую секунду каждого дня до конца моей жизни.

К моменту завершения выступления группы мое горло саднит, а мышцы горят. Джоэль берет меня за руку и выводит из рассеивающейся толпы, и как только становится просторней, я запрыгиваю ему на спину. Крепко обвив руками его шею, я прижимаюсь лицом к его огненно-горячей коже и улыбаюсь.

— Джоэль? — произношу я, когда он поднимает меня выше и несет через небольшие скопления людей, оставшихся после завершения выступления.

— Да?

— Спасибо.

Я крепче прижимаюсь к нему, зарабатывая завистливые взгляды от каждой глядящей ему вслед девушки.

— За что? — спрашивает он.

За все. За билеты, за веселье, за то, что на несколько часов заставил меня забыть о реальной жизни. За то, что поймал меня, когда я убегала, и понес, когда не смогла идти.

— За этот день.

Джоэль оглядывается на меня через плечо, и я сопротивляюсь желанию поцеловать его.

— Мне кажется, ты перегрелась, — улыбаясь, отвечает он.

Он отводит меня на окраину фестивальной территории и усаживает в тени большого дуба, мы валяемся на сухой траве рядом друг с другом, слушая звуки музыки, доносящейся издали.

— На что это похоже? — интересуюсь я, сосредотачиваясь на шелесте листьев над нами. Калейдоскоп зеленых и желтых красок в небосводе рисует узоры из света и тени на нашей коже.

— Что именно?

— Быть на сцене. Выступать перед всеми этими людьми.

Когда окидываю его взглядом, Джоэль смотрит в небо, его лицо залито лучами солнечного света. Его светлый ирокез разделяет траву, а кожа, все еще распаленная из-за жары и напряжения.

Он молчит мгновение, а затем его голос уносится к листьям.

— Ты когда-нибудь делала что-то и в этот момент осознавала, что делаешь именно то, что должна?

Он произносит это с уверенностью, которую я никогда прежде не ощущала, и в этот момент я жажду этого чувства.

— Едва ли.

— Когда мы выходим на сцену, — продолжает он, — и подростки поют нам наши песни... Вот на что это похоже. В этот момент я понимаю, что занимаюсь именно тем, для чего был послан на эту Землю, потому что нет ничего лучше этого чувства.

Я закрываю глаза, мечтая о таком моменте, думая, как это будет ощущаться, и сомневаясь, что когда-нибудь узнаю. Роуэн, мой отец, школьные психологи, научный руководитель — все они пытались помочь мне выяснить, что я хочу делать со своей жизнью, но, возможно, мне нельзя помочь.

— Прости, — спустя некоторое время произносит Джоэль, — это было банально как дерьмо. Адам может объяснить лучше.

Мои глаза все еще закрыты, когда я качаю головой.

— Ты идеально объяснил.

Когда чувствую, что Джоэль смещается рядом, открываю глаза и нахожу его лежащим рядом со мной. Мой взгляд устремляется к его губам, а мои губы начинает покалывать от воспоминаний: он целует меня в Mayhem, возле Mayhem, в моей машине, на грузовике, в подъезде.

Он не делал никаких телодвижений в мою сторону с понедельника, и даже несмотря на то, что мне нравилось тусоваться с ним, я скучаю по тем временам, когда мы и часу не могли провести вместе, чтобы не ускользнуть куда-нибудь пошалить. Теперь это похоже на то, будто между нами угасла страсть, и все, что осталось — лишь его дружеская улыбка и восхитительный смех, которого должно быть достаточно, но нет.

Мне хочется спросить, почему он не целует меня, почему лишь зависает надо мной со своими великолепными губами и красивыми глазами, но затем эти губы раскрываются, и Джоэль произносит:

— Ты когда-нибудь выступала перед толпой?

— Было несколько танцевальных концертов, — неохотно отвечаю я, оглядываясь на листья над нами, вспоминая отца с камерой в руке и маму с гордой улыбкой на лице. Я видела эти улыбки лишь в тот момент, когда была одета как пластиковая кукла для концертов, вечеринок или фотографий. Я никогда не понимала, что была для нее лишь игрушкой до того года, пока она не переросла меня.

— Ты танцуешь? — спрашивает Джоэль, и я прячу эмоции обратно в катакомбы своего сердца.

— Танцевала.

— Почему перестала?

Когда мама ушла, я возненавидела все, что напоминало мне о ней. До сих пор не выношу запах ее кокосовых духов или вкус лимонного пирога с безе. Она — причина, по которой я не танцую в балете с одиннадцати лет, причина, почему я не могу заставить себя носить балетки, даже несмотря на то, что они на пике моды среди студенток.

— Просто выросла, — отвечаю я, поднимаясь на ноги, дабы избежать дальнейшего допроса. — Готов вернуться в автобус?

Джоэль даже не пошевелился. Вместо этого он, лежа на траве, исследует меня своими голубыми глазами и произносит:

— Почему ты так поступаешь?

— Как?

— Отшиваешь меня каждый раз, когда я спрашиваю тебя о чем-то личном.

— Я не знаю ничего личного о тебе, — аргументирую я, ссылаясь на это, как на доказательство того, что это к лучшему. Зато Джоэль воспринимает это как вызов.

— Когда-то я рисовал, — сообщает он, и я хмурюсь.

— Что?

— Я рисовал.

Он отталкивается от земли и встает на ноги, стряхивая траву с бриджей.

— Мало кто знает этот факт обо мне. Также я немножко рисовал красками, но не сильно. Музыка и рисование были практически единственными причинами, по которым я оставался в школе.

— Почему ты перестал этим заниматься, если тебе так нравилось?

— Расскажу тебе, если ты расскажешь мне, — отвечает он, выпрямляясь.

Спустя мгновение я предлагаю ему сделку.

— Расскажи и нарисуй мне что-нибудь, и по рукам.

Джоэль мгновение оценивает мое предложение, после чего задает вопрос:

— Когда у тебя день рождения?

— Тридцатого мая.

— Я нарисую тебе что-нибудь на день рождения. Как тебе такой вариант?

Не знаю, почему хочу, чтобы он нарисовал мне что-нибудь, но я хочу. Хочу, чтобы он нарисовал для меня что-то, что будет предназначаться только мне, то, что я смогу хранить.

— Поклянись, — требую я, и Джоэль не медлит.

— Я клянусь.

Искренность в его голубых глазах говорит, что он честен со мной.

— Сначала ты, — произношу я.

— Я бросил, потому что это перестало иметь для меня большое значение.

— Почему?

Он пожимает плечами.

— В основном я рисовал, когда мне было одиноко, но теперь я больше не испытываю это чувство.

Я некоторое время смотрю на него, после чего вздыхаю, осознавая, что настал мой черед.

— Я бросила танцы, потому что это была мечта моей мамы, а не моя.

Это не вся правда, но самое близкое к ней из того, что я когда-либо кому-нибудь рассказывала.

Глава 11

— Я лишь говорю, что нам следует изучить доказательства, — произносит Роуэн, пока я выкидываю вещи из своего чемодана в ворох из не-юбок и не-платьев.

Снаружи массовые гуляния рок-звезд, — включая, в частности, одного человека, который, по всей видимости, упорно пытается не замечать, какая я по-прежнему секси — а я застряла в автобусе с одеждой из комиссионки и ничего не смыслящей в моде лучшей подругой.

— Никогда не прощу тебя, — жалуюсь я, проклиная себя за то, что позволила ей собрать мне чемодан.

Игнорируя меня, будто я не издала и звука, Роуэн начинает перечислять на пальцах.

— Во-первых, Джоэль дал тебе эти билеты.

— Я имею в виду, что это, черт возьми, такое? — Я держу в руке огромную футболку, которая выглядит так, словно могла бы целиком меня поглотить. — Я выгляжу так, словно вешу двести двадцать килограмм?