1.

О начале войны Николай Игнатьевич узнал, как и все в Бухаре, в полдень по радио. Был воскресный день, он вздремнул ненадолго после обеда. Очнулся в испарине от крика матери:

– Коля! Коля!

Сидя полусонный на диване слушал обращение наркома иностранных дел Молотова к трудящимся Советского Союза. В четыре утра, без объявления войны германские войска вероломно напали на нашу родину…

– Ох, горачка! – качала головой мать. – Ох, бяда!

Постучали в дверь, он пошел открывать. На пороге стоял в сетчатой майке и тапочках на босу ногу сосед по площадке Акопян, с которым они в свободное время играли в шахматы.

– Слышал? – энергично дымил в лицо папиросой Акопян. – Вот сволочи, а! Пакт о ненападении подписали! Ну, поплатятся, погоди! На что угодно могу поспорить: через месяц-два Красная Армия будет в Берлине!

Они вышли разговаривая в захламленный птичьим пометом двор, встали под козырек. Палило вовсю солнце, из-под решетки подвала под стеной повизгивала чья-то голодная свинья. Отворилась в дальнем конце двора кабинка деревянной уборной выпустив заросшего шерстью начальника областной милиции Дерябина в синих галифе на помочах.

– Михал Михалыч! – замахал ему рукой Акопян.

– Извини, некогда! – крикнул тот шагая к своему подъезду. – На работу спешу!

– И я, пожалуй, наведуюсь в контору, – озабоченно проговорил Акопян. – Война, брат, некогда прохлаждаться…

Стоя с матерью на веранде он смотрел, как отъезжает от дома на персональном фаэтоне руководивший финансами области Акопян, как выйдя следом взбирается в седло поддерживаемый ординарцем Дерябин, как укатывают на таратайке усевшись спиной друг к другу краснолицый начупркоммунхоза Варенников и заведующий сельскохозяйственным отделом обкома партии Джурабек Турсунович Худайназаров.

– Схожу-ка я в лечебницу, мама, – проговорил он озабоченно. – Неудобно как-то. Война, а я отдыхаю.

Поработать в тот день не удалось. На центральной площади возле крепости созывался общегородской митинг. Под стены Арка стекались люди. Рабочие хлопкоочистительного завода, шелкомотальной фабрики, производственных артелей. Учащиеся, служащие, домашние хозяйки. С наспех сооруженной трибуны к трудящимся Бухары обратился первый секретарь обкома партии товарищ Мавлянов.

– В этот грозный для Родины час, – рубил рукой воздух, – отдадим все силы на разгром врага!.. Будем работать не покладая рук!.. Обеспечим нашу армию хлебом, мясом, маслом!.. Общими усилиями приблизим час победы!..

Приняли под аплодисменты текст письма на имя ЦК ВКП-б и лично товарища Сталина, медленно стали расходиться…

Вечером третьего дня (он крутил после ужина рычажок приемника, ловил среди шумов и треска сообщения заграничных радиостанций) во входную дверь постучали. Мальчишка-посыльный принес повестку из военкомата. Расписываясь в графе «получение» он с трудом удерживал в пальцах карандаш. Прислонившаяся к стене мать в кухонном переднике смотрела на него как на покойника.

Невыспавшийся, с мятым лицом переступил на другое утро порог областного военкомата. Отметился у столика дежурного, присел на скамейке в коридоре рядом с несколькими молодыми парнями.

– Повоюем, дядя, – подмигнул ему крепко сбитый блондин с комсомольским значком на тенниске. – Перчику подсыплем фашистам, а! Чтоб драпали без оглядки!

Он несмело улыбнулся в ответ. Появившийся в конце коридора военный с красной повязкой на рукаве выкликнул его имя.

– Третья часть, – произнес монотонно. – Второй этаж, комната четырнадцать.

С бьющимся сердцем поднялся он по лестнице, нашел нужную дверь. Постучал неуверенно.

– Войдите, – послышалось изнутри.

Сидевший за столом немолодой командир с двумя «шпалами» в петлице взглядом указал ему на стул.

– Кулинич, Николай Игнатьевич…– читал, перелистывая бумаги в «скоросшивателе», – тысяча девятьсот одиннадцатого года рождения, белорус. Холост, образование высшее. Профессия ветеринарный врач. Что заканчивали? – поднял на него взгляд.

– Ветеринарный институт в Ленинграде.

– Ясно. Колыбель революции, – майор потер воспаленные глаза. – Не довелось побывать, к сожалению… Ситуация следующая, Николай Игнатьевич, – захлопнул папку (у него остановилось дыхание). – Как специалист крайне важной для народного хозяйства профессии от призыва в настоящее время вы освобождаетесь. До особого распоряжения получаете временную бронь. Об отлучках на срок более двух суток обязаны ставить нас в известность.… Минуточку…– полез в ящик стола, – раз вы уже здесь…

Достал несколько бланков с военкоматской печатью, пробежал коротко глазами.

– Повестки призывникам, – протянул, – доставите по адресу. Обязательно пусть распишутся. Квиток с подписью вернете нам. Свободны, товарищ Кулинич, – протянул руку.

2.

В Берлин через два месяца, как предсказывал Акопян, Красная Армия не вошла. К середине июля немцы оккупировали Прибалтику, Белоруссию, вели наступление на Витебск и Могилев, приблизились к Смоленску.

Третьего июля по радио выступил Сталин. Шестиламповый радиоприемник «6Н-1» купленный в Москве по удостоверению участника всесоюзной сельскохозяйственной выставки у них конфисковали туманно объяснив, что делается это в интересах обороны страны и что вещь по окончанию войны будет возвращена. Речь вождя они слушали по выданной взамен «тарелке», принимавшей по проводам единственную радиостанцию – имени Коминтерна.

Сталин говорил невнятно, с тяжелым грузинским акцентом. Признал: над страной нависла смертельная опасность. Победить до зубов вооруженного врага можно лишь героическими усилиями всего народа. Призывал отрешиться от беззаботности и благодушия, предавать суду военного трибунала всех кто своим паникерством и трусостью мешают делу защиты родины.

– Зверына! – не выдержала мать. – Братами и сестрами называе! Кали хвост прыциснула!

– Мама, замолчите! – схватил он ее за руку. – Услышат же!

Вырвавшись она шагнула через порог, исчезла за дверью спальной. Постояв недолго он пошел за нею следом.

Мать сидела на полу у выдвинутого ящика буфета, перебирала в альбоме семейные фотографии.

Он опустился рядом. Брал у нее из рук выцветшие, в царапинах, снимки с разлохматившимися уголками. Отец с матерью, празднично одетые, застыли напряженно на фоне грубо намалеванного задника с видом Кавказских гор. Любительские фотографии: сестры, старших братьев. Он в белом халате вместе с сокурсниками в институтской препараторской, разливает пипеткой раствор в пробирки с биопсийным материалом. Снова он, уже ветврач, стоит с группой участников ВСХВ от Бухарской области возле окутанного водяными шлейфами фонтана «Дружба Народов». Рядом смеющаяся в объектив Стефанида…

Оживало в памяти прошлое: череда событий, лица. Дом под соломенной кровлей на околице села… зимний бор в снегу… исполосованная полозьями дорога… Лето, белые шапки облаков на синеве неба… Десятилетний мальчишка, он впервые на покосе. Жарко, из-под косы вылетают стремглав кузнечики, он идет равняясь на шагающих рядом взрослых, машет изо всех сил тяжелым черенком… Семейный совет, вечером, за столом, на котором решают отправить его учиться в институт… Сборы в дорогу, отец везет его в телеге на станцию… Он впервые в жизни едет поездом, один. Не верится, в Ленинград! Какой восторг вперемежку со страхом охватили его, когда через трое с половиной суток пассажирский поезд остановился напротив белокаменного вокзала, и он спустился по ступенькам на перрон. Прошел из конца в конец просторный зал ожидания с разрисованными стенами и потолком, вышел с чемоданом и мешком на улицу под моросящий дождь. Спросил у стоявшего под навесом милиционера в буденовке и мокрой накидке, как добраться до Черниговской улицы.

– Приехал зачем? – поинтересовался тот.