В комнате было пусто, как в тюремной камере после косметического ремонта. Небрежно заправленная грубой холстиной койка, колченогий табурет и откидной столик из цельного куска древовидного папоротника. И он, Данила Уголков, стоит по середине в замшевой одежде китайского крестьянина Сяо Мяо.

— Ну, и что дальше? — развел руки Данила.

— Идите за мной, — ответила Рисса. — У вас есть вопросы к нам, я на них отвечу, но не здесь.

Они выходят в коридор, вдоль стен через равные промежутки выстроились прочные железные двери — в комнате Данилы такая же! — на потолке тускло горят фиолетовые лампы, поток теплого воздуха ласкает лицо и шею, пахнет больницей, чуть слышно гудят воздуховоды.

— Обеззараживаете? — спросил Данила, кивая на потолок.

— Немного, — ответила Рисса. — Здешняя микрофлора быстро мутирует, любая инфекция может быть смертельной.

— А прививки?

— Часто нельзя, организм не справляется с нагрузкой. Проще чистить воздух, а прививку делать непосредственно перед выходом за пределы базы. Мы пришли, заходите!

Рисса нажимает едва заметную кнопку на дверном косяке, створка послушно распахивается, Данила перешагивает порог. Эта комната не похожа на камеру, скорее небольшой конференц зал с традиционным вытянутым столом, десяток стульев в два ряда друг против друга и плоский экран в полстены.

— Садитесь, — предложила Рисса, указав на место во главе стола.

Данила послушно опускается на стул, тотчас на других стульях появляются голографические изображения инсектов, похожих как две капли воды и в тоже время чем-то трудноуловимо отличающихся. Как китайцы при первом взгляде на них. Различия, конечно, есть, но они становятся видимыми потом, когда приглядишься. Рисса становится с противоположной от Данилы стороны, она тут в роли ведущей.

— Итак, человек по имени Данила Уголков, — начинает говорить Рисса. — Перед вами инсекты, занимающие важнейшие должности в нашем государстве. Они решают судьбы миллионов и решат вашу судьбу. Но многое зависит и от вас. Есть два пути. Первый — вы отправляетесь на другой материк, где расположена колония людей, которые, как и вы, попали в этот мир. Сразу скажу — вас там никто не ждет. Люди объединились в кланы по расовым признакам и, как правило, враждуют между собой. Рептилоиды не вмешиваются в жизнь людей, которых считают отбросами. Разве что приезжают на сафари или ловят новых рабов. Человеческие кланы живут охотой, сельским хозяйством и грабительскими набегами друг на друга. По сути, на континенте людей царит первобытный строй со всеми его «прелестями».

— А вариант номер два? — вздохнул Данила.

— На нашей планете тоже есть колония людей. Но они живут иначе. В обществе инсектов нет расовой вражды, нет деления на племена. Взаимопроникновение культур обогатило каждую и она стала общей для всех. Мы ценим свободу каждого, у нас равные права для всех и наши законы обязательны к строгому исполнению всеми. Мы не всегда были такими, общество прошло долгий путь. И он не всегда был легким и бескровным. Не стану вдаваться в детали, скажу лишь, что колония людей живет по нашим законам. Нет рабства, права всех равны, основополагающий принцип организации жизни людей, да и нашей таков: каждому по труду и способностям. Безделье страшный грех и преступление. Однако обязанностей индивида перед обществом никто не отменял, поэтому каждый обязан трудиться на благо других и соизмерять свои … э-э… — на мгновение запнулась Рисса, — хотения с необходимостью для других.

— Вроде коммунизма, — грустно улыбнулся Данила.

По залу прошло чуть заметное волнение, голограммы даже слегка сдвоили, Рисса замерла на месте.

— Что? Я произнес неприличное слово? — встревожился Данила.

— Что такое коммунизм? — с напряжением в голосе спрашивает Рисса.

— Самая светлая мечта человечества! И, наверное, абсолютно недостижимая, — грустно улыбнулся Данила. — Я точно не знаю, не силен в социологии. Вроде как от каждого по способности, каждому по потребности. Человек человеку друг. Равенство, братство, свобода … не убей, не укради — а по мне так просто не будь скотиной и все. Вот как-то так! Но у нас не получилось. Наоборот вышло. Убивали друг друга миллионами и до сих пор убиваем, становится только хуже. Когда нибудь доиграемся и перебьем друг друга ядерной хреновиной.

— Хре-но-виной? — по слогам, с явным затруднением произносит Рисса. — Это что, оружие?

— Да, словообразование такое на местном диалекте, — нашелся Данила. — Типа всем пиз…э-э… конец. Так что там с вашими людьми?

— Они живут по нашим законам, но получается не совсем гладко, — честно призналась Рисса. — Хотят построить тот самый коммунизм, о котором вы упомянули, но с какой-то спецификой.

— Значит, лагеря! — уверенно говорит Данила. — Если провозглашают принцип равенства, будет лагерь. Но ведь у вас тоже равенство, нет?

— Равенство способностей.

— Это другое дело. Однако в этом случае возникает проблема зависти. Как вы ее решаете?

После минутной паузы, словно посовещавшись по беспроводной связи с владельцами голограмм, Рисса уверенно отвечает:

— Этот вопрос находится вне моей компетенции. Займемся вами. Присутствующие здесь соправители хотят задать вам несколько вопросов. Я их озвучу. Первый: как вам удалось бежать? И, пожалуйста, подробнее.

— Ну, дело было так… — и Данила рассказал все, не упуская деталей. — … потом очнулся у вас, голый и без малейшей царапины.

— Царапины были и довольно серьезные, — ответила Рисса. — Но мы умеем лечить. А теперь главный вопрос: что вы чувствовали при встрече с рептилоидом высшей касты?

Данила почувствовал, как напряглись те, чьи голограммы смотрели на него.

— Его мысли. Он разговаривал в моей голове! А еще неприязнь, очень сильную. Уж не знаю, чем я перед ним провинился, но злился он не по детски!

— Итак, вы слышали его мысли, — поправила Рисса. — А что чувствовали?

— Да обозлился я! Какой-то ящер копается в моей голове. Это хуже, чем рыться в чужих карманах. Не знаю, как у вас, а у нас можно думать о чем угодно и никто не в праве запрещать это. А слушать чужие мысли это предельный беспредел!

— Простите, Данила, ваша последняя фраза … ее никто не понял.

— Ну, это … (блин, во ляпнул!) тово, — наморщил лоб Данила. — Подсматривать и подслушивать нехорошо, а читать мысли вовсе западло дальше некуда. Я мыслю значит существую и что-то еще Декарт сказанул … он рылся в моей голове, как в собственном кармане, понимаете? Так нельзя делать никому!

— Да, вы правы, — поспешно согласилась Рисса. — И уверяю вас, мы так не делаем.

— Ага. Чем же речевой анализатор во мне занимается?

— Переводит. И только, — твердо ответила Рисса, а голограммы дружно закивали. — Были и другие функции, но мы их нейтрализовали.

— Ну, если это правда, — вздохнул Данила. — Говорите, что нужно от меня.

Рисса умолкла, все голографические изображения повернулись к ней. Начался безмолвный диалог по какому-то недоступному для Данилы каналу связи. Решают мою судьбу — понял он. Стало тоскливо и грустно, как поздним вечером в воскресенье. Противная работа, самодуры начальники, дураки-завистники сослуживцы, копеечная зарплата и куча нудных дел, которые никогда не кончаются. Скорей бы пенсия, болячки-поликлиника-маразм!

— А разве здесь имеется пенсия? — тихо шепчет Данила. — Да меня используют, а потом выбросят, как ненужную вещь. Отправят в колонию для попаданцев. А как используют? Очень просто, я же не восприимчив к внушению здешних мессингов. Щас они посовещаются и предложат стать убийцей гипнотизеров. В награду принцем сделают или этим, как его — звездным лордом, во! Как в кино для слабоумных. А еще …

— Данила Уголков! — перебила его мысли Рисса. — Вы можете оказать услугу нашему народу. (Началось! — подумал Данила.) Наш конфликт с рептилоидами длится долгие годы с переменным успехом, но мы не можем победить тиранию (Конечно, вы ж борцуны за свободу и все хорошее! — мысленно улыбнулся Данила. — А рептилоиды за все плохое и конченные говнюки.) так называемой высшей касты, пока она сохраняет полный контроль над цивилизацией рептилоидов. Необходимо свергнуть деспотию кучки телепатов и дать свободу!