Да, он знал, что детям многое не разрешено, в том числе — открывать многие двери. Но попробовать-то было можно…

От него отстали быстро, переключились на родителей, потом еще на кого-то. Потом даже Леську кто-то упомянул. Интересно, думал как-то равнодушно Сашка, ее тоже разбудят среди ночи? Или до утра подождут? И расскажет ли Леська теперь их прежнюю тайну, которую она так легко забросила? Чего еще ждать от девчонки, конечно, расскажет…

Его попросили побыть дома и не уходить. Да пожалуйста, нужен он кому-то, что ли. Можно и дома посидеть. Комп-то никуда не делся, и книги из него тоже.

Плохо будет, если комп совсем отберут. Почему-то он сразу подумал о таком наказании. Правда, он не знал, как положено наказывать, кроме сидения дома без чтения. Не так ведь, как в старых книжках, все взрослые уверяли, что это было отсталое дикое время, когда детей били, и оно давно прошло.

А если читалку не отберут, думал Сашка, просматривая учебник, то оно и ничего как-то. Наверное только долго придется сидеть в каюте и совсем не выходить.

А он и так почти не выходит…

Весь день все опять были заняты, никто ничего не говорил Сашке до самого вечера. Он бросил думать о том, что будет, неинтересно стало. Все самое плохое уже случилось.

А вечером очень обычно пришел папа. Вздохнул, взъерошил Сашке волосы. И рассказал, как завтра будут высаживаться на планету. А мама посмотрела и добавила: «У нас в катере есть одно свободное место, и есть нормальный скафандр для ребенка. Поедешь с нами?».

Сашка не поверил своим ушам.

Он даже рта не смог раскрыть.

Только хлопал глазами, глядя то на маму, то на папу, таких занятых и важных на корабле. Они биологи, вспомнил он, и удивился, почему забыл про это. Они такие биологи, которые должны работать на других планетах…

Сашка кивнул. Испугался, что этого не хватит, и закивал энергично.

Он почти не спал до следующего дня. Лежал и думал, думал, думал о том, что может завтра выйти через Дверь за пределы Корабля… или все-таки не сможет? Нет, нет, нет, только бы ему не показали очередную комнату с картинками…

А назавтра все было не так, как он ждал. Никто не выходил через Дверь. Его привели в ангар с техникой. Папа помог ему надеть скафандр, который был и вправду для ребенка, но для Сашки все-таки великоват. Но его одели, подтянули массу каких-то ремешков, чтобы подогнать скафандр по размеру и усадили в один из катеров, в маленькое кресло позади всех взрослых. Потом катер выдвинулся куда-то в стену, к Двери, но в иллюминаторы было видно только стены, а затем стены убрали и…

Сашка точно знал, что катер настоящий и отдельный. Он его еще перед тем, как залезть в скафандр, обошел со всех сторон и потрогал. А изнутри тогда был виден тот самый ангар и ходящие в нем люди.

Разве что, думал он, оставалось экраны на стекла налепить…

Потому что теперь за стеклами была пустота, усеянная звездами, а в ней поворачивалась цепочка огромных бочек, навешенных на центральную ось. Корабль. Как на картинке из учебника…

А потом катер повернулся, потому что Корабль ушел из окон и появился огромный пестро-коричнево-синий шар, висящий в пустоте. Наверное, он был виден из кольцевой галереи, вот только Сашка туда не ходил, и вообще, уже больше недели никуда не ходил…

Шар поворачивался под ними и рос. Пожалуй, никакая сила не могла бы теперь отлепить от иллюминатора Сашку, глядящего на Планету.

Катер стал погружаться в это голубое и прозрачное, которое окружало Планету со всех сторон, и его начало слегка потряхивать и раскачивать, а снизу поползли бледные языки пламени. Сашка вцепился в кресло обеими руками — его еще ни разу так не трясло, и вообще, на Корабле ничто никогда не трясло так. Единственные тряски Сашка устраивал себе сам, во время скачек на роботах, ну и еще когда он был намного младше, папа носил его на плечах и специально встряхивал, для смеха.

А теперь какая-то огромная сила раскачивала катер, такой огромный в ангаре и такой маленький над этой гигантской, невообразимой Планетой. Она заслоняла все больше неба, а оставшееся небо вдруг стало синеватым, сперва сбоку, а потом и наверху, и звезды стали пропадать совсем, а внизу появились такие белые и драные клочки, как в картинках про Землю. Но тут Сашка не смог ничего думать вообще, а просто ждал, что дальше случится.

Планета разрослась до полнеба, и Сашка вдруг осознал себя над огромной видеокартой, как Земля, только другая, незнакомая. Под ним была большая клякса материка, а вторая клякса изгибалась длинным хвостом, уходя за край Планеты. И земные видеокарты были синие с зеленью и желтым, а здесь внизу мутно-зеленым было море, а суша вся по-разному коричневая с черным, без единого зеленого пятнышка.

Материк тоже рос, заслонил все вокруг, его усеивали дымные столбы и темные трещины. Потом стал приближаться его дальний край. Этот край повернулся вдруг под ним, меняя местами землю и воду. Затем приблизилась самая граница, серо-сине-коричневая полоса вдоль воды. Выступы берега закрыли часть неба. Качнуло вперед — и все замерло, только внизу скрипело и скрежетало.

Папина рука протянулась, проверила стекло Сашкиного шлема. Катер открылся.

Сашка услышал непонятный шум. Знакомый, но все равно непонятный. Потому что его не могло быть. Он остался в голограммах и картинках о Земле. Как это?

Он почти выпал из катера. Едва заметил, что его поддержала мама. Побежал туда, где шумело… Споткнулся. Остановился.

Шум его собственных шагов был незнакомым. Неравномерным, скрипучим. Таким же неравномерным была вся поверхность вокруг него: мелкие-мелкие осколки камня, которые усеивали все вокруг, и торчащие из-под него неровные, изломанные целые куски.

На земных картинках берег часто был желтым и полого уходил в воду. А здесь он был неправильным и неаккуратным весь. Вода беспрестанно крутилась между торчащих каменных осколков, наступала и отступала понемногу, производя тот самый равномерный шум. Все было неровным, неверным, чужим.

— Можно потрогать воду, — сказал в ухе папин голос. — Только помни, нельзя снимать перчатки. Придется пока так походить.

Он не просто потрогал — зашел в воду по колено и засунул руки до локтей. Вода отступила, потом прибежала, толкнув его упругой, осязаемой прохладностью. Под ногами шевелились и двигались мелкие округлые камни, темные, сине-серые.

— Что это?

— Это застывшая лава. Здесь вулкан неподалеку.

Оглядевшись, Сашка сперва увидел людей. Они рассеялись вдоль воды, что-то выливали в нее из больших пластиковых бочек, тех самых, которые занимали большую часть груза катера. И только потом увидел за катером высокий берег, а над берегом — торчащий вверх разломанный неаккуратный горб, над которым поднимались черные клубы.

Он далеко, понял вдруг Сашка. Как на картинке. Он как будто внутри большой голограммы, только в ней нет стенок, а есть «далеко» и «не очень далеко».

Но вот же вода.

Настоящая.

Не льющаяся из крана.

И берег. Неровный, сыплющийся под ногами.

Настоящий.

Он сел прямо в воду, потому что голова закружилась.

Посидел с закрытыми глазами, снова открыл их.

Неимоверно огромный берег никуда не исчез. Над головой была пустота, только где-то очень высоко проплавали эти белые и драные клочья, которые, кажется, назывались «облака».

И мама обняла его.

— Ты как себя чувствуешь? Отнести тебя в катер? Вас должны были готовить к настоящему пространству, но ты первый вышел из корабля, кто его знает, как оно бывает…

— Оно все взаправдашнее… — прошептал Сашка.

— Взаправдашнее, — подтвердила мама. — Настоящее.

— Значит, и Земля была по-настоящему.

Она помолчала, обнимая его.

— И Земля, да. Ох, Сашка, Сашка… И почему ты нам так не поверил?

— Голограммы нельзя потрогать, — сказал упрямо Сашка.

— А этот берег — можно.

— И мы должны здесь жить?

— Нет, мы не будем здесь жить. Мы найдем себе другую планету. А на этой нет никакой жизни. Но мы оставили здесь бактерии и водоросли, и они когда-нибудь сделают здесь атмосферу и нормальную жизнь. Тогда здесь тоже поселятся люди. Пойдем, — сказала она, увлекая его за собой.