– Позвольте представиться, – с застывшим в уголках рта оскалом, продолжал африканец. – Меня зовут Буру. Я растравитель этого вивария. Буру почтительно поклонился, опустив маленькую голову на огромную грудь.
Луций, оправившись от страха, понемногу пришел в себя. На лице его снова загулял мальчишеский интерес ко всему происходящему. Щеки загорелись румянцем, озорные глаза беспокойно забегали, в поисках новых ощущений, пускай даже и страшных. Хотя в данный момент ему было несколько досадно, и причиной тому являлся страх, проявленный им, так сказать, на виду у всех. Проступок казался ему зазорным. Легкий красный румянец зардел на юношеском челе. Теперь нужно непременно оправдаться, иначе окружающие могут счесть его трусом. Но как это сделать? Мысли совершенно не лезли в голову, и он ничего лучше не придумал, как удивить рабов своими знаниями, дабы переключить внимание с этого досадного эпизода, в другое русло.
– Правду ли говорят, что гиены существа бесполые? Мне об этом рассказывал один карфагенский бестиарий, – спросил с некоторым заигрыванием, Луций.
Буру и Палла не зря занимали свои посты. Заметив, как сконфузился юноша от неожиданной встречи с гиеной, хитрецы в мгновении ока сообразили, чем может отозваться им присутствие при этом конфузе. Проведя в услужении всю сознательную жизнь, оба знали, насколько бывают, мстительны и беспощадны господа, чье самолюбие задето, пускай даже и не ими. Был свидетелем, значит участвовал, значит можешь рассказать остальным – так считали повелители мира людей. А что может происходить в голове у юного отрока, так это одной Минерве может быть известно, да и то не факт. Поэтому, как только появилась возможность похвалить что угодно в новом хозяине, они уцепились за эту возможность. Стоило вопросу прозвучать, как Палла изобразил искренне удивленное лицо, как будто Зевс спустился с Олимпа и встал, прямо перед ним. Ища глазами что-то, и чуть ли не задыхаясь от столь внезапных познаний, он остановил взгляд на Буру. Взгляд полный удивления и даже ошеломления в некотором роде направил вилик на растравителя. Он смотрел на него как на профессионала своего дела, да и вдобавок, откуда он мог знать ответ.
– Хвала Геркулесу, – чуть ли не завопил во всю глотку здоровяк.
– Я день и ночь молил Ньямби, послать нам достойного хозяина, а он прислал не просто достойного, но и наидостойнешего. Как я смогу отблагодарить своего Бога??!! Велю в его честь, заколоть всех моих овец, которых благородный Луций Пизон разрешает мне держать в своей отаре. Наш новый хозяин мудр и прозорлив не по годам!!!! Он уже сейчас знает то, что я узнал только спустя двадцать лет своей службы. Но главное, ведь он настоящий венатор в душе. Что может быть лучше, чем такой хозяин?? Конечно же ничего. Пускай, скинут меня в тартар, если я лгу!! – бросившись в ноги юноши и обхватив колени, он поднял того вверх, и продолжал:
– Ты прав молодой Марс, это очень загадочное животное, оно может быть и самцом и самкой одновременно. Но не в этом его главная радость для нас!! Видел ли ты, молодой господин, как жадно и с какой яростью, они поедают свою жертву??
Глаза Луция загорелись дьявольским огнем. Он никогда не видел гиен в деле, но был наслышан про их ненасытно-кровавый аппетит. Переведя взгляд на клетку взору предстала не одна гиена, изначально стоявшая у него за спиной, но стая, в зловещем молчании наблюдающая за ним. Хищники застыли в нервном напряжении, как будто догадывались, что речь идет о них, и что сейчас, именно их ожидает кровавый пир. Это было вдвойне удивительно, ведь пока предпосылок к тому, в голос никто не озвучивал. Однако гиены чувствовали запах крови в воздухе, их черные носы жадно втягивали аромат будущих жертв, пытаясь различить намеченный обед в присутствующих. Морды хищники задрали вверх, уши стояли торчком, шерсть то вставала дыбом, то приглаживалась, будто бы волнующееся мохнатое море.
– Нет!! Не видел, и хочу посмотреть, – негромко произнес юноша.
Луций много раз видел растерзание приговорённых на арене, но ни разу это действо не проводили для его удовольствия. Юноше стало приятно, что рабы видят в нем не просто хозяйского сыночка, а взрослого патриция, что хотят угодить ему. Он попытался придать себе более деловой вид, чтобы не выдать ребяческой радости. Хотя, от опытных глаз растравителя и вилика, этот момент, разумеется, не ускользнул.
– Прекрасно!! – молвил Палла. – Как раз позавчера на рынке, мы купили хромых, кривых, больных рабов для растравки, и надо отметить взяли их оптом и дешево,– он сделал паузу, чтобы акцент на слова дешево и оптом, был как можно ярче.
– Сколько же можно им есть, и пить просто так, – продолжал он повторяя вскользь слова Флавиана, – пришло время исполнить свое предназначение, и как следует потешить хозяев. А ну веди сюда этот сброд, – он уже обращался к рядом стоящему помощнику.
– Ты сказал, что эти гиены три дня не ели?! – обратился Луций к Буру, прищурив при этом глаз. Ноздри его возбужденно раздувались, предвкушая кровавое зрелище.
– Да, господин. Хотя, надо отметить, они и так свирепые, но в сочетании с голодом, сущие церберы, – при этом растравитель весело подмигнул, как бы намекая, что сейчас будет зрелище хоть куда !!
– Тогда прежде сброда, пусти к ним Митраса. Я хочу посмотреть на чудо, так отрекомендованное мне, – говоря это, он таким холодным взглядом удостоил охранника, изначально рассказывающего про эту невидаль, что даже стоявший с ним рядом раб, предпочел отойти на пару шагов подальше, дабы злоба господина случайно не перекинулась и на него.
Буру даже глазом не повел, при этой просьбе. Предыстория появления Луция в зверинце ему была неизвестна, да и не интересна. Раз пришел, значит надо. Он был приучен подчиняться с самого детства, и не задавать не нужных вопросов. Сказали Митраса, значит Митраса. Скажет засунуть туда кого- нибудь еще, значит, засунет кого-нибудь еще. В споре с господином, даже в самом, казалось бы, мелочном, прорастают семена недоверия, из которых после, явятся на свет ядовитые цветы. Покорность и молниеносное подчинение – вот самое лучшее средство от этих сорняков.
– Глот, Прот, а ну сучьи дети, впихните туда старика, – обратился он к двум рабам, стоящим неподалеку от калитки, ведущей в клетку. При этом он весело подмигнул Палле, – Сегодня, клянусь Дианой, они сожрут его.
Между тем Митрас считался действительно удивительным рабом. Происхождения его никто не знал, да и узнать то оказалось невозможным, так как у старика, просто на просто, отсутствовал язык. В дом его купили, с той же целью, что бедолаг, про которых говорил Буру. Он должен был стать кормом для хищников. Однако, не тут-то было. Стоило ему перешагнуть порог клетки, как ее обитатели превращались в хомячков или ласковых котиков. И неважно, какой клетки. А однажды произошел случай, что его забыли в клетке с гепардами, так он там прожил чуть ли не месяц, и если бы старика не заметили, то прожил бы, наверное, и еще дольше. Глядя на Митраса вне клетки, создавалось впечатление, что дикими зверями, он когда-то проводил больше времени, чем с людьми, ибо только в их клетках, только в обществе тигров и львов старик расцветал и принимал вид открытого и добродушного. Находясь же среди людей, Митрас закрывался, становился нелюдимым, в дружбу не с кем не вступал. При этом к хозяевам относился с уважением, видимо, быть рабом ему было не внове. Что же казалось феномена, его неуязвимости для зверей, то вначале это вызывало интерес. Не убиваемого старика засунули в клетку казалось ко всем животным жившим зверинце, к некоторым даже по три раза, но исход постоянно оставался одним и тем же, и вскоре это наскучило. Ведь что интересного смотреть, как лев лежит в клетке или на песке, ну подумаешь, не жрет старика. И что?? Скукота!! Толи дело видеть зверя в кровавом азарте!!! Тем не менее, публика так легко не сдавалась, чуду не давали заглохнуть. Нашлись те, кто специально под Митраса растравливали зверя, доводя того до иступленного неистовства. Но ничего не вышло. Стоило старику появиться на пороге, злость и ярость в животном утихала, и хищник превращался в меховой клубок, ищущий любви. Пытались кидать к ним в клетку мяса, загоняли еще одного раба, всё едино. Митрас выходил, как ни в чем не бывало, даже с сожалением, что приходиться выходить. Но человеческий азарт не остановить. Ставки на то, что старика все-таки сожрут, день ото дня увеличивались, таким образом, подогревая интерес к этому чуду, до каких-то сумасшедших размеров. Буру и Палла выступали в споре непримиримыми соперниками. Растравитель постоянно проигрывал, при этом ставил исключительно на зверей, хитрый вилик, напротив, только на Митраса. И тем не менее, когда-то и это должно было надоесть. Старик оказался непобежденным. Актуальность Митраса пошла на нет, и вскоре про него совсем забыли. Обязанностью ему вменили успокаивать зверей, ибо стоило тому оказаться рядом с разъярённым хищником, запал последнего пропадал в мгновение ока. Надо отметить, что работа пришлась по сердцу Митрасу. Глядя на него со стороны, складывалось впечатление, что идет он вовсе не в клетку к зверю, а идет домой, к семье. Будто видит в ней не свирепых медведей, тигров или львов, а любимую жену, детей или состарившегося отца, дожидающегося сына из далекого странствия. Тем не менее, сегодня, стоило имени Митрас зазвучать, как былой интерес пробудился, и зеваки, словно пчелы почуявшие мед, облепили клетку. Возле звериной решетки настолько плотно, что Буру пришлось пару раз щелкнуть кнутом, чтобы негодяи освободили место для молодого господина. Все-таки спектакль устаревали именно для него.
