Дуглесс не пошла в спальню к Гонории, но вместо этого побрела в залу для приемов гостей и уселась там на подоконнике. Маленькие стеклянные вставки в окна, имевшие форму ограненных бриллиантов, были слишком толсты и мутны, чтобы разглядеть хоть что-нибудь во дворе, но Дуглесс было не до того, чтобы что-то разглядывать! Ну, сколько же раз она должна терять любимых?! Был ли тот Николас, который являлся к ней в двадцатое столетие, тем самым, только что целовавшим ее мужчиной или же не был? Ведь кроме внешности эти два Николаса, похоже, ничего общего не имеют!

Итак, Дуглесс, — пришлось ей признаться себе, — опять ты влюбилась в недостойного мужчину! То был мужик, одной ногой стоявший в тюрьме, а теперь вот — такой, который гоняется за каждой встречной бабенкой! Этот Николас проклинает ее за то, что она, мол, «ведьма», и тут же, минуты не пройдет, принимается ее целовать.

К рассвету слезы ее иссякли, и она даже перестала себя жалеть. Тогда Николас ушел от нее в прошлое, поскольку они с ним не сумели добыть достаточной информации, его казнили! И у нее было подозрение, что, если б она, Дуглесс, не теряла времени из-за пустой ревности к Арабелле, они, весьма вероятно, получили бы все нужные им сведения! Если б в ту пору она уделила больше времени исследованиям и расспросам, возможно, и смогла бы спасти Николасу жизнь!

Похоже, теперь ей дан шанс попробовать все начать сначала, но она при этом вновь повторяет те же ошибки, позволяя эмоциям взять над собою верх, и поэтому не делает того, что требуется! Вся эта необычайная, совершенно невообразимая история с перебрасыванием ее и Николаса сквозь временные дали явно была предпринята ради того, чтобы спасти чьи-то жизни и достояния, а она, Дуглесс, только и способна, что размышлять, любит ли еще ее Николас или нет! Она вот кулачки в бешенстве сжимала, будто какая-нибудь девочка-институтка, и только из-за того, что некий взрослый мужчина путался с какой-то бабенкой в увитой виноградом беседке!

Рассвело, и Дуглесс встала с подоконника. Ей еще предстоит переделать кучу дел, и она не может позволить каким-то мелким личным чувствам взять верх!

Прокравшись на цыпочках в спальню, она скользнула в постель и улеглась рядом с Гонорией. Завтра она попробует выяснить, что можно сделать для предотвращения предательства Летиции Калпин!

Только-только Дуглесс успела смежить веки, как дверь в спальню распахнулась, и вошла горничная Гонории. Откинув полог над их кроватью, горничная открыла ставни, потом взяла с сундука платья и нижние одежды Гонории и Дуглесс и принялась вытряхивать. Таким образом, Дуглесс уже очень скоро пришлось опять заниматься рутинными дневными делами: одеваться теперь уже в другое, но столь же великолепное платье Гонории и есть за завтраком свою порцию хлеба с говядиной, запивая пивом. Потом Гонория хотела почистить зубы кусочком полотняной ткани, намыленной мылом, но Дуглесс не желала пользоваться здешним мылом, тем более брать его в рот, поэтому ей пришлось одолжить Гонории зубную щетку и пасту, и они по-приятельски принялись вместе чистить зубы, сплевывая в очаровательный латунный тазик ручной работы.

Позавтракав прямо в спальне, Дуглесс вместе с Гонорией погрузились во всевозможные дела по дому, поскольку та помогала леди Маргарет управляться с их большим хозяйством. Надо было отстоять утреннюю службу, а затем еще побеседовать со слугами. Находясь рядом с леди Маргарет, Дуглесс с любопытством и почтением наблюдала за тем, как та, делая это, вникает в каждую мелочь и терпеливо выслушивает жалобы слуг.

Дуглесс задавала тысячи вопросов Гонории, пока леди Маргарет со знанием дела и весьма успешно управлялась со всеми работниками по дому, которых, наверное, были сотни: распорядители при покоях, спальники, старшие управители и прочие. Как объяснила Гонория, все эти люди были старшими над челядью, и каждый из них распоряжался еще многими слугами, находившимися у него в подчинении. Еще Гонория сообщила, что леди Маргарет — не совсем обычная домоправительница, поскольку ведает слугами, которые непосредственно работают в доме.

— Значит, это еще не все слуги? — спросила Дуглесс.

— Нет-нет, есть еще много других, но ими ведает сэр Николас, — ответила Гонория.

«А что, там, в ваших исторических сочинениях, разве не упоминается о том, что я был обер-камергером у своего брата?» — вспомнились Дуглесс в этой связи слова Николаса.

Наконец, после утомительного утра, часов что-нибудь в одиннадцать, слугам было дозволено удалиться, и Дуглесс пошла следом за леди Маргарет, Гонорией и прочими дамами вниз, по выражению Гонории, «на зимнюю половину». Там стоял длиннющий стол, с красивой снежно-белой полотняной скатертью, и приборами, состоявшими из большой тарелки, ложки и большой салфетки. В центральной части стола были еще тарелки, изготовленные… — Дуглесс просто глазам своим не верила! — …из золота! За золотыми стояли серебряные, подальше — оловянные и наконец, в дальнем конце стола парочка деревянных. Напротив золотых тарелок стояли резные кресла, а в других местах — табуреты и скамьи. В зависимости от ранга сидевшего за столом.

Дуглесс была просто счастлива, когда Гонория провела ее к тому месту, где стояла серебряная тарелка, и еще больше обрадовалась, когда обнаружила, что сидит как раз напротив Кита.

— Ну, и какие же развлечения вы нам приготовили на сегодняшний вечер? — осведомился он.

Дуглесс посмотрела в его ярко-синие глаза и задумалась. Как насчет того, чтобы поиграть в «бутылочку»? — вертелся у нее на языке ответ.

— Ну… — начала она. Она так была поглощена проблемами Николаса, что совсем перестала думать о своих обязанностях! — Ну… сегодня мы будем танцевать вальс! В нашей стране это — национальный танец!

Кит улыбнулся на это, и Дуглесс тоже ответила ему теплой улыбкой.

Тут ее внимание привлек слуга, который внес в комнату кувшин для умывания, тазик и отдельное для каждого из присутствующих полотенце, чтобы все вымыли руки. Дуглесс заметила Николаса, сидевшего почти напротив, на три места ближе к центру стола. Он был увлечен серьезной беседой с какой-то высокорослой, темноволосой дамой, нельзя сказать, чтобы красавицей, но которая была очень и очень недурна собой. Дуглесс было несколько непривычно видеть женщин, не употреблявших никакой косметики, но уж о коже-то своей они явно заботились и, ясное дело, встав с постели утром, не просто плескали себе водою в физиономии да шли по своим делам!

По другую сторону от Николаса сидела та самая француженка-наследница, на которой предстояло жениться Киту. Девица сидела тихо, выпятив нижнюю губку и нахмурившись, лицо у нее было самое заурядное. С ней никто не заговаривал, и, похоже, это ее нисколько не трогало. Рядом с девицей сидела какая-то свирепого вида старуха, которая, когда девица нечаянно задела салфетку и та легла уголком, тотчас же расправила ее.

Поймав на себе взгляд девицы, Дуглесс улыбнулась ей, но та в ответ одарила ее злобным взглядом, а страшноватого вида старуха при этом посмотрела на Дуглесс так, как если б та чем-то угрожала ее подопечной, и Дуглесс тотчас же отвернулась.

Когда стали вносить блюда, Дуглесс заметила, что все это делается с соблюдением необыкновенно сложных церемоний, впрочем вполне уместных. Сперва на огромных серебряных блюдах внесли мясо: жареную говядину, телятину, баранину, солонину. Вино, охлажденное в медных бочках с холодной водой, было разлито в роскошные графины венецианского стекла.

Следующей переменой была птица: подавали индейку, вареного каплуна; тушенных в луковом соусе цыплят, куропаток, фазанов, перепелов и тетеревов. Затем настала очередь рыбных блюд: камбалы, белокорого палтуса, хека, также лобстеров, речных раков и угрей.

Каждое из блюд подавалось с новым, отличным от прежнего, соусом, все было обильно сдобрено специями, и все отменно вкусно.

После рыбы подали овощи: репу, зеленый горошек, огурчики, морковь, шпинат. Овощи, на вкус Дуглесс, были так себе, потому что их варили до превращения в некую мягкую массу.