Литмир - Электронная Библиотека

А еще была Божья война – к тем краям она не осмеливалась плыть, но слыхала рассказы. О том, как некоторые боги обезумели, обуянные жаждой лить кровь и нести ужас, превратили своих угодников в орудия гибели и творили кошмарные чудеса. У любой силы есть своя цена, и необходимо твердо знать, во что ей встанут эти видения.

– Не исключено. Большинство святых – приверженцы той или иной веры, но пути богов прихотливы и непостижимы. Ты могла привлечь внимание одного из божеств. Как магнит притягивает булыжник, по воле случая богатый, э-э, железом.

– Мне грезятся церкви, – согласилась она. – Нищего Праведника… и еще одна, тоже Хранителей. – До реформ вера Хранителей господствовала в городе. Поколением ранее как раз они бы Онгента и сожгли.

– Тише. – Онгент сел рядом, неуютно близко. – Кариллон, не буду лгать. Твой дар опасен. Городские власти косо смотрят на неизвестных святых и неучтенное волшебство. Что еще важнее – если ты не научишься обуздывать, управлять им, оно может угрожать твоей жизни и безопасности тех, кто тебя окружает. Если я продолжу исследования, а Эладора будет столь же скрупулезно вести записи, то, возможно, нам удастся раскрыть природу твоего дара, постичь, какая сила пытается через тебя говорить, но это займет много времени.

– Тут имеется «или». – Кари уловила в его голосе колебания.

– Имеется выбор. У меня самого есть крупица способностей к волшебству. С твоего позволения мы сможем попробовать поворожить вместе. Провести, э-э, обряд и выявить какую бы то ни было нечаянную духовную связь.

Нутро Кари велит ей бежать – и немедленно. Онгент слишком близко, чересчур довлеет. От него идет запах – пыль и старческий пот под завесой табачного дыма. Бывшая Кари, пару дней ранее, схватилась бы за нож или кинулась за дверь, но куда она от этого убежит?

– Ладно.

– Хорошо, так и сделаем. Потерпи минутку. – Онгент поднялся с дивана и зашарил по комнате, собирая ритуальные принадлежности. Череп, стеклянные пузырьки, медный прибор со множеством рычажков и линз, золотое перо. – Расчисти, будь добра, стол. – Он махнул на штабель книг и документов возле дивана. Кари подняла одну книгу и совершила открытие – под низом действительно находился старый потрепанный столик. Бумаги она посваливала на пол. Столешницу из полированного дерева покрывали серебряные руны.

– Не стоит кричать об этом на каждом углу, – шепнул ей Онгент. – Волхвование до сих пор считается сомнительной областью исследований, даже в нашу эпоху свободомыслия. «Иди в алхимию» – вот что обычно говорят перспективным студентам. Наплюй на фундаментальные основы и историческую теорию, отправляйся зашибать деньгу! Тьфу! – Он уже разговаривал сам с собой, расставляя рабочие материалы на столике. Завел колесико на медном устройстве, и глазницы черепа начали мигать колышущимся багровым светом.

– Вы сказали, определите, который бог пытается со мной заговорить. И что тогда? Вы это сумеете прекратить? Или мне надо будет показаться его церковникам и попросить помочь их?

– Отличные вопросы, моя милая, ответы всецело зависят от наших результатов. Давай браться за дела по порядку. – Он погасил лампу над письменной доской, погрузив комнату во мрак, не считая багрового свечения черепа. В его мерцании кожа Кари побледнела, подобно призраку; нечетко выделялись очертания Онгента. Ей будто слышался шепот, глухой, очень тихий – но это, должно быть, разыгралось воображение. Что-то прошелестело по листам, которые она спихнула со стола. В комнате стало сдавленно, гнетуще, таинственно – как в храме за секунды до явления божества. Кари сидела на краешке дивана и боролась с неодолимым порывом упасть на колени.

Это напомнило ей верхотуру в доме у тети Сильвы. Задняя лестница поднималась на старые мансарды. Их построил некий былой обитатель, а при нынешнем хозяйстве они оказались излишни. Те помещения были доверху набиты странной, диковинной утварью. Там валялся старый фермерский инструмент, старинные книги, старинные сокровища, раскиданные и притягательные. Некоторые орудия были острыми, ржавыми, и Сильва велела ей там не лазать. Маленькая Кари лежала в своей спальне и мечтала о чудесах запретных мансард, но когда позже она в самом деле забралась наверх, отперла дверь и заглянула туда, то ничего не нашла, кроме пыли и рухляди. Ребенком она поверила в то, что с ее появлением какая-то душа или сущность покинула чердак. Слишком хрупкое чудо не снесло вторжения, а может, она пришла неподготовленная и без подношений, поэтому нечем было соблазнить его остаться. Теперь у нее такое же чувство: она на пороге чего-то страшного, и вместе с тем хрупкого и изумительно-неземного.

Онгент бродил в темноте. Послышался стук, когда он рассадил колено о столик.

– Ай! Уй, уф-уф. – Он дохромал до окна, распахнул его. Кабинет затопил свет. Ожидание чудес пропало, его вытеснило другое чувство. Она открылась, и ее обнаружили! Она сморгнула, перед глазами мельтешит после вспышки: насекомые, с ее кулак, извиваются на столе, пришпиленные сверкающими копьями. На самом деле их нет, как нет и лиц, что пристально вглядываются в окно позади Онгента. Наверное, это череп сделал ее более восприимчивой к невидимым силам.

Ученый тяжело опустился к ней на диван.

– Готова, Кариллон?

Она закрыла глаза, зажмурила плотно-плотно, до боли. Когда огляделась снова, наваждения пропали – только Онгент сидит и держит светящийся череп, на лице заботливое беспокойство.

– Да, давайте попробуем.

– Возьми-ка этот талисман, пожалуйста. Не отпускай. – Он вручил ей череп. Ладоням горячо. Тоненькие завитки загадочной, тайной энергии с потрескиванием выползли из глазниц и обвились вокруг ее пальцев.

Онгент пробормотал несколько слов. Ничего не случилось. Он приладил медный инструмент, открыл флакон с едким снадобьем и смазал гладкую макушку черепа, а потом попробовал снова.

И опять ничего.

– Должно ли что-то…

– Ш-ш.

Онгент встал, прошелся обратно к окну, погруженный в раздумья. Уставился на город.

– Не отпускай череп, – приказал он.

Она сидела на месте, глупо сжимала череп, прислушивалась к отзвукам университетского двора за окном и к тяжелому дыханию Онгента. Ничего продолжало тянуться.

Потом оно ударило ее, потащило вниз и одновременно вверх. Она увидела город под дюжиной разных углов, и виды перекрывались. Крошечные многоногие существа ползали по ее костям. Вода плескалась в ее желудке. Ее левая рука в огне, зато правая – здесь, на черепе – невредима. В ушах вопят и ревут голоса. И это она не вся, ее больше, чем полагалось, словно есть конечности или органы, о которых она не ведала вовсе, есть хвост, что разматывал кольца и тянулся глубоко вниз, в темноту.

Взор становится отстраненным и спутанным. Сейчас Кари глядит из глазниц черепа в своих руках, глядит на собственное лицо. Ее рот шевелится, слова проклевываются, как жирные личинки, но ушей у нее нет, и она только смотрит. Не узнает себя в серой рясе студентки, с чистым лицом и причесанными волосами. Шрамики горят неестественным светом. Она хочет закричать, выпалить себе страшное предупреждение, но у черепа челюсти – и то нет. Онгент вырастает позади Кари – позади нее, миг вне тела, – и она уже забывает, кто такая сама, растворенная в этом потопе. Он кладет ей руки на плечи, что-то шепчет – ей или той твари, что говорит ее ртом.

Она пробует вернуться в тело, но спотыкается. Мир вокруг нее не просто потемнел, а отсутствует. Лишилась зрения. Она проваливается сквозь все слои Гвердона, чувствует, как волны разбиваются о валы ее хребтины, и вес складов, гулких храмов, людных рынков – а под ними всеми подземный мир, могильно-стылый и извилистый. Затем глубже. Она осязает лютую, немилосердную скорость падения в недра. Она вкушает грязь и перегной, вспышкой проносится нечто металлическое, злой химический привкус, а затем камень и камень. И камень. И кровь. В ушах стремительный свист, точно миллион подземных тягачей взвыл в туннелях. Черви ползут по ней, потом заползают под кожу, отделяя плоть от костей.

25
{"b":"694443","o":1}