К аудитории Онгент не обращался. Половину времени он разговаривал как бы сам с собой или вел диспут один на один с задавшим вопрос студентом, но его увлеченность темой вдохновляла весь класс. Кари усваивала лишь обрывки его речи – о том, как постройки меняли свое назначение со временем. Она сама встречала такое на Могильном холме, где усыпальницы сделались домами живых обитателей. Крыс устраивал ее там на ночь-другую, пока не отвел к Шпату.

Ей хотелось, чтобы здесь оказался Шпат. Он почерпнул бы из лекций куда больше. С его умом надо изучать архитектуру, управление или ораторское искусство, а не вытрясать из лавочников поборы за крышу.

Профессор рассказывал о Морском Привозе, где раньше был храм каких-то богов, которых выкинули из Гвердона в стародавние дни, и о том, как под лотками с рыбьей требухой до сих пор можно разглядеть следы изначального предназначения здания. Рассказывал о Колючих Садах в Серране, где старый королевский дворец превратили в лабиринт смертельных ловушек – остановить любого претендента на корону; об изъятии части Замкового холма и о том, как люди заселяли бесхозные дворцы и устраивали там общежития. А потом он перешел на сооружения, королей и династии, о которых она слыхом не слыхивала и совсем упустила нить лекции.

Ее морил сон, пока покрасневшая Эладора не пихнула локтем под ребра. Самопроизвольно Кари схватилась за нож, но, по счастью, он был обвязан, никто не пострадал и почти никто посторонний этого не заметил. Кари пробормотала подобие извинений. Если поразмыслить, она полноценно не высыпалась с самого прибытия в Гвердон, хотя прошлой ночью урвала пару добрых часов в подвале. Она скучала по гулу ветра, по бегу волн. Зевнула, прикрыв рот ладошкой, до того чистой, что сама не признала ее за свою. Эладора заставила Кари отдраиться до выхода в университет, отмыться от Мойки и соскрести любой налет каменной хвори. Эладора поджидала ее с полотенцем. Как в прежние дни в доме у тети Сильвы – обе опять вернулись к своим детским привычкам.

Онгент подхватился из лекционной залы в сопровождении свиты помощников и студентов. Эладора потащила с ними и Кари. Профессор разделывался с учениками по одному – первому ответил на вопрос об обрядах Варитианского королевского дома, второму сказал, когда сдавать сочинение, посоветовал третьему, в каких книгах справляться. Один за другим они поотваливались, и осталось только трое – Кари, Эладора и молодой человек, ступавший за Онгентом как тень. Между ними имелось определенное семейное сходство, и Кари решила, что это Онгентов сын, но там, где профессор был сплошь борода, вдохновение и буйные жесты, его сын был скорее замкнут, даже угрюм, и двигался скупыми шажками, наводя Кари на мысли о скорпионе. Он носил все такую же серую рясу студента, пережиток тех лет, когда здесь находилась семинария, – гляньте, даже она сумела кой-чего нахвататься на лекции, но при нем был кожаный ранец, и юноша постоянно держал его под правой рукой.

Кари рассматривала парня и заметила, что Эладора тоже на него заглазелась, правда, подход к оценке у нее совершенно другой. Кари встретилась с Эладорой взглядом и прыснула. Эладора отвернулась, краснее прежнего, и припустила за профессором, глядя уже не на парня, а на свои туфли. Онгент завел их троих к себе в кабинет. С трудом огибая ворохи записей и шаткие нагромождения книг, они отыскали себе места.

В специальных коробах под стеклом содержались приколотые к дощечкам насекомые, разломанные древние статуэтки, старые книги в кожаных переплетах, разные диковины в банках. На стенах висели простыни карт: на всех Гвердон в различных стадиях развития. На столе еще одна статуэтка: железный, с косой рожей уродец на корточках – напугавший Кари по непонятной причине. Немаленькое помещение, но до того набито Онгентовыми трудами и грудами бумаг, что Кари почувствовала себя в заточении. Это место не для нее. Эладора подметила ее недомогание и сдвинула стопки книг на заставленном подоконнике – так Кари хотя бы могла выглянуть из узкого окошка наружу, на квадрат университетского двора.

– Мирен, сделай нам чаю, – распорядился Онгент. Парнишка выскользнул за дверь. Эладора вызвалась ему помочь – чересчур быстро и охотно, – и Кари осталась с Онгентом наедине.

– Как ты сегодня, Кариллон? – спросил он. Он улыбался, но она – приколотая к дощечке муха.

– Бодро, – сказала она, затем торопливо добавила: – Никаких снов не видела. – Понятно, ей стоило бы кормить его помаленьку, провернуть схемку. Иметь виды на деньги – у Онгента их, ясно дело, полно. Но нет, не выйдет – слишком личное. Сюда оказалась впутана ее сестра. Ее семья.

Похоже, он не разочаровался ее признанием. Только кивнул.

– Отсутствие видений не менее важно. Мы должны изучать твой феномен, понимаешь? Что я хочу, дорогая, – это чтобы ты аккуратно вела наблюдения за… ну то есть за всем. Когда тебя посетит очередная греза, и, конечно, что именно ты увидишь, но также где ты в это время была и чем занималась. Отмечай: как спалось, что ты ела, с кем общалась. Каждый раз, когда возникнет легчайший проблеск, эмм, откровения, – записывай.

– Я не люблю вести всякие записи.

– Что ж, пора научиться новому навыку. – Он залез в ящик стола, вынул чистый блокнот и карандаш.

Она приняла их, как щит и меч гладиаторской схватки – скверно ее снарядили к предстоящему бою. Онгент просиял.

– Сейчас, – объявил он, – ты опишешь, как в своем видении ты узрела юного священника в старой церкви, как он встретил очаровательную и соблазнительную девушку, которая потом, как ты дополнила, распалась на части и его съела. Я велел Мирену с утра немного подсобрать сведения, начав с церкви, ближайшей к твоему бывшему… местожительству на Мойке. Значит, там, в старой церкви Нищего Праведника, служат три священника. Один из них именуется Олмия, и если двое других пожилы и согбенны, совсем как я, то этот едва ли старше тебя. Сверх того, несколько человек припомнили таинственную красивую даму: она в этой церкви посетила всего одну службу и больше ее никто не видел.

Очевидно, у нас нет свидетелей, чтобы убедиться, пожрала ли эта женщина Олмию и приняла ль его облик. Свидетелей нет, кроме тебя, вот так, – но это явным образом подтверждает то, что ты видела.

Кари задрожала.

– Он ведь не говорил со священником? – Если нечто под видом женщины знает, что она видела, как оно убивало Олмию и приняло его облик, то может прийти и за ней.

– Нет. Я просил его быть осмотрительным. Однако он установил еще кое-что интересное. Эта женщина была на службе у Олмии, когда ты упала со стены. Это было не явление прошлого, Кариллон, – думаю, все произошло в тот самый момент.

– И что дальше? Ждать, пока что-нибудь такое произойдет опять?

– Точнехонько. Эладора или мой мальчик Мирен всегда будут рядом, приглядывать за тобой.

– Я не люблю, когда за мной приглядывают. Мне от этого не по себе.

Онгент присел на уголок стола и положил руки Кари на плечи. Чтобы ее приободрить – но она отшатнулась.

– Конечно, вот только эти грезы могут оказаться неодолимыми. Ты сорвалась со стены и едва не утонула. Может быть, ты сбежала б из Палаты Закона, а не свалилась без чувств посреди пожара, не случись этого с тобой тогда в первый раз. Считай присмотр медицинским уходом, а Эладору своей сиделкой.

Как по Кари, хрен редьки не слаще.

– Как раз напомнило, – проговорил Онгент и снял с полки коробку с бинтами и хирургическим инструментом. – Мирен немного поднатаскался на врача. Давай-ка он взглянет на твое плечо.

Когда Мирен вернулся с Эладорой, Кари позволила ему сменить повязку на ране и вблизи наблюдала за его движениями. Он ловко и быстро орудовал скальпелем, срезая окровавленные бинты с изяществом, как ей показалось, карманника. Пальцы, однако, у него были грубые, и он небрежно дергал ее туда-сюда – бесспорно, в анатомии он подкован, но с настоящим пациентом, вероятно, имел дело впервые. Поменяв перевязку, он обработал мазью шрамики у нее на лице.

– Гораздо лучше, – провозгласил Онгент, оценивая работу Мирена. – Действительно, гораздо лучше!