- Доброго вечера, dassa, - поздоровался я.

Dassa - еще одно из немногих слов древнего языка, которым я располагал в своем лексиконе. Это считалось официальным обращением к любому монаху, специализации которого ты не знаешь. Кажется, в кругах Ордена подобные обращения существуют для каждой отдельной специализации, но я так и не потрудился выучить их в свое время, несмотря на ворчание Дайминио.

Монах перевел на меня взгляд, и я снова понял, что Роанар был прав: Ольцигу сейчас не до разговоров.

В трактире я так и не успел его рассмотреть, запомнил только скуфью и черную рясу (впрочем, скуфью монах либо снял, либо потерял, потому что сейчас он стоял без головного убора).

Это был молодой человек примерно двадцати лет от роду. Или двадцати двух, если он закончил обучение в Ордене. Впрочем, разница не столь велика. Сейчас при бледном свете звезд его можно было счесть мертвецом, несмотря на молодой возраст. Клянусь, я давно не видел такого бледного и измученного лица. Сейчас скулы монаха сильно выделялись, щеки осунулись, хотя в трактире он показался мне достаточно круглолицым, несмотря на худобу. Это было простое лицо сельского мальчика, которому бы заниматься домашним хозяйством, а не изучать магию в Ордене Креста и Меча. Выражение лица, несмотря на бледность и истощенность, казалось детским и доверчивым. Большие зелено-карие глаза смотрели почти с мольбой, словно я мог как-то облегчить его страдания.

Ольциг оказался выше, чем я думал. Выше меня, если распрямится. Удивительным явлением была его прическа: никогда не думал, что коротко стриженые волосы могут быть такими спутанными и всклокоченными. Это придавало ему некую схожесть с изображениями духов домашнего очага в древних сказаниях времен, когда Солнечные Земли еще не были объединенным королевством. Уши были чуть оттопыренными, и прическа, несмотря на неаккуратность, достаточно умело скрывала это. Широкий нос, полноватые губы, тонкая шея, худые руки с длинными, расширяющимися к верхней фаланге пальцами.

Смотря на него, заглядывая в его глаза, я понимал, что никогда прежде этот молодой человек не путешествовал по морю. Да он кроме родного дома и стен Ордена вообще ничего в жизни не видел. Осознав это, я лишний раз задался вопросом: зачем же Дайминио выбрал для этого путешествия именно его, а не опытного специалиста? Это ведь могло объясняться только какой-то определенной особенностью Ольцига, и мне было просто жизненно необходимо понять какой именно.

Чрезмерно одаренный? Или наоборот?.. Вряд ли наоборот, ведь в этом случае поездку ему не пережить. Не могу представить, чтобы Дайминио, каким бы хитрецом он ни казался, рассчитывал на чью-то смерть. Он противник насилия, каких поискать, а ведь по дороге в Орсс смерть может быть только насильственной. Несчастный случай был бы слепой удачей для таких самоубийц, как мы.

Что же такого в этом Ольциге?..

- Вы проснулись… - надтреснуто произнес монах с полувопросительной интонацией. Я едва заметно кивнул, понимая, что даже если это был вопрос, ответа он не требовал, - как голова? Его Преосвященство сказал, что вас…

Ольциг не договорил. Он мучительно приложил ладонь к животу, после чего его скрутил рвотный позыв. Судя по всему, в желудке монаха уже давно ничего не содержалось, поэтому тошнота быстро переросла в надрывный тяжелый кашель. На висках надулись желваки, лицо и шея покраснели.

Корабль заметно качнулся, и Ольциг устало застонал. Я уже думал поддержать его под руку: казалось, еще немного, и он начнет оползать на палубу или, не дай Бог, перевалится за борт.

Тяжело и громко вздыхая, монах потянулся к фляге, что висела у него на поясе слева, тогда как я стоял от него по правую руку.

Мучительно поморщившись, монах сделал несколько скудных глотков и снова тяжело опустил дрожащие руки на борт.

- Ie Ja, sara fer… - произнес он полушепотом. Я недовольно нахмурился, услышав слова на древнем языке, отношения с которым у меня довольно натянутые, хотя перевод этой фразы я знал благодаря Дайминио: “Святой Боже, храни меня”. Dassa моего взгляда не заметил. Вместо того он договорил то, что пытался втолковать мне до очередного приступа тошноты, - … кардинал говорил, что вас мучают головные боли.

Сейчас мне было искренне жаль мальчишку. Было видно, что ему трудно поддерживать разговор, тем не менее, он, кажется, не хотел, чтобы я уходил.

- Не всегда. Но случается, спорить не стану. Ваше лекарство просто чудодейственное.

Ольциг натянуто улыбнулся и покачнулся вместе с кораблем. Я быстро успел поддержать его под руку, и он тяжело вздохнул.

- Благодарю.

- Не нужно, - сочувственно произнес я, отступая, но держась на достаточно близком расстоянии, чтобы в случае необходимости снова удержать монаха от падения за борт, - жаль, что у меня нет ничего настолько же чудодейственного, чтобы помочь вам, dassa.

Ольциг вновь слабо улыбнулся, вздыхая не так тяжело, как прежде, и качнул головой.

- Вам уже представили меня, мастер Лигг? - спросил он, - я Ольциг.

- Не стоит называть меня мастером Лиггом, Ольциг, - кивнул я, - мне привычнее, когда меня зовут Райдером.

Монах смиренно кивнул.

- Если вам так… - начал он.

- Тебе, - поправил я. Измученный морской болезнью, юноша непонимающе взглянул на меня, и пришлось пояснить, - если, конечно, панибратское общение вояк у dassa не в запрете.

Впрочем, то, что оно не в запрете, я прекрасно знал: мне ведь довелось провести в Кресте и Мече несколько лет. Последние слова были произнесены, скорее, для пояснения.

На этот раз он понял, о чем я, и резко кивнул. Я заметил, что все движения монаха были немного резковаты, хотя, насколько мне было известно, выпускники Ордена известны своими плавными и размеренными движениями, даже если они быстрые. Взять хотя бы Дайминио: этот старик может вскочить с кошачьей быстротой, передвигаясь при этом плавно и почти беззвучно. Пожалуй, это его умение удивляло меня до недавнего времени, пока я не узнал, что прошлое моего покровителя связано с Орденом Креста и Меча.

- Что ж, как тебе будет угодно, - интонационно нажав на местоимение, отозвался Ольциг.

- Возможно, тебе стоит попытаться поспать? - неловко предложил я, - тело должно привыкнуть к качке. Вдобавок, в трактире ты перетрудился с заклинаниями, возможно, это тоже причина.

Ольциг сдержанно кивнул, дыхание вновь стало прерывистым и резким, и монах склонил голову, пытаясь перебороть тошноту.

- Это вряд ли причина, но сон, возможно, поможет, - вымученно произнес он, и я понял, что следует оставить его в покое. В конце концов, у меня еще будет возможность пообщаться с ним, выяснить его специализацию и вообще понять, кого именно направил с нами Дайминио. Даже, если я выясню это уже в Норцинне, на суть дела это никак не повлияет.

Решив, что проводить остаток ночи на палубе я не собираюсь, я решил поговорить с капитаном Стореном и выяснить, где я могу разместиться. Никакой проверки у ведра Армина я, как водится, проводить не стал.

***

Галеон “Минующий бурю” изнутри казался еще более внушительным, чем снаружи. Казалось, в нем просто непомерно много отсеков, среди которых можно было заблудиться. В первые дни нашего плавания я не раз имел “радость” запутаться в его недрах.

Капитан Сторен предусмотрительно поселил нас с монахом и арбалетчиком в каюте первого помощника, поставив там две дополнительные койки, но даже до нее нужно было запоминать путь, и ради этого пришлось потрудиться.

Первым помощником оказался очень добродушный простой мужчина средних лет с выгоревшими светлыми волосами, уроженец Кирланда Малкольм Гиссенн. Этот высокий широкоротый длинноносый человек всегда держался улыбчиво, никоим образом не выказывая, что мы стеснили его своим появлением (хотя за такие деньги и я бы не стал демонстрировать свои эмоции). Капитан Сторен устроил первому помощнику место в своей каюте, и, похоже, обоим было без разницы, где спать.

Армин Дожо каюты не удостоился: так и остался пленником, привязанным к грот-мачте на всеобщем обозрении. Морская болезнь действительно благотворно влияла на его грузную фигуру: казалось, Армин существенно убавил в весе, но на этом благотворное влияние заканчивалось. Капитан Сторен отказался брать деньги за переправление человека в таких условиях, но пригрозил Армину, чтобы тот молился о благоприятной погоде, потому что в шторм он останется там же.