Наемник угрожающе надвинулся на стражника, и тот в страхе признался:

– Я видел тебя у ворот.

– Вот как! Никто из горожан не узнал меня. Только ты… – Людвиг задумчиво посмотрел на бывшего компаньона и с горечью в голосе спросил: – Скажи мне, Бамбер. Зачем?

– Я боялся, что ты будешь мстить, – тихо ответил стражник.

– Ты и вправду думал, что я убью компаньона из-за паршивой лавки? – Моргенштерн разочаровано покачал головой. – Ты глуп, Бамбер. Ну, а теперь…

– Не убивай меня!

– Нет, что ты! Убивать меня шел ты. Интересно чем? – наемник подошел к стражнику вплотную и, обыскивая, похлопал ладонью по его тучному телу. – Ну-ка, что тут у нас? О! Рейтарский пистолет! Взять с собой пистолет в такую сырую погоду! Какая неосмотрительность, Бамбер. Ты все такой же бестолковый торговец, каким и был. Сегодня тебе больше бы сгодился нож. Впрочем, он у меня для тебя есть. Держи.

Людвиг пренебрежительно выбросил в темноту пистолет и протянул стражнику мессер. Бамбер машинально взял.

– Узнаешь? Этот нож ты вложил в руки убийцы. Может тебе он сослужит большую службу, чем прежнему владельцу? – наемник кивнул на телегу, где лежало мертвое тело.

Бамбер, только сейчас увидев труп, приглушенно вскрикнул и выронил нож.

– Бери же!

– Это будет убийство, Людвиг.

– Разве? По мне – так всего лишь поединок, – наемник подобрал шведское перо и направился к стражнику. Но тут на его пути стал какой-то человек, неожиданно появившийся из темноты. Неизвестный, прячась не то от дождя, не то от людей, закутался в длинный серый плащ, а голову спрятал под капюшоном.

– Чего тебе нужно? – наемник наставил на человека, преградившего ему дорогу, острие пера, но, видимо, узнав его, тут же опустил.

Бамбер стоял, затаив дыхание, уповая на то, что нежданное, почти чудесное, появление человека в плаще спасет ему жизнь. Стражник видел, как неизвестный что-то вложил наемнику в руку, какой-то предмет, судя по всему, не очень большой. Моргенштерн, взяв этот предмет, с силой сжал кулак и порывисто глянул на человека в плаще. Тот на немой вопрос наемника ответил легким кивком, и тотчас же шагнул в темноту, точно растворившись в ней. Людвиг и Бамбер Шульц опять остались вдвоем.

Стражник с удивлением и надеждой увидел, как поменялся наемник после встречи с человеком в плаще. Мрачное, безысходное выражение покинуло его лицо. Оно стало спокойным и уверенным. Моргенштерн насмешливо глянул на бывшего компаньона.

– Повезло тебе, Бамбер. Сейчас мне некогда заниматься тобой. Придется отложить наш поединок. Ты же не против? У тебя есть еще какое-то время поупражняться в фехтовании. Ты ведь будешь упражняться, Бамбер, и не разочаруешь меня при следующей встрече?

Бамбер Шульц быстро-быстро закивал.

– Вот и славно. Тогда бывай, – махнув рукой на прощание, Людвиг пошел в отцовский дом.

Когда на рассвете наемник оттуда вышел, на его плече лежала пика. Бамбера Шульца, конечно, во дворе уже не было. На земле лежал мессер, который стражник так и не взял. Людвиг Моргенштерн поднял нож и, весело насвистывая, зашагал в сторону ворот.

С первыми лучами воскресного солнца к кафедральному собору стекались пражские богатеи и пражские нищие. Первые торопились купить место поближе к Богу в Царстве Небесном, вторые спешили, чтобы хоть как-то продлить свое существование здесь, в мире земном. Собор всегда притягивал к себе и тех и других, усыпляя совесть богачей и наполняя желудки попрошаек. Люди у храма клянчили деньги, давали деньги, дрались за деньги, превращая святое место в торг с его суетой и беспорядком. Может быть поэтому каменные горгульи, злобно щерящиеся с высоты соборных стен, смотрели с одинаковым презрением и на разодетых вельмож, и на нищих бродяг.

Лишь один человек на соборной площади не участвовал в общей суете. Внешне его, без сомнения, можно было отнести к нищим, но держался он в стороне от собратьев. Основная масса побирушек еще до полудня попряталась от жары в тени собора, этот же сидел прямо под солнцем, скрестив худые ноги и безучастно смотря перед собой потухшими глазами. Если он и принадлежал к цеху пражских нищих, то вряд ли был искусен и удачлив в этом нехитром занятии. Хотя ему не было и сорока, нужда преждевременно состарила лицо, а одежду превратила в лохмотья, едва прикрывавшие грязное тело. Однако милостыню он собирал не в драную шляпу, а в бургиньот, лежавший перед ним. Шлем выглядел вполне прилично, и было непонятно, почему владелец, оказавшись в столь крайней нищете, его не продал.

Проходивший мимо оружейник остановился перед бургиньотом. Мастер узнал свою работу. Переведя взгляд на нищего, он удивленно моргнул.

– Ян? Ян Немец! Ты ли это?

Нищий ничего не ответил.

Ремесленник неуверенно потоптался и пошел своей дорогой. Но тут же вернулся и, стараясь не смотреть в глаза человеку, в котором признал бывшего клиента, сердито бросил в шлем серебряную монету и поспешно удалился.

Нищие издалека угрюмо наблюдали. Один из них с красным, точно обваренным лицом, шепнув что-то соседу, поднялся и подошел к сидящему на площади оборванцу. Немного постояв в нерешительности, точно не зная, что предпринять, краснолицый вытащил из-за пояса ржавый нож, с вызовом глянув на владельца бургиньота, начал срезать края своих кривых грязных ногтей. Ошметки чаще всего ложились на землю, но некоторые попадали внутрь шлема и на лохмотья его хозяина. Но тот не обращал на это внимания.

Краснолицый презрительно оскалился, показав гнилые зубы. Бездействие конкурента придало ему смелости.

– Убирайся прочь, ландскнехт! – заорал он. – Ты не один из нас. Мы, – он обвел взглядом ряд попрошаек, – не хотим видеть тебя здесь. Ну?

Ян Немец даже не шелохнулся, продолжая равнодушно смотреть куда-то вдаль. Краснолицему вдруг показалось, что ландскнехт не дышит и не моргает, словно и не человек он вовсе, а статуя или еще кто похуже. Краснолицему стало не по себе. Он трусовато обернулся. Тотчас от стены собора отделились еще двое нищих и подошли к нему. В руках у них были дубинки. Многозначительно кивнув коллегам, краснолицый зашел Яну Немцу за спину и попытался схватить его за шею. Попытался, но не сумел. Статуя вдруг ожила и задвигалась с завидной скоростью. Поэтому рука краснолицего вместо шеи схватила только воздух. В свой черед Ян Немец схватил нищего за его шею и, перебросив через голову, ударил о землю. Затем прижал краснолицего к себе, чтобы использовать его вместо щита против двух других нищих. Но те нападать почему-то не торопились.

Зажатый руками ландскнехта, нищий чувствовал, будто попал в тиски. Нож, которым он недавно стриг ногти, чудесным образом уже перешел к противнику и теперь колол ему подбородок. Краснолицый дернулся, и по ржавому лезвию потекла струйка крови. Нищий побледнел и красноречиво посмотрел на коллег с дубинками. Но те, не сговариваясь, приняли правильное решение и возвратились под защиту соборных стен. Дубинки куда-то бесследно исчезли, точно их и не было.

Остальные нищие тоже не решались вмешаться, хотя, конечно, их симпатии были на стороне бедняги краснолицего. Ян Немец настороженно за ними наблюдал. На площади воцарилась напряженная тишина, нарушаемая только прерывистым дыханием краснолицего.

Ян Немец услышал, как позади него звякнула монета. Ландскнехт быстро глянул за спину. От бургиньота отходил человек, закутанный в серый плащ. Отшвырнув от себя нищего, ландскнехт достал из шлема монету и, держа ее за края двумя пальцами, поднес к глазам.

Это был гульден.

Глаза Яна Немца, словно им передался блеск монеты, вспыхнули. Он поднялся на ноги и гордо распрямился. И хотя лохмотья на нем, конечно, никуда не делись, теперь никто бы не спутал ландскнехта с нищим. Спрятав монету за пояс, он вытряхнул из бургиньота собранную за день мелочь на камни площади, надел шлем и пошел прочь. Попрошайки с завистью смотрели ему вслед. И только когда Ян Немец исчез из виду, они решились сбежаться к его месту, чтобы, толкаясь и переругиваясь, собрать брошенные им монеты.