– Точно. Магазин. – Мама скрылась за дверьми кладовой, а я окинула дедушку тяжелым взглядом.

– Ты злой, – прошептала я, прежде чем окликнуть маму. – Когда у папы будет время на видеозвонок?

Мы говорили с ним на прошлой неделе, и, наверное, вопрос был лишним. Я не хотела еще сильнее расстраивать маму, но по мере того, как ее зависимость от интернет-историй и домоседства росла, я все чаще вспоминала папу и мечтала, чтобы он проводил дома больше времени. Хотя постоянные отъезды и не были его решением, винить человека, пока его нет рядом, оказалось так просто!

– Через пару недель, наверное, – послышался ответ из-за коробки с пшеничной соломкой. Мама поставила ее на стол, достала чистую миску из шкафа, ополоснула ее кипятком и спросила: – Что у нас на повестке дня?

– Почти ничего, – ответила я. – У меня по расписанию музей. Мистер Уоллес хочет, чтобы я убралась на складе. Ты бы видела это место! Тот еще кошмар. Выглядит, словно над беспорядком там постаралась целая компания творческих людей.

– Мистер Уоллес позволит тебе участвовать в июльской выставке?

Я закусила губу, чтобы сдержать улыбку. Я наконец-то упорядочила все свои работы, сделала их копии и сформировала портфолио, чтобы показать ему.

– Сегодня и узнаю.

Мама поцеловала меня в макушку.

– Разве он сможет отказать? Ты очень талантливая.

– Ты не забыла вложить в альбом мою любимую картину? – последовал дедушкин вопрос. – Цветочное поле?

– Конечно.

– Значит, ты настоящее золото, – похвалил дедушка.

Мой телефон завибрировал и немножко сдвинулся с места, где я его оставила. Пришло сообщение от Купера.

Он: «Я оставлял у тебя свои бело-зеленые пляжные шорты?»

Я пошла в свою комнату, чтобы убедиться, и, конечно, бело-зеленые шорты, как и одна из его футболок, висели на спинке стула в углу комнаты. Должно быть, он оставил их там на прошлой неделе, когда мы пошли на пляж. Я взяла футболку в руки и неосознанно поднесла к носу. Это был пляжный запах Купера: вишневый «ЧапСтик»[5] и солнцезащитное средство.

Я: «Да, они у меня, но я сейчас убегаю в музей, поэтому придется тебе зайти за ними позже».

Он: «Ты поговоришь с мистером Уоллесом о выставке?»

Я: «Ага!»

Он: «Удачи!»

Ежегодная выставка, которую мистер Уоллес устраивал, чтобы привлечь средства для музея, была для меня превосходной возможностью, не только чтобы показать свои работы, но и, если повезет, продать что-нибудь. Была только одна сложность: участники должны быть старше восемнадцати. Но на моей стороне было искусство, дар убеждения и симпатия мистера Уоллеса. Все должно было получиться.

С хранилищем в художественном музее была только одна беда: мистер Уоллес занимался накопительством и даже не подозревал об этом. Он берег все: идентификационные комплекты, программы, все до единой декорации в память о прошедших выставках и показах. Комната трещала по швам. Прошло уже около года с тех пор, как любовь к искусству привела меня сюда, но заниматься уборкой помещения мне еще не доводилось. И, если мои глаза не врут, другие работники сказали бы то же самое. Хотя они, кажется, и не жаждали внести свой вклад. Всю нудную работу вешали на самого нового сотрудника. То есть на меня. Ассистенты водили экскурсии, Тина продавала билеты, а Ральф, охранник, никогда не променял бы свой значок на тряпку. В общем, состояние хранилища было естественным следствием многолетней заброшенности.

Свою миссию я начала с сортировки бумаг и, как только музей закрылся для посетителей, вытащила ящик с ними в коридор.

По моему замыслу вещи раскладывались в три стопки: «точно выброшу», «еще подумаю» и «оставлю».

Спустя какое-то время мистер Уоллес заглянул справиться о делах, и во мне проснулось опасение, что стопка «точно выброшу» заметно поредеет.

– Что это здесь?

Мистер Уоллес был очень далек от моего представления о типичном хранителе музея. Не скажу, что часто представляла хранителей музеев, но у меня они всегда были одеты со вкусом. Мистера Уоллеса же, в его дешевом великоватом костюме и с зачесанными назад седыми волосами, можно было спутать с каким-нибудь торговцем подержанных машин. Но искусство одеваться было единственным, которое ему не удалось постичь. К тому же, сам по себе он был славным.

– Просто стопки. Навожу здесь порядок, – сказала я, глядя на него снизу вверх.

– Почему три?

Я сняла пару бумаг из стопки на выброс.

– Обратите внимание на дату. Вы же не станете снова использовать постеры пятилетней давности? Поэтому они отправляются в «стопку, от которой мы точно избавимся». Здесь «стопка, у которой есть шанс», – я кивнула на стопку по центру, – а вот эта – «оставить».

Он ткнул ногой первую горку.

– Я храню не бумажки, а идеи – только они того и стоят.

Я достала телефон.

– Тогда мы можем фотографировать декорации. – Я достала телефон и сделала первый снимок. – И они останутся у вас в телефоне или на компьютере.

– Отличная идея, Эбби, – кивнул он, – я знал, что не зря принял тебя на работу.

– Забавно. Советую поостеречься, я почти готова записать вас в участники того шоу про барахольщиков[6], а вы вряд ли готовы к такому потрясению.

– Ты ведь не поступишь так со мной.

Я улыбнулась, и он ушел. По графику этим вечером работали только мистер Уоллес, Ральф, Тина и я, но Тина убежала сразу после закрытия музея, и теперь я безраздельно властвовала над просторным коридором.

Разрешение мистера Уоллеса фотографировать накопленное и выбрасывать его пошло на пользу моей стопке «мусора» – с каждой минутой она становилась все больше.

В промежутке между снимками я переписывалась с Купером:

Он: «Где ты?»

Я: «Разве я не говорила? В музее».

Он: «До сих пор?!»

Я: «Я только приступила. А ты где?»

Он: «Встречаю малышку-сестру после урока музыки».

Я: «Вообще-то я знаю имя Амелии. И в четырнадцать она уже не такая малышка».

Он: «Знаю. Наша девочка растет. Ты уже поговорила с ним?»

Я: «Он будет податливее, когда приберусь еще немного».

Он: «Думаешь с такими прекрасными работами тебе еще нужно подкупать кого-либо, чтобы попасть на выставку? По-моему, твое искусство говорит само за себя».

Я: «Взятка еще никогда не была лишней».

Он: «Просто попроси его!»

Попроси его. «Попроси его», – говорила я себе, пока раскладывала стопку ненужных бумаг по двум огромным мусорным пакетам. Пока выносила пакеты в мусорные контейнеры. И я собиралась пойти к нему, поэтому на обратном пути забрала из машины свое внушительное портфолио. В основном там были фотографии работ, потому что носить с собой большие полотна было непросто, но нашлась и пара оригиналов поменьше. Альбом открывала любимая картина дедушки, и при взгляде на нее я не смогла сдержать радость.

Мистер Уоллес сидел в кабинете, склонившись над ежедневником. Кабинет, к слову, мог потягаться с хранилищем в количестве бумажных кип на столе, непригодных мольбертов у стены и мусора в углу, явно готового к побегу из урны. Хранитель музея поднял глаза на меня. Я все еще стояла в проходе.

– Идешь домой?

– Да, но сначала хотела обсудить с вами июльскую выставку. Ту, что в конце месяца.

Его взгляд остановился на большой папке в моих руках.

– Я принесла некоторые образцы работ, – сказала я, опустив папку перед ним.

– Эбби, ты же помнишь о возрастном ограничении? Кроме того, у меня и так предостаточно заявок. – Он открыл ящик стола и достал пачку бумаг. Хотел звучать убедительнее, наверное.

– Я тоже хотела бы предложить свою кандидатуру.