– Сдаемся.
– Давайте разберем первую строчку по частям речи: «Это» – местоимение указательное, «что» – местоимение вопросительное, «же» – частица, усиливающая звучание местоимения «что», «такое» – опять местоименное, указательное, «получается» – глагол. А что такое «то»? Это особый суффикс. Он имеет значение неопределенное, если соединяется с местоимениями, например, «где-то», «кто-то», или значение подчеркивающее, если употребляется с другими частями речи: «я-то не знаю», «ходил-то он далеко». Подобные свойства имеет еще суффикс «ка». В соединении с глаголами он придает глаголу свойства побуждения или приказа: «сходи-ка», «пойдем-ка». А вот к частицам суффиксы не присоединяются. «То» относится к местоимению «такое» и соединяться дефисом с «же» не должен.
Рабочие слушали учителя как завороженные. И в то же время впитывали Танины слова как изголодавшаяся по дождю земля. Неудивительно, что они так быстро учились. За полгода они уже неплохо ориентировались в языкознании.
– А как же слово «вот-ка»? – спросил Кирилл Самсонов, как будто его озарило.
– Что? – переспросила Татьяна.
– Ну, вот-ка. Ты куда лопату дел? А вот-ка она!
– По-моему, сказано не очень красиво. Но ошибки никакой нет. «Вот» – это местоимение, к нему суффикс можно присоединять. Ну что, а теперь давайте продолжим разбирать суффиксы, как у нас обозначено в плане?
Иван рос честолюбивым мальчиком. Еще в детстве, когда он приезжал к деду в гости, он ощущал особое отношение соседей к своей семье и, прежде всего, к деду. Удивительное имя его вставало в сознании ребенка в ряд со сказочными героями – Ильей Муромцем, царем Салтаном. И отец Ивана тоже был фигурой по деревенским понятиям великой. Дядя Семен, брат отца работал, продолжая дело Наума. Из казаматовского кирпича Никита Понизовкин5 построил свой крахмало-паточный завод и всю оставшуюся жизнь оказывал разного рода услуги семье деда. Это тоже знали в деревне и проникались уважением к роду Казаматовых-Кирпичниковых. Ничего удивительного, что Иван привычным делом считал жизненный успех. Способности его в учебе были не то, чтобы выдающиеся, но очень заметными. Он учился на отлично, и не прилагал при этом особых трудов. Первым ударом судьбы были болезнь и смерть отца. Ваня не был привязан к нему, но смерть явила перед ним свое лицо, высушив до костей близкого человека, могучего и неуязвимого, и, Ваня понял это ясно, пообещала придти в свое время за ним. Как он любил отца, Ваня понял только, когда гроб засыпали землей. Отец умер летом, в доме Наума, на родине Казаматовых, поэтому никаких перерывов в учебе, связанных с переустройством жизни, не было. К осени тринадцатилетний Иван отправился в сопровождении дяди в Петербург, а мать с сестрой остались жить в доме деда. Дядя обратился за помощью к своему бывшему соседу – Александру Опекушину. Михаил уже умер, а его сын Александр стал знаменитым скульптором, общался со знатью. Нужно было как-то устроить Ваню: найти ему походящий пансион или хотя бы подходящего гувернера. Опекушин мог оказать в этом услугу. Александр Михайлович, несмотря на всероссийскую известность, денежное благополучие и эстетический род занятий, оставался в обыденной жизни тем же расчетливым, цепким мужиком, который дело знает, а желание пыль в глаза пустить презирает. Он купил участок в конце Каменноостровского проспекта, построил там свою мастерскую и жилой дом для своей семьи. Мастерская обликом своим вышла гораздо интереснее дома. А в доме, чтобы расходы превратить в доходы, сдавал квартиры в наем. Тут же сговорились, что Ваня поселится в доме Опекушина, все же на глазах своего человека. Но присматривать за ним Александр Михайлович не обязывался, подыскал ему гувернера-немца, что было дорого, но, по мнению дяди, деда и Александра Михайловича, необходимо. Кухарку же взяли из своих, ярославских. Так Ваня перебрался с Васильевского острова на Петербургскую сторону. А дядя закончил оставшиеся дела отца, продал дом и ломбарды, а деньги приобщил к своему делу. Получаемый с них доход тратился на Ваню, его мать и сестру, а остальное, если оставалось, откладывалось на будущее.
Состоявшаяся разлука с матерью была то ли вторым, то продолжением первого удара судьбы. Ваня учился теперь в гимназии Карла Мея. И учеба, в отличие от прошлого времени, давалась ему тяжело. Ване пришлось много заниматься, чтобы не оказаться в числе отстающих учеников. Зато он привык к простой истине – результат зависит от приложенных усилий, и приучился ценить даже малую победу. Это очень помогло ему в дальнейшей жизни. Поколение изнеженных отпрысков трудолюбивых родителей, выбившихся в люди на рубеже веков, отправилось на войну. Эти люди, которые должны были стать опорой трону, его и сгубили, как думал Иван. С одной стороны, они испытывали тяжелую обиду на Романовых за крепостное право или черту оседлости, что было понятно, а, с другой стороны, нисколько не испытывали благодарности за предоставленные возможности подняться по общественной лестнице. А ведь такие возможности отсутствовали еще у дедов этих людей. Когда стало понятно, что война – это не недоразумение, они стали брюзжать, осуждать и не желали по своей воле сделать то, что они должны дать на войне – труд для общей победы. Солдаты, презиравшие это чванливое, но трусливое болото в начале войны, возненавидели его после того, как многократно и напрасно умылись кровью своих товарищей. Когда после окончания университета и непродолжительной работы по специальности, Иван прибыл в действующую армию в 1916 году, он встречал, преимущественно только ненависть в глазах солдат. «Им-то умирать, а я только пути подвоза ремонтирую. И развоза их трупов по домам». Когда фронт уже устойчиво двинулся на восток, потребности в ремонте путей уменьшились, поскольку уменьшилась территория, которую занимала Российская империя, Ивана Кирпичникова перевели в Псков обеспечивать беспрепятственное прохождение эшелонов с военными товарами. Здесь он встретил отречение царя. Товарищ его хвастал, что лично принимал поезд «А» 1 марта 1917 года, перевозивший тогда еще Его Императорское Величество, и он же давал зеленый свет этому поезду, увозившему гражданина Романова.
Здесь же встретил Иван и октябрьский переворот. А затем без перерыва началась гражданская война. Ивану по положению своему больше соответствовало белое движение (все-таки буржуа), но он чуял крестьянским нутром, что с этими благородиями каши не сваришь, и оказался прав. Псков был оккупирован германскими войсками, Иван продолжил работать на железной дороге. Осенью 1918 года во время формирования немцами для войны с большевиками северного русского корпуса он был определен в состав команды бронепоезда. Но этого бронепоезда не существовало, и никто в тогдашней обстановке не удивлялся и не усмехался такому противоречию. Наступление Красной Армии на Псков за 2 дня в клочья разметало северный русский корпус, и Иван уже окончательно сделал свой выбор и обходными путями бежал от перспективы службы теперь уже в эстонской армии и оказался в голодном Петрограде без средств к жизни. Оставалось только записаться в Красную гвардию, чтобы не сдохнуть с голоду. Эта перспектива умереть за рабочее дело удручала. Если уж он не умер за веру, царя и отечество, свободу, равенство и братство, погибать за чужой интерес глупо. Помог случай: две женщины беседовали на улице, и одна жаловалась на холод в квартире. Он остановился и, представившись инженером паровых котлов, предложил исправить ситуацию. Женщина так изумилась, увидев печника с университетским образованием, что согласилась, а Иван действительно исправил ситуацию, переложив часть дымохода (уж азы кирпичной кладки ему были известны с детства). Печка стала топиться, а он предложил продать им маленькую печь для того, чтобы поберечь дрова. Никакой печи у него не было, но он сумел вывернуться. Буржуйки кормили его два самых тяжелых года.
