Итак…

Первое – как можно более точно датировать время создания гравюр и по возможности установить имя автора или владельца печатни, в которой они были напечатаны. Тогда легче будет установить временной отрезок, когда происходили данные события, если они вообще имели место.

Второе – освежить знания по истории садов России и Западной Европы начиная с XV века; учитывая время создания общества розенкрейцеров, этот партер явно не был традиционным. Если карта существовала, то скорее всего она была зашифрована в знаках, выстриженных из самшита.

Третье – где эта усадьба могла располагаться.

Четвертое – кто такие масоны и розенкрейцеры.

И пятое – многие другие вопросы, как я понимала, надо будет решать по мере их поступления. А поступать они будут непременно.

Можно, конечно, попытаться расспросить Дениса по поводу других материалов Щеглова, но сейчас это маловероятно, полиция тоже проявляет к ним интерес. И с чего вдруг я этим заинтересовалась? Придется расспросы отложить на потом.

– Ладно, не смотри на меня. Всё, иду спать, – зевая, сказала я коту, который сидел у дивана и смотрел на меня с явным неодобрением.

Утром следующего дня я должна была встретиться в издательстве с Надеждой Сергеевной, редактором моей книги, для обсуждения фотографий, сделанных мной накануне в Лесотехнической академии. Как я и предполагала, разговор у нас затянулся на полдня. Макет книги уже был готов, поэтому мы могли сразу прикинуть, куда можно вставить новые фотографии. Надежда Сергеевна с интересом рассматривала принесенные мной снимки с гравюр из коллекции Бориса Юрьевича Громова, долго решая, какие из них лучше использовать.

– Да, Ольга Николаевна, судя по результату, ваш поход в Академию оказался плодотворным, – улыбаясь, говорила Надежда Сергеевна, в очередной раз перекладывая фотографии.

– Конечно, Надежда Сергеевна, я даже представить себе не могла, что смогу там найти, – с тайным смыслом сказала я.

– Я очень рада, Оленька. Наша книга от этого только выиграет.

– Зайдите через пару дней оценить сегодняшнюю работу, – говорила мне Надежда Сергеевна, провожая меня к выходу.

– Обязательно, – с улыбкой ответила я, зная, что у меня все равно нет выбора. – До свидания.

На улице темнело, хотя до вечера было еще далеко. Но что поделаешь – Петербург, декабрь.

«Значит, у меня еще есть время, чтобы посетить библиотеку, в которой собраны книги именно по истории архитектуры – библиотеку Союза архитекторов», – мысленно отрапортовала я сама себе.

Шел мокрый снег, и деревья в сквере на Исаакиевской площади серебрились в свете фонарей, а на их фоне темной громадой высилось творение Огюста Монферрана – Исаакиевский собор.

Я завернула на Большую Морскую улицу и пошла в сторону Дома архитектора.

В фойе было пустынно, значит, никаких мероприятий сегодня нет и парадные залы, главная достопримечательность Союза, закрыты. Раздевшись в гардеробе, я поднялась на третий этаж, в библиотеку.

Меня интересовала конкретная книга, а точнее – два тома, в которых были собраны гравюры Жака Андруэ дю Серсо. Заново просматривая эти гравюры, я хотела освежить свои знания о характере замковых садов XV–XVI веков. Большая часть этих садов, к сожалению, до нашего времени не сохранилась. Но рассматривая эти гравюры, можно получить представление, как выглядели сады того времени. Интуиция мне подсказывала, что художник, выполнивший мою гравюру и гравюру из коллекции профессора Громова, был знаком с творчеством дю Серсо. По стилистике мой партер можно отнести к садам раннего Возрождения. Для них характерны ограждающие стены, аллеи, пересекающиеся под прямым углом, и прямоугольная система партеров сложного геометрического рисунка с определенной аллегорической образностью. Центр пересечения аллей подчеркивался фонтаном. Все это, как я видела, присутствовало на гравюре из коллекции Бориса Юрьевича. За исключением фонтана – на месте пересечения аллей находился гномон. Но что это могло означать, мне было пока не известно.

Получив книги, я пошла к дальнему столу, сгибаясь под их тяжестью, каждый том весил килограммов пять и имел соответствующий формат. Положив фолианты на стол, я села, чтобы собраться с мыслями, так как не знала, что конкретно мне надо искать.

Открыв первый том, я не спеша стала просматривать гравюры, пытаясь найти хоть какую-нибудь зацепку. Я достаточно долго просматривала первый фолиант и решила приступить ко второму. Но закрывая книгу, обратила внимание, что задний форзац по нижнему краю полностью отошел от кожаной обложки. Опять раскрыв ее, я решила позвать библиотекаря, чтобы ей это показать. Но посмотрев в зал, увидела, что она вышла.

«Ладно, подождем», – подумала я и более внимательно посмотрела на форзац.

Книга была очень старинной, и то, что с ней произошло, могло уже быть следствием воздействия времени. К сожалению, книги тоже стареют.

И тут мое внимание было привлечено маленьким уголком белой бумаги, который выглядывал из-под форзаца.

«Странно, на часть переплета это не похоже. Что это может быть такое?» – размышляла я, пытаясь подцепить белый уголок.

Неожиданно из-под форзаца стал вылезать лист плотной бумаги, сложенный вдвое. Развернув его, я в прямом смысле впала в ступор. Это был брат-близнец моей гравюры. Отличие состояло только в том, что на этом листе изображалась вторая часть моего таинственного партера.

Что думать по этому поводу, я не представляла. Происшедшее событие было слишком нереальным, такое могло случиться только в кино. И что делать дальше, я тоже не знала. Проблема заключалась в том, что у меня с собой не было моего фотоаппарата. Да мне и не дали бы это отснять, в библиотеках фотографировать исторические книги запрещено, это я знала точно.

Решение пришло спонтанно. Библиотекарь еще не пришла, а рядом со мной на столе лежала рабочая тетрадь, в которую гравюра в сложенном виде спокойно помещалась. Я не спеша взяла в руки тетрадь, раскрыла ее и так же медленно положила туда гравюру. Потом закрыла и вернула обратно на край стола.

Я осознавала, что поступаю неправильно, но другого выхода у меня на тот момент не было. Если я покажу эту находку библиотекарю, то вряд ли увижу ее еще хоть раз. А после событий последних дней я прекрасно понимала, что должна разгадать эту тайну.

«Тем более в любой момент смогу спокойно вернуть ее обратно», – успокаивала я свою совесть.

– Уже закончили? – спросила меня вошедшая библиотекарь, видя, что я сижу перед закрытыми книгами.

– На сегодня да. Если понадобится, приду еще раз, – ответила я и встала, чтобы отнести книги. Тетрадь демонстративно лежала на столе.

Отдав книги и расписавшись в бумагах, я вернулась за тетрадью и, попрощавшись с библиотекарем, не спеша пошла к выходу.

Выйдя из Дома архитекторов, я решила пойти домой самым длинным маршрутом, чтобы было время собраться с мыслями. Принимая во внимание найденную мною сегодня гравюру и то, как она была спрятана, выходило, что журналист Андрей Щеглов был прав и существует план какого-то парка, где зашифровано место расположения клада. Но тогда встает вопрос – кому и зачем пришлось прибегать к таким мерам? И почему? И самый главный вопрос – как это расшифровать?

Дома, вечером, разложив все имеющиеся у меня материалы и добавив к ним сегодняшнею находку, я попыталась собрать воедино все детали этой головоломки.

На данный момент в моем распоряжении были: портрет неизвестного мужчины, возможно – Христиана Розенкрейца, который я отсканировала с эрмитажного сборника, гравюра с общим видом таинственного партера и усадьбой и два фрагмента плана. Основным моментом для всех них являлась каббалистическая эмблема ордена розенкрейцеров.

Но не хватало двух фрагментов партера, если исходить из главного вида. Я опять попала в тупик и сомневалась, что мне повезет в третий раз.