С этим, в конце-концов, вынужден был согласиться и Бенедикт. Хотя с ним поначалу было и непросто. Как оказалось, не обессилел Его Царское Величество из-за обрушившихся на него неприятностей, сохранила еще былую мощь монаршая десница. Не поздоровилось ни стулу, заменявшему трон, ни столу, за которым сидел самодержец, и треснула рубаха по всем швам на Ратомире, когда Бенедикт в гневе схватил его за грудки.

– Никогда! – Орал Бенедикт, брызгаясь слюной. – Слышишь, ты!.. Никогда!!

– Убью обеих! – Совсем было уже решил он.

И даже то обстоятельство, что ведь спасли старуха со своей воспитанницей его единственного и любимого сына – наследника престола, и вообще приложили немало сил к тому, чтобы маятник истории качнулся в нужную сторону, не остановили бы его.

Спас положение, как ни странно, Куртифляс, обладавший с детства каким-то поистине загадочным чутьем и способностью появляться в нужное время в нужном месте. Впрочем, без этого он и не смог бы столь долго существовать у самого подножия власти.

– Ваше Величество, – церемонно обратился неизвестно откуда вдруг взявшийся Куртифляс к своему царственному уже непонятно кому – не другу, но как бы и не к врагу, – Ваше Величество, позвольте забрать у вас принца. Там пришла делегация от целой ватаги беженцев. Требуют кого-нибудь для разговора.

– Ну, и что же ты так орешь? – Спросил Куртифляс Бенедикта после того, как тот кивком головы отправил Ратомира расхлебывать очередное недоразумение и приводить порушенное в былой порядок. – О! Ты смотри, стул сломал, теперь самому-то и сесть некуда.

Бенедикт молча смотрел на шута. Внутри еще все кипело и пенилось.

– Ладно, – продолжил Куртифляс, – можешь не рассказывать. Я и так все знаю. Значит, говоришь, убить? Тоже верно. Как говориться, есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы. И даже интересно, а справится моя дюжина «бессмертных» с этой бабушкой?

– Что? – Вскинулся Бенедикт. Слова Куртифляса уводили его разгоряченные мысли в какую-то другую сторону. – Ты это о чем? Все шутишь?

– Да какие шутки? Ты знаешь, например, каким образом воинство Бунимада с Ратомиром форсировало Прохань перед нападением на ахинейцев?

– Хм… – Бенедикт напрягся. Нет, вроде этой подробности ему не докладывали. Наверное, не до того было. – Ну…

– Она договорилась с хозяином реки. Ты понял? Эта бабушка договорилась с хозяином реки, и он осушил участок, на котором армия и перешла. Как тебе это? Я не говорю, что ты должен испытывать чувство благодарности. Не надо этих глупостей. Но ты прикинь возможности старушки.

– Странно, что мне не доложили. Да тот же Ратомир, он-то…

– Ну, ты разве дал ему возможность хоть что-то сказать? Сразу в крик. Да мебель ломать.

Он замолчал, давая возможность сказать свою реплику царю. Но тот молчал, ощущая, как слабость приходит взамен только что бушевавшему в нем бешенству. Начинали подрагивать колени, хотелось сесть, но было некуда. Стул был, оказывается, и правда сломан. А тут еще в висках шумно билась неспокойная кровь.

Что-то там говорил Куртифляс, и смысл сказанного постепенно доходил до сознания Бенедикта. А Куртифляс между тем развивал мысль:

– …И разве плохо иметь в союзниках ту силу, которая пока была нейтральна, но в случае чего может оказать значительную помощь? Вот вроде как с той же рекой? Да и мало ли что еще. Мы же даже не представляем всех ее возможностей.

– Ну… наверное, – нехотя кивнул головой Бенедикт.

Во всяком случае, об этом стоило подумать. Подумать, а не рубить сгоряча.

– Ведь Ратомир, – продолжал между тем Куртифляс, – насколько я знаю, не говорил о том, что собирается официально оформить брак с этой девицей?

– Нет. Этого еще не хватало!

– Ну, вот. Ратомир вырос. У него уже хватает ума, чтобы понимать, что это было бы просто невозможно. А иметь любовницу… ну, мало ли их бывает у коронованных особ? Никого же это не удивляет и не напрягает. Пусть себе. Обеспечите их каким-нибудь приличным поместьем в недалеком от столицы охотничьем заказнике, и пусть себе время от времени ездит туда поохотиться. Кому от этого плохо? По-моему и девица эта на что-то большее не претендует. Бабушка – та вообще привыкла к одинокой жизни в лесу. Ей дворцовая суета так и вовсе была бы в тягость.

Ох, Куртифляс, Куртифляс – сука, сволочь, предатель и узурпатор, но как, однако, он иногда бывает полезен!

***

– Как ты себя чувствуешь? – Спросил Ратомир возлюбленную.

– Хорошо.

– Сколько тебе еще осталось?

– До… до чего?

– А-а!.. – понял ее недоумение Ратомир, – ну, я имею в виду – до того момента, как тебе пора будет, это… ну… превращаться.

Этот момент – необходимый и, увы, неизбежный, до сих пор приводил его в смущение и замешательство.

– Еще… – Лика на минутку замолчала, прикидывая в уме сроки, – еще месяца четыре.

– Как это лучше сделать?

– Хм-м… Что ты имеешь в виду?

– Да я сам толком не знаю. Ну, тебе будет лучше оставаться под крышей, ведь уже зима на носу будет. Или – в лес, на волю? Или – как?..

– Да, действительно… я ведь сама толком не знаю. Ну, у вас же есть такие места, где запрещена охота?

– Есть. Заказники, заповедники.

– Вот, в каком-нибудь пусть там – охотники, или кто… пусть найдут лисью нору. Если там живет лиса – ну… – Лика замолчала, смутившись, – пусть она там больше не живет. А я – туда. Там мне будет хорошо. И не надо, чтобы кто-нибудь обо мне заботился. Я – сама. Я найду себе пищу. А потом мы придем в условленное место, и обратимся. Надо, чтобы там не было никого лишнего. Только ты.

– А когда?..

– Что?

– Ну, это… бабушка-то, когда?..

– А-а!.. – Сообразила Лика. – Об этом мы с ней договоримся. Она лучше знает.

***

Не спал и Куртифляс. В последние дни его вообще мучила непонятно с чего взявшаяся бессонница. Казалось бы – дел и забот было хоть отбавляй, весь день на ногах, а стоило лечь – и не засыпалось. Уж он и пить на ночь пробовал, но кроме неприятных ощущений это не приносило ничего. Никакого облегчения. И бабы не помогали. Вот и сейчас, доведя до изнеможения и себя, и хорошенькую, специально для этого отмытую и накормленную молодую беженку из встреченного ими обоза, и выгнав ее прочь, невзирая на слезы – а на что она, дура, рассчитывала? – он, уже забыв о ней, лежал и занимался все тем же, чем и все предыдущие бессонные ночи.

События последних месяцев терзали его мозг. Память с услужливостью идиота подсовывала воспоминания о тех часах в начале всего этого, когда он обуреваемый – с одной стороны яростью и гневом на проклятого барона, с другой – опьяняющим чувством обретенного могущества в лице столь удачно подвернувшегося ему дурака-мага по имени Пафнутий, представлял себе неясные картины мести и торжества над тем, кому он верил, и который так подло предал его, посчитав ненужной, списанной вещью.

И где, где он поступил не так? В чем просчитался? Пафнутий вышел из-под контроля – как? Ну, мало ли загадок? Не в этом дело, ведь еще до того, как из этого червя вдруг родился дракон, он, Куртифляс, уже мысленно расстался с ним.

Не вышло! Максимум, на что он мог рассчитывать, это встать во главе банды абсолютных отморозков и метаться зверем по стране, сея вокруг себя страх и ужас – зачем? Что барону этот заведшийся где-то в глухой провинции упырь?

Ну, попортил он барону на какое-то время коммерцию в Амиране, так Амираном интересы барона не исчерпываются, и очень скоро он обратил бы весь этот хаос себе же на пользу, еще сильнее подчинив себе всю эту, лишенную управления и впавшую в дикость и ничтожество территорию. А ему, Куртифлясу, со всем его немногочисленным воинством оставалось бы метаться в поисках чего бы пожрать. Дикий и опасный хищник, которого все равно рано или поздно затравили бы и как-нибудь уничтожили.

Ну, подчинил он себе на какое-то время Бенедикта. А кем стал Бенедикт в тот момент? Никем. Царем без царства. Главнокомандующим без армии. И Бенедикт это понимал, почему и не стал трепыхаться, отдав то, чего у него уже все равно не было.