Он вышел из комнаты, где они беседовали, и вскоре вернулся с одним из местных разбойников. Видимо, воспитание и врожденная интеллигентность не позволяли ему ударить женщину, даже в силу служебной необходимости, и он решил переложить эту процедуру на одного из этих.

– Как бы не убил. – Испугалась Ханна.

Но этот мордоворот оказался мастером своего дела, и роскошный фингал – этот своеобразный знак отличия, вскоре засинел у нее на лице.

– Сейчас уже, – думала Ханна, – сейчас их приведут.

Она дотронулась ладонями до стены. Земля была сухой, со множеством камней. Выкопать в этой земле такую ямищу – вот это труд! Бедные рабы. Она потерла ладонями лицо. Слишком сухая земля. Одна пыль на ладонях. Видно ли будет что-нибудь? Да, все равно!.. Здесь так темно.

Она почти что не волновалась. Столько раз ей уже приходилось лицедействовать. Сейчас хоть ей не предстоит вступать в любовную связь с кем-то из этих. Во всяком случае, пока. Там, дальше, видно будет. Это она будет решать по ходу этой пьесы, и решать сама.

Вот уж никогда раньше Ханна не думала, что ей придется вести такую жизнь. Ни в армии, ни потом, в академии. Как она переживала по поводу той ночи на даче, перед распределением! Чувствовала себя чуть ли не шлюхой. Теперь это просто рабочие будни. И шлюхой при этом она себя совсем не ощущает. И никто из ее сослуживцев к ней так не относится. Хотя все всё прекрасно понимают. Но не презирают, и даже не жалеют. Да и нет причин для жалости. Ничего страшного не происходит. Надо просто уметь четко различать – когда она сама, а когда – на работе. И все в порядке.

Это вот на что похоже, подумала она, это как хирурги – ведь прекрасные, добрые люди, а посмотришь, как они во время операции – по локоть в крови, с ножами… Их еще в академии заставляли присутствовать на операциях, чтобы не боялись крови. Вот там она и насмотрелась. Страшно!.. А потом с этими же хирургами распивали спирт, и болтали о всякой всячине. Милые, добрые, мухи не обидят. Вот и она так же. Недаром каждое из ее заданий так и называется – операция.

Ей понравилось сравнение. Точно!.. Она – хирург! Она вырезает – с болью, с кровью, пораженную ткань. Чтобы жило все остальное тело. Оставаясь при этом все той же – доброй, нежной, и, не смотря на столь обширный сексуальный опыт, так еще и не любившей ни разу. Не любившей, но верящей в любовь. В то, что и у нее когда-нибудь это будет. Обязательно!

Наверху залязгало железо. Ну, вот! Сейчас откроется крышка люка, сюда, вниз, спустится лестница, и… Добро пожаловать!

3

Ну почему ничто никогда не проходит так, как запланировано? Ломаешь голову, ищешь варианты, утрясаешь, согласовываешь – а как только доходит до дела, обязательно находится что-нибудь, что все ломает! И начинаются импровизации. И все висит на волоске, потому что импровизация и есть импровизация. Все тяп-ляп, на скорую руку, на живую нитку… И ведь, как правило, именно вот это-то и получается в конце-концов. А вовсе не то, что было так хорошо спланировано и продумано.

Человек, который назвал себя Хантом, тот самый посланник самого Генерала, глупо и бестолково таращил свои глаза. У забора, в ожидании того момента, когда их, наконец, поведут в приготовленный для них зиндон, сидели трое. Трое! Трое, а вовсе не четверо, как было договорено с самого начала. Не хватало… Хант присмотрелся – не хватало наследника, Ратомира.

Ни хрена себе!..

Ашан, их проводник, подтвердил, что все прошло, как было задумано, а где недостающий наследник могут сказать только йами, которые им занимались, и которые и должны были доставить его сюда еще затемно. И черт его знает, почему не доставили.

Ах, йами, йами, сидеть бы вам в яме!.. Кстати, насчет ямы, сколько эти-то еще сидеть тут будут? Хант распорядился, чтобы пленников определили в положенный им зиндон. Пусть пока и не в полном составе. А тут, кстати, и йами появился. Как всегда, неизвестно откуда.

Йами был хмур.

– Плохо дело, начальник. – Сказал он.

Хант приготовился внимать. Сейчас он, хотя бы, узнает, что произошло. Ну, а там…

– Короче, так, – йами сжал кулаки и опустил голову, – наши выкатили новые условия. Чего вы там привезли, можете забрать себе. Сейчас им нужно совсем другое.

– Что же?

– Наш башкан, ну… главный, то есть…

– Я знаю. – Хант говорил тихо и спокойно, проявляя поистине ангельское терпение.

– Наш башкан при смерти.

– Так, и…

– Ну вот, короче, это неожиданно. Никто не… Ну, в общем, у нас так заведено, что душа башкана должна перейти в другого. В младенца. Младенец подрастает и становится башканом. А пока правит семья башкана.

– Ага, – сообразил Хант, – вроде регентский совет. Понятно.

– Младенец должен быть человеческий.

– Как это? Зачем?

– Так полагается. Из него сделают йами, а сначала он должен быть человек. И самое главное, – йами пристально взглянул на Ханта, – это должен быть сын какого-нибудь короля.

– Короля?..

– Ну, короля. Или, там, царя, князя, великого хана, султана – не важно! Главное монарха. В его жилах должна течь кровь властелина.

– Ну, нормально… А скажи, вот этот башкан, который сейчас, он что, тоже королевских кровей?

– Так говорят.

– И чей же он сын?

– Я не знаю, это было триста лет назад. Я еще не родился.

– Так и что же вам надо? – Спросил Хант, догадываясь, впрочем, каков будет ответ, и холодея от этого предчувствия.

– Нам нужен такой младенец. Срочно.

– И всего лишь? А больше вам ничего не надо?

– Больше ничего. – Не захотел понимать сарказм йами. – Остальное можете забрать. Будет младенец, отдадим вашего…

Хант задумался. С этим народом ему уже приходилось иметь дело. Он их знал и, самое главное, они знали его. Поэтому и пошли на прямые переговоры. И он знал, что спорить с йами бесполезно. С ними невозможно торговаться. И затягивать нельзя. Тем более, у них в заложниках сам наследник амиранского престола. Случись с ним что, и ему, Ханту, как бы его там не звали на самом деле, головы не сносить.

– И что, у вас уже есть кандидатура?

– Нет, конечно. Я же сказал, что внезапно.

– Может, он еще поправится?

– Старики сказали, что нет. Еще дня два – и все.

– И где же я вам найду подходящего младенца? Сколько ему, кстати, должно быть?

– День, два, три – не больше. Потом – все. Душа не войдет. А где – ищи. У вас люди по всему свету. Мы знаем. Мы про вас больше знаем, чем вы про нас. А государств на свете больше сотни. Где-нибудь, да найдется.

– Ладно, – решил взять тайм-аут Хант, – надо подумать. Ты иди, отдохни пока, перекуси. Я пока помозгую тут. Сам.

***

Думать он будет, сказал Хант. Думать… Как говорится – думай-не думай, три гроша не деньги. Времени нет, возможностей нет. Эх, Диксона бы сюда, вот тот – голова!.. Разом бы что-нибудь придумал. Но где тот Диксон? И связи нет. Быстрой. Никто ж не думал…

С кем бы посоветоваться? Эх-х!..

И тут он вспомнил…

***

Наконец, про них, кажется, вспомнили. Из ворот вышли трое, похожих на их охранника как родные братья. В руках у каждого был такой же кривой клинок. Эти трое подошли к тому брату, что все утро мозолил им глаза и о чем-то коротко переговорили. Потом повернулись к пленникам и жестами велели подняться.

Когда ты сидишь, как говорится, на попе ровно, и у тебя связаны за спиной руки, то подняться не так-то легко. Сперва надо, постаравшись не упасть лицом вниз, извернуться, встать на колени, а потом уж, кряхтя… Да попробуйте сами!

Первым встал Куртифляс, и тут же обратился к стоящему рядом разбойнику:

– Слышь, друг, перетереть бы… По делу.

И тут же получил кулаком в лицо. Он стоял рядом со стеной, и удар отбросил его к ней. Голова соприкоснулась с камнем, и бывший царский шут и наперсник грузно осел на землю.

Потом все молча стояли и смотрели, как он возится, пытаясь подняться. На сей раз это у него выходило куда как не так ловко и быстро. Видимо, кружилась голова. Но он все же встал. Встал, посмотрел на ударившего его, сплюнул кровь и ничего не сказал. Попытка переговоров была сорвана в самом начале.