Там, в кочегарке, было страшно жарко. Она вспотела, и сейчас, на легком летнем ветерке, ее пробивал озноб. Перед глазами продолжало бушевать пламя в черных от копоти пещерах топок. Блестящие от пота тела кочегаров совершали непрерывные перемещения от угольной кучи к этим прожорливым пастям, куда они кидали и кидали лопатами уголь. И угольная пыль наполняла все помещение. И эти люди – да люди ли? – дышали этой пылью, покрытые ей снаружи, и пропитанные изнутри.

Красное на черном. Черные стены, черные люди, черный металл – и на всем красные блики ревущего в топках яростного огня.

Огонь нагревал воду. Вода превращалась в пар. Пар рвался наружу, с ревом вылетая через какие-то клапаны, как объяснил ей Грант, чтобы выровнять давление. Равновесие соблюдалось и тут, и если давление пара превысит норму, все взорвется, разлетится на куски. Ну, а если оно будет недостаточным, то все встанет, замрет, перестанут крутиться громадные железные колеса, двигаться блестящие штанги – та же смерть!

– Прекрасная модель устройства нашего мира, – пришла ей в голову умная мысль. – И наша Служба это клапан, через который выходит лишний, вредный пар, иначе взорвавший бы нашу жизнь. Вот вроде того, что сейчас перед ней. Но, в то же время, и перестараться нельзя, а то жизнь замрет и остановится. Но это пусть беспокоит старших. Не ей решать – лишнее это вот, то, что ей сейчас с такой гордостью демонстрируют, или как раз необходимое. Лично ей это совсем не понравилось. Но это, разумеется, ничего не значит. Даже если бы это вот все ей показалось симпатичным, она все равно сделала бы то, что должна. Да, собственно, она уже и сделала. Теперь дело за другими. Этой ночью этот маленький филиал ада прекратит свое существование. Вместе с его хозяевами. Так надо, и так будет.

***

– Производительность сумасшедшая! – С гордостью говорил Амбассаман. – Впятеро больше, чем на ветряках. Вдвое – чем на водяных мельницах. А затрат на хорошую водяную сколько? Это ж не просто колесо поставить – чего там такое колесо намелет!.. Это ж надо плотину возвести. А значит, землю затопить. А земля-то тоже денег стоит. А водяной опять же?.. С этими водяными лучше не связываться. Сволочной народ. И капризные – жуть! Чуть что не так, и, глядишь, речка-то обмелела. Или наоборот, в ближайшее половодье все снесет к чертям. Ну их…

– Тут тоже, – продолжал он, явно довольный впечатлением, произведенным на эту почти невестку, – тут тоже есть, знающие люди говорят, какие-то свои духи. Но, с этими просто. Зарезали черного ягненка, побрызгали в топки перед тем, как разжечь там огонь, да и все… И вот, с тех пор горит и не гаснет, тьфу-тьфу!

***

До места этого добирались часа три. Дорога была хитрая. Начиналась она на территории складов, огражденных высоким забором и хорошо охраняемых – а что вы хотите? Склады! Не подкопаешься, так и положено.

Склады эти одним боком примыкали к гряде невысоких холмов, за которыми сразу начинался густой лес. Коляска их въехала в распахнутые ворота одного из каменных амбаров, в котором оказалось пусто. Противоположной входу стены в амбаре не было, там был, как выяснилось, въезд в тоннель, который шел через холмы и выходил в лесу на неплохую дорогу, укрытую кронами деревьев. За этой секретной дорогой ухаживали и надзирали. Они проехали несколько замаскированных постов, где их останавливали и пропускали только после того, как был произнесен пароль. И это несмотря на то, что хозяина-то уж охранники знали в лицо.

Ханна сделала наивное лицо и спросила, зачем это?

– Ну вот, допустим, – ответил Грант, – захватили меня, приставили нож к боку и заставили отвезти на новую мельницу. Я скажу особое слово, и меня освободят.

– А если зарежут?

– Ничего, у меня люди ловкие, тренированные.

– А зачем вообще вас захватывать? – Не поняла Ханна. Да ей и не полагалось этого понимать. Откуда молоденькой городской дурочке знать про эти игры?

– Понимаешь, – Амбассаман стал серьезен. Это была скользкая тема, но раз уж эта девица решила войти в их семью, она должна знать и некоторые нюансы их жизни. – Понимаешь, та мельница, куда мы едем, не совсем обычная. На ней можно молоть и получать муку – кстати, очень хорошего качества, – в гораздо большем объеме, чем на любой обыкновенной.

– А это что, плохо?

– Ну, лично я считаю, что хорошо. Но ведь есть разные люди. Одни завидуют. Другие считают, что если тот способ, который использую я, распространится, то будет очень плохо.

– Кому плохо? Ведь если мука получается хорошая, то, что плохого?..

– А-а… – Махнул рукой Грант. – Это долгая история. Церковь объявляет все новое кознями Врага рода человеческого. Я с церковью не спорю, но понять, что такого дьявольского в том, что я делаю, не могу. Поэтому приходится прятаться. И тебе нужно будет молчать обо всем, что увидишь. Иначе плохо будет не только нам, но и тебе. Потому что свидетелей они уничтожают.

Грант взглянул ей в глаза и добавил тихо:

– Может, передумаешь? Пока не поздно поедем назад, да и простимся. Ты нас не знаешь, мы тебя не знаем. А?..

Ханна зажмурилась, подумала, тряхнула головой и сказала:

– Нет уж. Я тоже буду молчать. Ничего…

Навстречу им то и дело попадались возы, крытые рогожей.

Муку везут. – Поняла Ханна.

– Ну вот, – подумалось ей, – уничтожат они эту мельницу, и не будет этой муки. Что же в этом хорошего? Нет, в самом-то деле, а?..

***

Теперь, посмотрев на то, как мололась эта мука, она нашла ответ на этот вопрос. В каждой крупинке муки, смолотой на этой мельнице, в каждой булке, испеченной из этой муки – скрыта частичка того ада, который ей с такой гордостью демонстрировали его хозяева. Нет уж!.. Не надо ей такого хлеба. Подумаешь, производительность! Ну, построят вместо этой пяток нормальных, ветряных. И плотникам хорошо. Заработают на кусок хлеба. Хорошего хлеба, не отравленного всем этим… Плохо ли?

***

За обедом ее познакомили с человеком, который изобрел и сделал все то, что ей только что показали. С Халебом Букиным. Немолодой уже, высокий, с густой седой шевелюрой и короткой, не до конца еще поседевшей бородкой. Портрет его хорошо был знаком Ханне. Его разыскивали давно и повсеместно. Трижды ему удавалось как-то ускользнуть из рук ССР. Как? – А вот сейчас поймают, наконец, и спросят.

Когда ее представили Букину, он ничего не сказал. Скользнул взглядом своих светло-голубых выпуклых глаз и кивнул головой, даже не улыбнувшись. Ханна повела себя, как положено – надула губки и обиженно отвернулась. Корней в утешение пожал ей под столом руку.

Ну, и не очень-то и хотелось!..

***

Нормального застольного разговора не получалось. Разговаривали между собой Халеб с Грантом. Остальные поглощали пищу молча. Разговор шел о каких-то технических деталях – деталях парового механизма, которые требовали ремонта или замены. Прикидывали, где лучше заказать ту или иную штуковину, названия которых Ханне не говорили ровно ничего. Это было не просто ненужное, это было вредное знание. Даже более вредное, чем знание того, в какую точку человеческого тела и с какой силой нужно ткнуть пальцем, чтобы лишить это тело жизни. Хотя вот это, как раз, Ханна знала хорошо.

После обеда их с Корнеем оставили наедине. Возвращаться собирались утром, и Корней явно строил далеко идущие планы на предстоящую ночь. Следовало его как-то, не обижая, отшить. Месячные? Но они были недавно. Усталость? С чего бы?.. Не поверит. А может, и черт с ним? Что он ей? Игра-то закончена. А она по привычке… Пусть себе обижается.

***

Перед тем, как отпустить на задание, ее привели к специальному человеку. Магу, как ей сказали. Маг был уже очень стар, седобород и сгорблен. В каком-то темном, засаленном халате и непонятном сооружении на голове – то ли шапке такой, то ли тюрбане. Он посадил Ханну на стул, сам сел, скрестив ноги, на коврик напротив. Сперва он просто молча и не мигая смотрел на нее, потом закрыл глаза. Он сидел неподвижно, и только ноздри его шевелились, словно он принюхивался. А, может, и правда?..