– Да…

– Вот и все. Так что? Мы рассчитываем на твою компанию, или звонить ребятам в форме? Ты только учитывай: гарантию, что тебя там не трахнут, я дать не могу. Что ты так смотришь? Неужели ни разу со своим хахалем не звала друга? Давай, детка, это лучше, чем посвятить следующую пятилетку пошиву рукавичек.

Я поднимаю взгляд на бывшего мужа, уже не надеясь рассмотреть в нем осколки некогда счастливой любви.

– Скажи… ты все еще принципиален, как раньше? Держишь слово, которое дал?

– Допустим.

– Если я соглашусь… сделать то, что ты хочешь. Ты можешь пообещать, что не сделаешь мне больно?

– За кого ты меня держишь? – усмехается он. – Я сделаю тебе очень хорошо, Лиза.

Мне кажется, я лечу в темную пропасть. Растворяюсь в аду, который сама создала.

– Пообещай. Я так хочу.

– Хорошо. Я обещаю. Сегодня ночью тебе никто не навредит. А после мы больше не встретимся.

Алексей

Я не даю ей шанса сбежать: выхожу, чтобы собралась, и жду за дверью. Администраторша с интересом на нас косится, когда мы выходим, но молчит. Интересно, ей хоть немного стыдно? Она, по сути, подставила свою же сотрудницу по прихоти клиента и за хорошую оплату. Можно придумать тысячу отговорок, что Айжан меня знает и уверена, что я не причиню Лизе вред, но… черт, я ведь собираюсь причинить.

В ее глазах страх смешанный с недоверием. Такой жутко пьянящий коктейль. Я впитываю ее эмоции, но облегчения не чувствую, сейчас моя ненависть к ней растет по экспоненте. Смотрю на ее лицо и вижу черты сына, который до сих пор иногда спрашивает о маме. Слышу ее голос, и в голове без спроса появляются обрывки разговоров из прошлого.

На секунду, когда Лиза попросила не делать ей больно, внутри что-то болезненно сжалось. Как всегда сжималось, когда она болела или расстраивалась. Такой себе условный рефлекс: спрятать, защитить и нагло пользоваться благодарностью.

Потом отпустило. Не делать ей больно… а она, блядь, не делала? Не она сбежала, когда я лежал в реанимации? Не она сбежала, бросив ребенка, которому клялась, что мама всегда будет рядом? Не она потом постила в инстаграме тупые фоточки с моря в обнимку с новым ебарем?

О, нет, милая, я не стану делать тебе больно, но свое получу.

Я хочу вытравить ее из воспоминаний. Заменить те, в которых Лиза была любимой женщиной на те, в которых она – шлюха, прыгающая на двух членах по очереди. Хочу чтобы в ЕЕ воспоминаниях из влюбленного долбоеба я превратился в мразь, при виде которой переходят на другую сторону улицы.

Может, она уедет. Ее близость к сыну мне совсем не нравится. Думаю, наутро обсудим возможность переезда этой суки куда подальше. Если согласится – получит что-нибудь существенное, заартачится – у меня есть ресурсы и огромное желание, чтобы выселить ее к чертям.

Но сначала я ее трахну. Потому что хочу. Потому что проклятое желание не выжечь ничем, оно все еще внутри меня. Это проклятье, только вот я понятия не имею, кто и за что меня им наградил.

Она выходит из подсобки, в тонкой короткой куртке, совсем не подходящей холодной промозглой осени, плавно переходящей в зиму. Совсем не похожа на любовницу олигарха. Он что, выпер ее, ничего не оставив?

Зато смотрит, стерва, так, словно все еще надеется, что я рассмеюсь, скажу, что пошутил и подвезу до дома. Меня бесит ее наигранная трогательность. А вот страх в глубине серых глаз заводит. Мы оба знаем, что вскоре он сменится поволокой удовольствия. Я знаю ее тело, я знаю, как заставить его реагировать.

– Идем, – говорю и беру Лизу за запястье.

Не могу за руку. Поэтому тащу за собой, как купленную в магазине большую куклу – за что удобнее держаться.

Мы выходим на улицу, где дождь со снегом валят без остановки. Я сразу же сворачиваю  в один из переулков, не хочу идти по проспекту.

– А машина? – тихо спрашивает она. – Ты сказал, мы поедем…

– Вадим нашел отель неподалеку. Тебе там понравится.

Она не поспевает за мной, и приходится ускорить шаг. Лиза… маленькая глупая Лиза, зачем ты вернулась? С каждой секундой пламя внутри меня становится еще более неуправляемым. Я уже не уверен, что буду с тобой нежным. Моя маленькая глупая Лиза… что ты с нами сделала?

Запястье в моей руке хрупкой, а кожа – теплая. Кажется, она еще сильнее похудела. Или я просто так давно ее не видел?

– Леш… – слышу ее осторожный грустный голос.

– Что?

– Как… как Темка?

Что-то подобное, наверное, чувствует человек, которого взяли за горло.  Невозможность сделать вдох вкупе с яростным отчаянным желанием в последние минуты жизни сделать палачу как можно больнее.

– Чтобы я от тебя больше не слышал его имени.

– Леш… ну скажи, пожалуйста. Я скучаю…

Останавливаюсь, выпуская ее запястье из стального захвата. Подхожу вплотную. Несколько секунд она смотрит мне в глаза, но все же не выдерживает – опускает голову. Стыдно, суке. У нее нет никакого права спрашивать о сыне. Она с ним даже не попрощалась.

– Как чувствует себя ребенок, которого бросила мать? Сама догадаться не можешь? Для этого нужна степень по квантовой физике, мать твою? Забудь о существовании ребенка. Ты ему никто. Ты позорно сбежала, когда он едва не лишился отца. И сейчас спрашиваешь, как он?

Я протягиваю руку, чтобы сжать на затылке ее волосы.

– Не смей при мне говорить об Артеме. Я совершенно серьезно. Если еще раз от тебя о нем услышу, то быстро забуду все обещания и проведу тебя через такой ад, что мало не покажется. Ты меня поняла?

Молчит. Я смотрю на сжавшуюся еще совсем молоденькую девчонку перед собой, и изо всех сил пытаюсь задавить чувство жалости к ней.

– Ты меня поняла, я спрашиваю?

– Да. Поняла.

– Тогда шевелись. Погода мерзкая.

Я не признаюсь в том, что не стал сажать ее в машину, чтобы не погружаться в новый виток воспоминаний. Машина, плюс Лиза, плюс ночной город… это все равно что выстрелить себе в ногу.

Отель крошечный, из числа тех, что облюбованы туристами. Но сейчас он почти пуст: до Нового года еще прилично, а осенняя приятная погода давно закончилась. Я здесь не бывал, но Вадик в свое время, скрываясь от жены, частенько снимал номера во всех местах нерезиновой.

Нас встречает приветливая девушка за стойкой. Если она и удивлена, когда я называю имя Вадима, то не подает вида.

– Да, у господина Комаровского забронирован двухкомнатный люкс с видом на проспект. Пожалуйста, ваши документы.

Лиза медлит: ей не хочется светить документами, но я незаметно подталкиваю ее под руку. И наши паспорта ложатся на стойку. Так же, как однажды легли на стол в ЗАГСе. Если девушка за стойкой не полезет дальше, в штампы, то, наверное, подумает, что мы муж и жена. А может, ей плевать. И наше появление здесь имеет значение – до болезненной дрожи – только для меня и Лизы.

– Господин Каренин, – она кладет ключ-карту на стойку. – Госпожа Каренина. Добро пожаловать. Вам нужно помочь с багажом?

– Нет, спасибо, мы налегке и на одну ночь. До свидания.

Я сгребаю со стойки все: оба паспорта, ключ, распечатку бронирования.

– Приятного отдыха, – улыбается девушка. – Надеюсь, у нас вам понравится.

Вот за это спасибо. Я тоже надеюсь, что мне все понравится.

– Верни мне документы, – в лифте просит Лиза.

– Верну, когда закончим.

– Даже не знала, что ты такая скотина.

– Мы оба друг друга плохо знали.

Нужно быть слепым, чтобы не заметить ее дикий, почти бесконтрольный страх. Все время, что от лифта мы идем к номеру, я борюсь в себе с внезапно возникшим желанием развернуться и уйти. Надраться где-нибудь до беспамятства, чтобы ближайшие несколько дней проваляться с похмельем и не думать ни о чем, кроме того, как сильно болит голова.

Я ненавижу ее за предательство, за причиненную боль. Ненавижу себя за то, что все еще хочу ее. Ненавижу Вадима за то, что он хочет ее. Сейчас он получит все, что желает, а я, увы, нет.

И еще я ненавижу себя за жалость. За то, что смотрю на худенькие плечики, скрытые под тонкой курткой, и внутри что-то сжимается. Часть меня все еще инстинктивно ее защищает. Пусть и от самого себя.