Если бы Майя была женщиной тонкого душевного строения с деликатным слухом, то ругательства, которыми разразился Харрисон, вызвали бы огромный риск смерти от инфаркта. Но она была женщиной грубой и сама в нужный момент практиковала непристойную лексику, поэтому совершенно не расстроилась, за исключением судьбы Леоноры.

— Я пойду с тобой, — заявила она Харрисону.

— Нет, ты останешься здесь, я не смогу позаботиться о двоих.

— О себе я позабочусь сама, мне не нужна твоя помощь.

— На этом свете ещё остался хоть кто-нибудь с мозгами? — проворчал Дьюк. — И потом, если ты пойдёшь за мной, то можешь помешать задушить её, а лишиться этого удовольствия я не хочу. Если Леонора ещё не умерла, то клянусь — я прибью её!

✽✽✽

«Сучка» — именно это слово повторял Харрисон мысленно, с настойчивостью мантры. Временами он даже произносил его вслух: тихо, но со злостью.

Дождь продолжал прерывистую пытку: вот он пропал, уступая место иллюзорному солнцу, а в другой миг вернулся, сильно избивая.

Харрисон следовал по знакомому пути и повсюду взглядом искал Леонору. Сам по себе путь не был неудобным, его затрудняла река: превращаясь в трясину она, должно быть, становилась родственницей озера, потому что вела себя также удблюдочно. Пересечь реку можно было в одном единственном месте, но только не в сезон дождей, когда соединяющая берега тропа исчезала, течение усиливалось, превращая переправу в ловушку для людей и животных.

В какой-то момент, когда путешествие уже показалось бесконечным, а дневной свет стал сменяться сумерками, рядом с насыпью Дьюк чётко увидел тёмный согнувшийся силуэт.

Леонора?

Это была она. Чёрт возьми, только она была не одна. Девушка сидела на большом камне на этом берегу и чем-то кормила маленького медвежонка.

Харрисон пробормотал грубое ругательство и огляделся вокруг. Насколько Леонора безрассудна?

Стараясь не шуметь, мужчина стал тихо и неспешно приближаться, приготовив винтовку.

Леонора его заметила и встала. Не произнося ни слова, Харрисон махнул рукой, призывая подойти к нему. Затем он приложил палец к губам, требуя молчания. От недоумения Леонора нахмурила лоб пока приближалась. Медвежонок звонко зарычал.

Дальше всё произошло очень быстро, совпадая с ударом грома и закатом.

Люди не думают, какими быстрыми могут быть медведи; их представляют высокими, сильными, пугающими, но медленными и неуклюжими.

Медведица вовсе не была медленной и неуклюжей. Харрисон едва заметил силуэт, который возвышался за его спиной и не успевал развернуться для выстрела. Инстинктивно (о чём потом будет долго себя спрашивать), Дьюк бросился на Леонору и опрокинул на землю, прикрывая своим телом.

— Заткнись, не дыши и не шевелись, — прошептал ей на ухо. Он чувствовал, как девушка задрожала, испуганно вздохнула, а потом, возможно, произнесла молитву отчаяния.

— Я тебе сказал: не дыши. Притворись мёртвой.

Медведи редко убивают. Для тех, кто осмелится приблизиться к их детёнышам, они могут преподать урок (более или менее символичный). Но поняв, что у них нет причин чувствовать себя в опасности, эти животные не бесятся с необоснованной жестокостью. Оставалось узнать: насколько символичным будет урок.

Когда Дьюк почувствовал, как когти большого животного проникают в плоть на плече, он понял, что наказание будет показательным. Острая боль умоляла его горло о крике, но Харрисон прикусил язык, изо всех сил стараясь выглядеть трупом. Ещё один такой удар и он станет таким на самом деле.

Медведица пугающе прорычала; её рык был похож на сигнал к войне. Но второго удара не последовало, только этот мощный рык-предупреждение, а затем раздался звонкий и невинный зов медвежонка, который удалялся.

— Не двигайся пока, — ещё раз сказал Харрисон, — мы должны быть уверены, что они ушли.

Возможно, прошло несколько минут, а возможно отрезок бесконечности.

Они так и продолжали лежать: под проливным дождём, пока остатки дневного света перемешивались с сумерками. Потом неожиданно Харрисон приглушённо вскрикнул и пошевелился. Он вставал мучительно и тягостно, плечо болело безумно, и на мгновение мужчина испугался, что потеряет сознание, словно девочка, пошатывающаяся при виде капли крови. Харрисон поднимался на ноги, поддерживая себя здоровой рукой с терпением Сизифа.

Леонора тоже пошевелилась и медленно поднялась. В сумерках Харрисону показалось, что силуэт девушки пошатывается.

— Нам нужно немедленно отсюда уходить, — произнёс Дьюк и наклонился за ружьём.

Этот простой жест вырвал у него хриплый стон и яростное проклятье. Тут Леонора не могла не заметить болтающиеся куски ткани на разорванной куртке и кровь, которая стекала поблёскивая, подобно жидкому рубину. Девушка приблизилась с намерением поддержать, но Дьюк её остановил раздражённым жестом.

— Я справлюсь сам! Держи фонарь и освещай хорошо дорогу. Не хватало только свалиться в реку.

Идти было нелегко: с раной, надвигающейся ночью, страхом, что медведица вернётся и необходимостью держать ружьё наготове, чтобы не повторить ошибку и вновь не оказаться неподготовленным напротив новой опасности. И прежде всего было нелегко сдержаться и не придушить эту идиотку.

Время от времени, когда Лео не оборачивалась поинтересоваться, как он себя чувствует тоном, выражающим глубокие опасения, почти истерическим, Харрисон слышал её задыхающееся дыхание.

— Нет, я не в порядке! — потеряв терпение, ответил Харрисон. — А сейчас заткнись, и может осветишь дорогу не дёргая луч света? Если не сможешь удержать руку от дрожи, ты вызовешь у меня грёбаную морскую болезнь!

Леонора притихла на время, но её рваное дыхание издавало больше шума, чем крик.

— Прости, — прошептала Леонора в какой-то момент, — мне очень жаль.

— Ограничься быть полезной. С жалостью загнёмся оба.

— Ты искал меня?

— Нет, я то и дело гуляю и предлагаю медведям порвать мне спину.

— Я повела себя безрассудно. Думала медвежонок один.

— Типичные рассуждения слабоумного ньюйоркца, кто никогда не видел даже документальных фильмов National Geographic.

— Если бы ты не вёл себя как мудак, я бы не ушла разозлившись, и лучше всё обдумала.

— Объясни, это твой способ поблагодарить за спасённую жизнь?

Леонора вновь притихла. Потом, когда они практически дошли до хижины Майи, произнесла шёпотом:

— Спасибо. Ты мог упасть на землю и проигнорировать меня. Но ты меня защитил. Думаю, я твой должник.

✽✽✽

Майя зашивала плечо Дьюка с хладнокровностью хирурга. Харрисон реагировал с такой же невозмутимостью.

Несмотря на то, что боль была похожа на удары раскалённой саблей, он не проронил ни единого звука, глубокое страдание отражалось лишь в выражении лица мужчины.

На протяжении всей процедуры сильно расстроенная Леонора кружила вокруг Харрисона и выглядела бледнее, чем он. Она казалась отчаянной бабочкой: металась вперёд-назад, с почти детским испугом заламывала пальцы и осматривала его разорванную кожу, как будто Харрисон это невинное создание, которого ранил сумасшедший.

Он принял решение ненавидеть Лео за то, что поставила его в такое положение и начал испытывать конфликт с чем-то совершенно неожиданным, чем-то похожим на сопереживание, как дань её мучениям.

«Отлично, хочу отправиться в постель, я рисковал закончить как бык на арене, спасая её задницу, и теперь мне её жаль. Каким будет следующий шаг? Отрезать свои причиндалы и завязать вокруг них розовый бант?»

— Ты бы успокоилась, — неожиданно сказал Харрисон перед очередной вспышкой отдышки, типичной для тех, кто собирается умереть от инфаркта. — Ты продолжаешь провоцировать у меня морскую болезнь. Кажешься грёбаным волчком.

Леонора остановилась, но не потому, что перестала волноваться.

— Это моя вина, — прошептала она. Пальцы на её руках продолжали конвульсивный танец. — Я была идиоткой. Ты мог умереть. Я не могу… не могу дышать при мысли, что… ты мог умереть.