Мужчина оглядывает меня взглядом, который олицетворяет горечь. Потом забирает из моих рук пистолет, закидывает на плечо ружьё и мрачный уходит в сторону хижины. Перед тем, как переступить за порог, Харрисон оборачивается.

— До настоящего момента я проявлял любезность, но теперь перехожу к жёстким манерам. Нужно много всего сделать. Пока ты остаёшься здесь, будешь вносить свой вклад. Или плати, или работай, или уходи. Это моя собственность, и нахлебники не признаются. Других вариантов нет.

✽✽✽

Животные паслись снаружи под лёгким дождём на широком пастбище с ограждением. Считаю, что они красивые, даже если и не говорю об этом Харрисону. Красивые не в классическом понимании, это не лебеди, журавли, пантеры или бабочки; но я люблю необычную красоту, непредвиденные союзы, семьи, которые не ожидаешь. Я не очень хорошо поняла — думает ли индюк, что он баран, но у меня сложилось чёткое ощущение, что баран верит в то, что он индюк. У Дьюка действительно смешное стадо или табун, или стая, в зависимости к какому виду животные себя относят. Всё же не удивлюсь, если Шип попытается загоготать. Я держусь на расстоянии, потому что немного боюсь, когда шипя, меня окружают гуси. Как идиотка выбегаю под дождь, преследуемая четырьмя шумными пернатыми, марширующими идеальной индейской цепью. Харрисон качает головой.

— Иди чистить навоз, — указывает он мне.

Выполняю; иду чистить лопатой навоз, чтобы показать ему, что я не какая-то глупая городская девчонка, которая приходит в ужас от голубиного помёта. Работа тяжёлая, во всяком случае для меня. В какой-то момент, измученная, я вынуждена остановиться и прижаться к стене хлева. Раньше у меня болел только живот, теперь ещё и руки.

— Ты уже устала? — ироничным тоном спрашивает Дьюк.

— Совершенно ни капельки, я свежа как роза, — отвечаю и наблюдаю, как меня вновь окружают гуси. — Почему они на меня злятся?

— Они способны распознать собрата.

— В таком случае, Шип должен признать тебя своим вожаком.

Провожу рукой по лбу, я и правда устала, и начавшийся цикл всё усложняет. В Нью-Йорке я лежала бы на диване, запив половину упаковки обезболивающего настойкой кардамона, а у моей головы свернулась бы клубочком кошка. Здесь же чищу лопатой навоз и вынуждена терпеть упрёки от козла.

— Иди домой, — говорит мне, словно гонит прочь.

— Что?

— Я согрел для тебя воду.

— Что?

— Я ранее подогрел для тебя воду, — повторяет Харрисон, теряя терпение. — Был кипяток, сейчас, наверное, тёплая.

— Что?

Согласна, знаю, что не блещу словарным запасом, но, откровенно говоря, я в шоке.

— От усталости ты впала в маразм? Я должен всё говорить по слогам или, возможно, тебе нужно и нарисовать?

— Нет… только… не понимаю, когда произошло нашествие инопланетян. Я не заметила.

— И потом ты спрашиваешь, почему гуси следуют за тобой. У тебя мозг с фасолину.

— Другого объяснения нет, — настаиваю я, пропуская мимо ушей зловредный комментарий. — Летающая тарелка оставила где-то огромный стручок, как при вторжении пришельцев, и инопланетянин с доброй душой занял место мудака, который был раньше в твоём теле.

— Не болтай фигню, а иди переоденься. Я здесь закончу.

— Можешь сразу не возвращаться в дом?

— Зачем, чтобы увидеть тебя голой? Спасибо, нет, не хочу. Я уже насмотрелся на жизнь вперёд и следующую, и этот опыт повторять не собираюсь.

Приближаюсь к Харрисону и на очень близком расстоянии от его ног с такой злостью втыкаю в землю вилы, что инстинктивно он отступает. Мгновение смотрит на меня яростным взглядом, который практически сразу становится наглым.

— Не понял, почему ты злишься. Обиделась, потому что хочешь, чтобы я увидел тебя голой? Я могу пойти на жертву, но потом не отвечаю за плохой вкус моего члена.

— Ты противен, — говорю ему — Мне кажется, что воспитанный инопланетянин уже улетел и на его место вернулся козёл-пошляк.

Поворачиваюсь к Харрисону спиной и выхожу из хлева. Правда, мой фальшиво-драматический уход испорчен гусями, которые идут по пятам как надоедливые белые тени.

✽✽✽

Закрываю входную дверь на засов, оставляя Принца снаружи играть в грязи. Козёл потом его почистит.

Блокирую окно. Спокойно моюсь. Среди вещей, которые мне подарила Майя, есть клубничный шампунь. Возможно, срок его годности истёк, но всё же — лучше, чем ничего. Переодеваюсь в одежду Люси. Она любила персиковый и цвет морской волны. Понимаю, что выгляжу нелепо, одетая как фея единорогов в этой хижине, которая лишь на ступень отличается от ночлежки древних первопроходцев, но меня это не волнует. Мне кажется, свитер очень сильно натягивается у меня на груди, а брюки менее удобны, чем должны сидеть спортивные штаны, доказывая, что я толще, чем Люси. Ну, мне наплевать. Если кого-то это раздражает, он может отвернуться.

Прибираю за собой в крошечной ванной комнате, пробую проверить работает ли телефон, отодвигаю засов и потом любопытствую на кухне.

Не могу себя назвать шеф-поваром, но я умею готовить достаточно хорошо. Конечно, имея правильные ингредиенты, а не кучу консервированных продуктов, результат получился бы лучше. Тем не менее, я стараюсь и в какой-то момент понимаю, что напеваю.

Прекращаю, когда звук дождя слышится громче, а в спину ударяет резкий порыв ветра.

Мокрый, но очищенный от грязи Принц подбегает ко мне, и я угощаю его картофельной кожурой. Потом поворачиваюсь… Харрисон стоит на пороге с нечитаемым выражением на лице. Носитель множества эмоций, среди которых, без сомнения, узнаю раздражение. Это состояние души легко интерпретировать с таким тяжелым багажом мимики: губы в напряжённой тонкой линии, ноздри расширены, как у коня, ладони сжаты в крепкие кулаки.

— Твою мать, что ты делаешь? — спрашивает меня.

— Ты сказал, что я должна вносить свой вклад, пока здесь живу. Это моя часть. Не переживай, я тебя не отравлю. Не знаю, где ты хранишь цианид, а с собой я не захватила. По правде говоря, я была бы довольна и слабительному, но нет и его.

— Больше так не делай.

— Что?

— Ты достала с этими «что». Возможно, твой мозг необходимо заменить на мозг курицы и тогда уверен, по сравнению с тем, что сейчас, остались бы излишки. Больше не смей изображать из себя жёнушку, которая поёт пока готовит, от этого я зверею.

— Жёнушка? — восклицаю я и взрываюсь от смеха. — Мне кажется — заменить мозг на куриный должен ты!

Дьюк продолжает молчаливо бросать в меня враждебное хитросплетение взглядов. На секунду мне кажется, что он готов вышвырнуть меня вон; представляю, как тянет за ворот свитера и бросает спать в хлеву с моими пернатыми фанатами. Никто и никогда не смотрел на меня с таким упорством. И мне никогда не приходилось выдерживать чей-то долгий настойчивый взгляд. Обычно после безрассудного начала я начинаю смотреть вниз, потому что не люблю войну и ненавижу оружие; но сегодня я научилась стрелять, заряжать «кольт» и «винчестер». Сегодня, когда я ослаблена, ощущаю себя сильной и, вероятно, тоже могу вступить в сражение.

Спустя немного времени, Харрисон отворачивается. Качает головой, закрывает входную дверь, снимает испачканные грязью сапоги и оставляет их в углу. Идёт в маленькую ванную комнату и прежде, чем успевает войти, говорю ему:

— Я тоже нагрела для тебя воду.

Он вновь встречается со мной взглядом.

— Никогда больше не делай и этого. Занимайся своими делами, Леонора. Не желаю доброты любого типа. Меня от этого тошнит.

— Ты проявил раньше любезность ко мне.

— Больше не сделаю, если результатом стало появление идиотки, которая одевается в розовое и бродит по дому, напевая словно Мэри Поппинс.

— Почему ты боишься доброты?

— Я не боюсь! Мне противно, это совсем другое. Просто отстой, всё то, что фальшиво и скрывает другие намерения.

— Давай послушаем, какие скрытые намерения у меня были?