- Вовка, а почему два журавля летят отдельно от клина? Рядом, но отдельно?

  - Ну, откуда я знаю, может какие-то смотрящие за строем.

  - Скажешь тоже - смотрящие. А впереди, наверное, вожак летит. И летят они точно на юг. Я читала, что часто стаи ведут самки, у них интуиция лучше.

  - Знаю, где ты это прочитала. В сказке про Нильса и Акку Кнебекайзе.

  - Дурак. Это в "Комсомолке" была статья Василия Пескова про перелётных птиц. И вообще увидеть журавлиный клин это к счастью.

  - Конечно к счастью. Ладно, пошли домой. - Муж крепко обнял меня, но мы не тронулись с места. Мы стояли на Дворцовой площади и провожали взглядом улетавших журавлей. А я почему-то была бессовестно счастлива, и смотрела вслед журавлям с восторженной улыбкой, словно знала, что счастья мне не избежать.

  Молоденький курьер равнодушно вручил мне конверт и, процедив сквозь зубы - "До свидания", сбежал по лестнице через две ступеньки. Я почему-то долго смотрела ему вслед, хотя его след давно простыл, и даже хлопнула внизу входная дверь в подъезд.

  "Московская городская нотариальная палата. Западный административный округ. Нотариальная контора..." - я очень удивилась, прочитав обратный адрес. Какие такие нотариальные дела могут быть у меня в Москве? А письмо было чисто формальным, мне предлагали подписать согласие на продажу квартиры по Кутузовскому проспекту, где я была временно прописана с 1983 по 1986 год. Эта моя подпись не играла никакой роли. Просто так было положено. Меня чисто уведомляли, что квартира продаётся. Правда, внизу мелким шрифтом было приписано, что если я имею какие-то права на продаваемую недвижимость, то могу заявить об этих правах в течение полугода, со дня получения данного письма.

  "Да ни черта я там не имею, и никогда не имела!" Эта квартира родителей моего бывшего мужа. Он вступил в права наследства, и решил её продать. Это я узнала от него, когда он поздравлял меня с Новым годом. Родители всё оформили так, что Вовка был единственным наследником неделимой недвижимости. Он рассказывал, как окончательно рассорился со старшим братом. И, что его жена, которая ушла от него к молодому мужику, и официально с Вовкой развелась, тоже облизнулась. Хотя кинулась искать пути - отнять и поделить. Ну, прямо, как Булгаковский Шариков. Но Вовкин папА был очень хитрым и прозорливым. Старший сын был приёмным, а Вовка единственным родным ребёнком. И свою сноху он прекрасно знал. И вот, несколько раз расписавшись для тренировки, я ставлю свой автограф на гербовой бумаге, и вкладываю её в приложенный конверт с маркой.

   Я стою в очереди на почте, и смотрю в панорамное окно. Но вижу не улицу с оживлённым движением, а дворцовую площадь в Питере, и себя на тридцать лет моложе, запрокинув голову, смотрящую вслед улетающей стае журавлей.

  - Женщина, ваша очередь! - Кто-то грубо подталкивает меня к окошечку, и я протягиваю свой конверт.

  - Заказное? - Спрашивает уставшая женщина - оператор. Я, молча, киваю, жду несколько минут, потом получаю квитанцию и ухожу.

  Я с надеждой смотрю в небо. Но журавлиного клина там не может быть по определению - на дворе февраль.

  Мои почти два года замужества показались мне вечностью. Только четыре дня, которые мы провели с мужем в Ленинграде, сразу после свадьбы, остались светлым воспоминанием на фоне бесконечной тягомотины, которая началась по приезду в Москву. Вовку не то чтобы, как подменили, он, словно успокоился, что я теперь никуда не денусь, и зажил своей жизнью на полную катушку. Отец мужа отдал нам свой кабинет - комнату в коммунальной квартире на четверых хозяев, полученную от Союза писателей. Как оказалось, Вовка об этом мечтал уже давно. Теперь ему не надо было каждый день возвращаться в дом родителей, и отчитываться перед отцом, ходил он на занятия в институт или не ходил. Чаще всего он не ходил, потому что в училище, где мы работали, монтировали компьютерный класс, и Вовка устанавливал программы на новенькие персональные компьютеры, которые привозили в училище по одному, на персоналке директора, прямо из Зеленограда. Он засиживался на работе чуть не до утра, и ему было не до занятий на вечернем отделении института. Но папА считал, что нет ничего важнее, чем доучиться до диплома. "Неоконченное высшее никого ни к чему не обязывает. Тебя могут не принять на хорошую работу, не смотря на весь твой опыт и золотые руки. Ты так и останешься оператором ЭВМ по единственному диплому техникума" - говорил он сыну, и, конечно же, был прав. Меня Вовка не слушал в принципе. Со мной он говорил только о соседях, семейном бюджете, и планах на отпуск.

  А я моталась между работой, домом и его родителями. Мне приходилось часто вводить его папА в заблуждение, по поводу Вовкиной учёбы, от чего у меня на душе кошки скребли. Вовкину матушку его учёба не волновала, она меня допрашивала, про нашу жизнь с соседями, и всё время грозилась явиться лично и разобраться с теми, кто вытирался нашими полотенцами в ванной, или тырил из стола на кухне крупу. Но она так, ни разу не пришла. Она бы просто не смогла подняться на третий этаж без лифта, в доме сталинской постройки, где в квартирах были пятиметровые потолки, и лестница, даже мне давалась с трудом. У моей свекрови был артроз. Поэтому все свои проблемы с соседями я решила сама - я больше ничего не оставляла ни в ванной ни на кухне, ни в прихожей. Вовка быстро привык к тому, что прежде чем выйти из комнаты по какой-нибудь надобности, нужно взять с собой все нужные аксессуары, а меня это сильно тяготило. Но зато была цела наша зубная паста, и щётки утром не оказывались мокрыми.

  Забравшись вечером под одеяло, я засчитывала себе прожитый день за три. Родом из маленького города, где было всего три автобусных маршрута, я моталась по Москве на метро, троллейбусах, трамваях и автобусах, и иногда мне хотелось взвыть, когда перед моим носом закрывалась дверь вагона метро. А мой муж разъезжал на такси. Ему так было удобно. Он сам себе зарабатывал деньги на легковой транспорт, и почти каждый день возвращался домой за полночь, когда метро уже не работало. У его отца была машина, старенькая "Волга", но она давно стояла в гараже - ракушке, папА уже боялся садиться за руль. А Вовка не хотел ни отцову, ни свою машину. У него не было на неё времени. Наступили новогодние каникулы у наших учеников, и я смогла себе позволить неделю в счёт отпуска, чтобы элементарно отоспаться. Ни мужу, ни его родителям я об этом не сказала, просто забыла. Потому что директор училища отпустил меня в последний момент перед Новым годом, и за праздничными хлопотами это вылетело у меня из головы. И именно в те первые январские дни я поняла, что ничего на свете не происходит зря. Если бы я как обычно ездила на работу, или моя семья была в курсе моего отпуска, я бы не узнала то, что скрывали от меня муж и его родители.