– Чернов, клянусь, если ты лишил моего сына отца, я тебя убью!

– Я разберусь!

– Разобрался уже…

Он хочет что-то ещё сказать, но сдерживается, вместо этого просто проходит мимо меня в квартиру, закрыв за собой дверь. Очень хочется пойти за ним, засесть у них под дверью и не пропустить ни одного слова. Но нельзя. Если они сами не разберутся, то тогда всё зря. Одеваю заскучавшему Баксу поводок и иду на улицу.

***

После того памятного разговора с Сашкой, когда я клялась, что никогда не выйду за него замуж, мы больше не разговариваем. Впрочем, я опять начинаю видеть их в обнимку с Сомовой. В последнее время я встречала их исключительно порознь, а теперь вон опять, стоят, обнимаются. Ну и ладно, ну и пофиг… И вообще это я ему отказала, а детали мы опустим.

Делаем вид, что друг друга нет, даже глаза не поднимает. Наверное, это у них такая семейная стратегия, потому что Алёна тоже каждый раз проходя рядом со мной, смотрит куда-то в пустоту. Вот без Алёнки мне одиноко, но тут уж я сама виновата.

Время идёт своим чередом, приходит весна. Я учусь, даже закрываю все свои долги. Правда, на физкультуру я теперь не хожу, у меня есть справка от участкового врача с освобождением на год, к счастью причина в ней не указана. Мы готовимся к переезду в новую квартиру. Папа устраивается на работу, а мама тщательно перетряхивает все домашние вещи, решая, что взять с собой на новое место. Тема с Уругваем закрыта навсегда.

А ещё меня больше не тошнит, вообще. Не сразу это замечаю, но потом, вспоминая, понимаю, что после нашего побега с аборта меня не рвало ни разу.

В школе пока никто не знает про мою беременность, но мама говорит, что пока не поздно надо идти к директору, потому что уже совсем скоро моё положение будет не скрыть. К слову его пока практически не заметно, хотя одежда постепенно становиться теснее, и в первую очередь в груди, что меня сильно смущает. Не хочу думать о том, почему так происходит, и к чему готовится мой организм. Говорят, что то, что естественно, то небезобразно, но, блин, грудное вскармливание… Я вообще стремаюсь всего того, что хоть как-то связано с моим телом. А можно я буду кормить ребёнка из бутылочки? В рекламе же вон показывают.

Бабуля притаскивает мне откуда-то кучу книг про счастливую беременность и воспитание детей. И даже одну про половое воспитание. На что папа шутит, что уже поздно, чем вгоняет меня в краску.

В апреле, когда я окончательно перебираюсь в широкие рубашки и толстовки, мама идёт к директору школы, Галине Петровне. Не знаю, о чём они там разговаривают, но после урока меня вызывают к ней в кабинет.

Наша директор была достаточно строгой женщиной, которая по полной спрашивала с каждого за его проступок. Но она мне всегда нравилась, я считала её справедливой. Правда, это было до того, как я оказалась в роли провинившейся. Если Галина Петровна и удивлена, то этого не показывает. Она сидит за своим столом и разглядывает меня. Я понимаю, что пытается оценить, насколько виден мой живот. От чужого взгляда становиться неуютно, и я даже пытаюсь его втянуть, хоть и знаю, что это бесполезно.

– Саша, присаживайся, – указывает мне на один из стульев за длинным столом. Я сажусь, при этом чувствуя себя кроликом в гостях у льва. – Да, не волнуйся ты так… тебе вредно. Ситуация сложная, но не смертельная. Ты не первая, боюсь, что и не последняя.

Не то чтобы мне легче стало от этих слов, ну судорожно вжиматься в стул я перестала.

– Мы сегодня с твоей мамой имели долгий разговор, скажу сразу, далеко не самый лёгкий… Она готова забрать твои документы из школы, но я думаю, что это не решит проблемы. С твоей головой было бы неправильно бросать учёбу.

Сказать мне на это нечего. Вопрос о дальнейшем обучении в школе был в нашей семье открыт. Родители твердили мне о том, что рождение ребёнка – это не конец моей жизни, что мне ещё предстоит выучиться, найти своё место, свой путь. А я боялась, что как раз то наоборот. Меня до безумия страшило то, что скажут другие. Поэтому я уже сейчас была готова рвать когти из школы.

– Когда тебе срок ставят?

– В начале августа.

–Ну что ж, у тебя будет какое-то время на восстановление. Я думаю, что тебе имеет смысл отучиться в 11 классе. Ты, конечно, не обязана будешь ходить в школу, мы можем перевести тебя на домашнее обучение. Я так понимаю, что родители буду помогать ухаживать за ребёнком?

– Д-дааа, – заикаюсь я. – Мы это не обсуждали, но, если что, есть ещё бабушка.

– Вот и отлично. Но, Саш, ты должна чётко понимать, что тебя ждёт дальше. И я сейчас не о ребёнке. Как только другие люди узнают про твоё положение, для тебя всё изменится. Люди всегда остры на язык, когда дело касается каких-либо пикантных тем. Я тебе не пугаю, но поверь моему опыту, тебя будут обсуждать все, и не только учителя или дети, но даже их родители. Думаю, что парочку неприятных разговоров по твою душу мне предстоит пережить.

Галина Петровна озвучивает мои самые страшные опасения, поэтому мне только и остаётся, что сдавленно кивнуть в знак понимания.

– Но, это ещё не означает, что ты должна сдаваться. Люди всегда что-то говорят. И будут говорить. Не здесь, так где-нибудь ещё. И тебе ещё предстоит научиться с этим жить.

– Да, я это понимаю…

– Тогда я предлагаю такой план. Этот учебный год ты закончишь досрочно в конце апреля. Я договорюсь с учителями, чтобы они приняли у тебя работы и аттестовали. Потом устроим тебе декретный отпуск, отдохнёшь за три месяца, сил наберёшься перед самым главным. В августе спокойно рожаешь. А в одиннадцатом классе уже определимся, в каком формате ты будешь учиться. Как тебе?

Я какое-то время обдумываю её слова. Досрочно завершить обучение в школе я готова уже хоть сейчас. Так что вариант с тем, чтобы не учиться здесь в мае меня полностью устраивает. Но вот потом вернуться в школу? Когда ВСЕ уже будут знать обо мне. Смогу ли я с этим справиться? Да, я, конечно, не такая известная личность, как та же Сомова, но ведь шептаться будут, пальцем показывать будут, я знаю. А если узнают, от кого я беременна, то и вовсе мне проходу не дадут.

Вот только не смотря на переезд, уезжаем мы не так уж далеко, родители специально покупали квартиру рядом с бабушкой, они же тогда не знали, что мне приспичит рожать в 16 лет. Поэтому люди и знакомые всё равно никуда не денутся. И если не одноклассники, то бабки у подъезда всё равно мне всю плешь проедят.

Права Галина Петровна, мне надо уметь с этим жить.

– Я согласна, – принимаю я решение.

– Вот и замечательно. И, да, Саш, передай от меня пламенный привет Чернову, пусть тоже как-нибудь зайдёт

Вот же чёрт.

Выхожу из кабинета директора я еле живая. И уже не от страха, а от того, что сама не могу поверить в то, что наш разговор прошёл таком ключе. Я ждала всё что угодно, только не понимания и защиты. Может быть, всё не так страшно?

Через неделю у меня день рождения. 16 лет. Не то чтобы великая дата. Но согласитесь, рожать в 16 не так грустно, как в 15. По крайней мере я успокаиваю себя именно этим. Учиться мне осталось две недели, и я уже сдала почти все предметы. Галина Петровна объявила учителям, что я собираюсь в Уругвай с родителями, поэтому всё отнеслись к этому спокойно.

Класс жидкими аплодисментами поздравляет меня с праздником, а Любовь Николаевна дарит традиционный Сникерс. На этом массовые гуляния можно считать оконченными.

Зато на пятом уроке Вера Андреевна зазывает меня к себе, у нее как раз окно, поэтому мы спокойно пьём чай с моим честно разделённым Сникерсом.

– Что-то ты, Санька, ко мне в последнее время не заходишь. Только на уроках тебя и вижу.

– Дела, – неопределённо пожимаю я плечами.

– Дела у нее… Наверное, уже вовсю чемоданы в Уругвай пакуешь? Завидую я тебе, по-хорошему, скоро в лете окажешься, с иностранцами своими болтать будешь. Давай, чтобы испанским после этой поездки владела как родным.

От её слов становится грустно. Интересно, что она подумает обо мне, когда правда всплывёт наружу.