Эта книга написана в контексте социологии поколений. Именно такой подход, на мой взгляд, позволяет не только адекватно представить папину биографию, но и предложить не совсем стандартную оптику для общего анализа того, что произошло с СССР в последние три десятилетия его существования. Я рассматриваю перестройку как своего рода «бунт» сорокалетних, а причины кризиса в партии и стране – в отсутствии поколенческого обновления в руководящих структурах КПСС в 1970-е и начале 1980-х годов. Папина биография как нельзя более красноречиво иллюстрирует правомерность такого подхода. Для подтверждения своих выводов я использую папины воспоминания, над которыми он работал сразу после событий августа 1991 года, и которые издал по «горячим следам» в ноябре того же года. Кстати, их название («Я был последним «Первым») придумал я.1
Обложка книги воспоминаний. Ноябрь 1991 год.
Помимо этого, я опираюсь на архивные материалы, многочисленные публикации в газетах того времени, на папины статьи и интервью, а также на прямые эфиры с ним как по областному, так и по центральному ТВ, которые я записывал на видеомагнитофон с телевизора в момент трансляции. Сейчас все эти записи доступны в итернете, поскольку я оцифровал и выложил их на своей странице в YouTube.2
Используемая мной поколенческая матрица кому-то из читателей и коллег-социологов, возможно, покажется слишком экстравагантной, но я, честно говоря, не вижу, чем она хуже, например, того же экономического детерминизма, объясняющего кризис и крушение СССР исчерпанием его экономического механизма. Каждая методология выделяет строго определенный аспект явления или процесса, поэтому в общественных дисциплинах мы используем многообразие теоретических схем для более объемной интерпретации социально-политических процессов. В данном случае я делаю акцент на поколенческой интерпретации.
В этой книге я определяю поколение в категориях Карла Маннгейма – то есть скорее не как демографическую принадлежность, а как ценностную. Как людей, объединенных не столько возрастом, сколько общностью ценностей и пережитого совместного исторического опыта. Разумеется, в каждом поколении есть разные люди, поэтому в социологии поколений речь идет о своего рода «модальном типе», определяющем антропологический портрет поколения, которое пытается реализовать свою поколенческую программу. Я предлагаю рассматривать процессы, происходившие в КПСС в 1970-е-80-е годы и саму перестройку, как войну поколений, которая, на мой взгляд, продолжается до сих пор и определяет глубинный смысл политических процессов в современной России.
Пионерами теории поколений являются американцы Уильям Страус и Нил Хау, но именно применительно к России, на мой взгляд, поколенческий подход обладает бОльшими эвристическими возможностями, то есть позволяет довольно адекватно анализировать и объяснять значимые российские социально-политические события последних десятилетий.
В отличие от западных обществ, в нашей стране судьбы поколений определялись кардинально не только глобальными факторами (война, великая депрессия и т.п.), но решениями съездов партии, пленумов и политбюро ЦК или смертью генсеков. Любой съезд или пленум ЦК мог в одночасье поделить жизнь всего поколения на до и после, причем это касалось всех без исключения – и рабочего, и колхозника, и профессора, и министра, и партработника. Если в тех же США или Западной Европе поколенческий разлом наступал постепенно и становился, главным образом, следствием развития самого общества – изменение качества жизни, трансформация ценностей и т.п. (исключение – война или мощный социальный взрыв), то в СССР, помимо этих факторов, нашу жизнь напрямую определяли партия и правительство, поэтому поколенческий разлом наступал мгновенно и оставлял «чистый срез», отделяющий одно поколение от другого. Я об этом пишу в статье о моем поколении.3
Объяснение политических процессов борьбой более молодого поколения с поколением, засидевшимся у власти, встречается, например, в работах по истории Мексики. В частности, ряд историков полагает, что движение за либеральные реформы в Мексике 1855-1876 годов имело форму такого поколенческого конфликта, результатом которого явился приход к власти более молодого поколения, а старое было отодвинуто от властных рычагов.4
В этой книге на примере биографии отца я старался показать, что среди его поколения партийных работников потребность в реформировании КПСС возникла абсолютно органично, поскольку была сформирована как раз тем засильем на ключевых постах людей старшего поколения, не дававших возможность молодым расти и реализовывать свою поколенческую программу. Я пытаюсь понять, что же пошло не так и делаю свои выводы.
Например, я считаю, что с уничтожением КПСС в августе1991 года была уничтожена и демократия в России. Только сами тогдашние «демократы» этого не поняли. Альтернативный вектор развития страны через реформирование КПСС оказался нереализованным, хотя сейчас, по-моему, ясно, что это был бы лучший, наиболее безболезненный вариант трансформации советского общества. В России институциональная демократия могла проявиться только в КПСС, как это ни парадоксально. По той простой причине, что именно в недрах КПСС эта потребность в демократии была осознана и вызрела среди молодого поколения партийных работников. Здесь хотел бы уточнить – я говорю не о всех молодых поколениях партийных функционеров, а о поколении «оттепели», то есть поколении моего отца.
Именно в недрах КПСС эта самая демократия и пробивалась робкими ростками в 1970-80-е годы. Как только наметились плоды – все вырубили, открыв прямую дорогу к примитивному авторитаризму. А что же вы хотите, когда уничтожаете единственный институт, который дорос до потребности системной демократии. Я говорю именно о системной демократии, а не о демократическом активизме, который всегда был в СССР на уровне индивидуальных протестов диссидентов.
Мой отец и его коллеги-единомышленники, как это обычно бывает, были сметены революцией, точнее, контрреволюцией Б.Н. Ельцина. Борис Николаевич, возможно, сам того не желая, оказался во главе антиперестроечного процесса. Как говорится, спасибо и на том – что не расстреляли, как это непременно случилось бы в не таком уж давнем прошлом. Все-таки с тех пор нравы смягчились.
Эту книгу я начал писать сразу после ухода папы. Сначала в виде записей в социальных сетях и обрывков черновиков для себя. Хотелось восстановить все наши с папой долгие разговоры на кухонной лоджии после обеда по выходным. Много говорили о том времени, о нереализованных возможностях. Со мной папа был откровенен. Мне нравилось быть с папой. С ним было интересно. Он был очень харизматичный человек.
Как целостный текст книга складывалась непросто, поскольку я искал правильный язык, который бы передал максимально точно то, что я хочу сказать. Несколько раз бросал – мне казалось, что у меня не получается нащупать правильные слова. Потом снова садился писать и постепенно, как мне кажется, эти слова нашлись. Я, прежде всего, благодарен своей маме, Лидии Владимировне Анипкиной, – мама специально для меня работала в бывшем Волгоградском партархиве и нашла нужные мне стенограммы пленумов обкома. Хочу сказать спасибо папиным друзьям и коллегам, которые с огромным энтузиазмом откликались на мои просьбы о встрече. Отдельное спасибо моим друзьям, которые прочитали рабочий материал и высказали свои замечания.
В книге я широко использую папины воспоминания – все равно лучше него я не смогу описать то, что пережил он. По-моему, книга получилась откровенной и как социолог я прекрасно понимаю, что даю повод самым неожиданным интерпретациям и комментариям. Я не знаю, как эту книгу воспримет мой читатель, но передаю ее в Ваши руки со спокойной душой.
