«Очевидно, цветы означают цветение женственности, а фрукты – плодородие. Женское начало», – подумала Нина.

Во главе храма располагалась большая каменная плита. Сестры стояли вкруг помещения, две сестры стояли по бокам от нее. В почти плоских, железных щитах, расположенных в круг храма, пылало пламя. Языки пламени бросали блики на стены и потолок, рисуя невероятные живые картины. Где-то внутри, снизу вверх, поднималось непонятное и такое древнее чувство. Чувство свободы и единения с природой. Нине хотелось потянуться и, запрокинув голову, победно крикнуть. Хотелось танцевать. Дико танцевать, отчаянно, как, возможно, танцевали предки вокруг ритуального костра. Кружиться и нежно гладить свое тело и восхищаться своей женской красотой. Верить в то, что ты Богиня. Что ты – это чары дикие, необузданные, истинно природные. Нет, соития не хотелось, но зарождалось чувство восхищения своей сексуальностью, чувства власти над мужчиной. Чувствовать его завороженный взгляд, ощущать его стучащее, нетерпеливое желание обладать тобой. И все это порождало ее, Нинино, тело, такое живое, упругое и молодое тело. Она чувствовала, как в ней просыпалось желание. Дыхание вдруг участилось и стало глубже. Мурашки по коже приятно щекотали и будили то, что было внизу, то, что становилось теплым и влажным…. Нет, не то, что имеет биологическое название, унижающее женщину. Это было Врата Рая, врата во Вселенную. И если Вселенная пожелает соития, то боготвори раб, что твоя Богиня снизошла до тебя. Чувствуя все это, Нина осознавала, что излечивается от своей боли, от своих унижений, что выпали ей в жизни, она чувствовала частичку своей божественности. Нина стояла перед алтарем и в такт молитве ритмично раскачивалась и извивалась. Платья с сестер поползли вниз, Нина с радостью освободилась от платья тоже. Ни комплексов, ни стыда – ничего этого не было. Она в какой-то момент вдруг увидела и приняла то, что она красива и шикарна. Она подобие Праматери с чарующей красотой природы, такая желанная каждой клеточкой мужского тела. Она вулкан, горячая, дерзкая с пожирающей душу страстью. Молитва резко умолкла. Из ниши вышла фигура в длинном белом одеянии. Длинные вьющиеся волосы закрывали лицо. Фигура прошла за каменную плиту. Плащ был скинут и волосы убраны. Нина увидела Мать. Она стояла обнаженная и горделивая, на ней лишь были надеты серебряные диадема и пояс в виде змеи, державшей в пасти яблоко. Нина наблюдала, ей было интересно, что будет дальше. Она внимательно рассмотрела Мать.

«Да, – подумала Нина, – следует Матери отдать должное, в свои годы она выглядит просто потрясающе».

Но вот Мать обратила свой взор на Нину. Этот взгляд показывал ее превосходство перед ней. Нина вдруг поняла, что иерархия тут четко определена. И, наконец, Мать заговорила с ней:

– Послушница, пришло время вернуться в лоно Праматери нашей. Она ждет тебя. Но знай, обратной дороги нет. Ты готова идти и не оборачиваться?

Нина как безвольная кивнула, голова не работала, просто хотелось продолжения и все. Мать продолжала:

– Мы все дочери нашей прародительницы. Самой первой женщины на Земле. Мы дочери Божественной Лилит, приветствуем тебя!

Женщины громко и весело заулюлюкали, приветствуя Нину, новую сестру. Мать резко выбросила руку вперёд, давая понять, что она не закончила и требует тишины.

– Богини, которая владела сердцем Адама, а не была его нищим кусочком ребра! Лилит, которую предали и оклеветали и отдали первенство безмозглой и безмолвной дурочке Еве!

Нина далее не слушала смысла. Она внимательно присматривалась к людям, что находились вместе с ней в храме. Лицо Матери было искажено злобой. Она словно безумная, яростно сверкая глазами и крючась, старалась как можно больше привнести яда в свои слова. Нина поразилась тому, как она могла в себе совместить две разное личности. Она не понимала, как все это время в Матери пряталась ее кипучая ненависть. Сердце Нины чаще застучало, какой-то внутренний маячок давал понять ей, что она пожалеет обо всем. Но нет, Нина вдруг осознала, что уже жалеет. Ей страшно стало от того, что будет дальше. Нина не понимала, что происходит, что изменилось, но чувствовала опасность от происходящего. Она вдруг увидела в Матери злобного и чужого ей человека. В людях, что были в помещении, она отказывалась признать своих сестер. Нина сделала шаг назад, ей хотелось уйти, но сестры, стоящие рядом, не пустили ее и дали понять, что уйти нельзя. Мать злорадно ухмыльнулась и покачала головой, показывая, что отступления, увы, нет.

– Милая, ты все поймешь со временем. Просто прими свою судьбу, и тебе станет легче. Праматерь любит тебя и всегда любила, хоть ты и не знала о ней. Мы хотим показать Богине самое дорогое, что у тебя есть.

Мать на момент отвернулась от Нины, чтобы повернуться к той, что подошла к ней сзади. Медленно поворачиваясь обратно к алтарю, Мать умиленно улыбалась малышу на руках. Нину пронзило осознание. «Сын, мой любимый сын!» – пронеслось молнией в голове. Что-то не так! Что-то сердце бьется сильно и беспокойно. Никак нежное умиление малышом сестер и Матери не внушало покоя Нине. Какой-то шальной блеск в глазах, пусть беззлобный, но сумасшедший наводил в душе Нины страх за малыша. Нина пыталась вырваться, но сестры ее сильно и крепко держали за руки. Мать удивленно вскинула бровь.

– Милая, ты что? Ему не будет плохо. Это честь для него быть представленным Праматери. Посмотри, как он спокоен и счастлив.

Малыш, ее сын, лежал на алтаре, весело гукал. Хлопая глазками, смотрел чистым, детским, наивным взглядом вокруг. И вот он увидел свою маму. Малыш заулыбался, задрыгал ручками и ножками, зачмокал губами, давая маме понять, что прошло много времени и он хочет кушать. Малыш был счастлив, в детских глазах мерцали веселые звездочки. Нина смотрела на сына с любовью. Но вдруг что-то брызнуло ей на лицо. Нина заморгала глазами, обтерла лицо о плечо и нашла взглядом сына. На застывшем лице в расширенных глазах малыша успели отразиться только испуг и боль. Его личико бледнело. Нина почувствовала, как расширяются ее глаза, рот искривился в крике, которого нет. Она увидела кинжал в груди сына. Очень быстро взгляд малыша угасал, из него уходила жизнь. Нина почувствовала морозный холод, потом жар и снова холод, боль в мозгу и мгновенность происходящего на несколько секунд оставило Нину в подвешенном состоянии пустоты и шока от увиденного, ещё не в полном осознании, что сына она потеряла навсегда. Она не верила глазам, ей хотелось освободить руки и рвать, рвать свои глаза, тем самым отрицая очевидное. Тяжело стало дышать, на секунду показалось, что она забыла, как это делается. Казалось, реальность рвала ее внутреннее душевное пространство. Она куда-то падала. Пропало чувство реальности. Мозг тупел, в груди жгло, а душа кричала:

«Ну не бывает так!! Не бывает!! Нельзя два раза умереть!! Предательство, опять предательство! Это сон, сон! Я проснусь, я сейчас проснусь!»

Нина неистово изогнулась, и с силой и с особым остервенением принялась кусать до крови свои руки, где смогла достать. Кусала и кусала, ей казалось, что она вот-вот от боли проснется, страшный сон отступит, и она вновь окажется в своей нынешней счастливой жизни. Но пробуждение не приходило. И с каждой секундой сознание Нины понимало ужас происходящего. Казалось, ее разум покидал мозг, тело ослабло. И вот в тот самый момент, когда понимание полностью поглотило ее мозг, изнутри, из самых глубин ее души, вырвался крик. Крик убитой горем матери, крик, леденящий душу и сводящий с ума сознание. Нина кричала, кричала долго, как ей казалось, вечно. Она ненавидела себя, слезы лились ручьем, сквозь их пелену Нина видела мертвого сына, истекающего кровью, а камень монотонно и безразлично впитывал и впитывал красную жидкость. Жадно пил, желая выпить все до капли. Явь это или игра ее уже больного разума, Нина не знала. Ей было уже все равно. Она труп, живой труп, она умерла вместе со своим ребенком. Пусто. Темно. Нина падала, падала куда-то в пропасть.