Читал я до тех пор, пока за окном не стало сереть, а соседские петухи, у Матрёны живности не было никакой, кроме чёрной кошки, которая следовала за своей хозяйкой по пятам, стали вещать о начале нового дня. Сегодня наступал последний день перед занятиями, поэтому у меня было время собраться.

Закрыв книгу, я улёгся поудобнее в постели и вспомнил мать, которая в это время уже вовсю суетилась, пока мы все ещё спали. Я всегда тоже рано просыпался, и бежал в поле посмотреть за восходом солнца, но затем прибегал на свой чердак и снова засыпал, если хотелось, или читал свои сказки.

Вспомнив мать, мне даже почудился запах свежеиспечённого хлеба из ржаной муки. Скрутившись калачиком, я вздохнул и, прогнав воспоминания, уснул.

Этот день прошёл в спокойной, но трепетной суете. Я, конечно же, волновался, думая о том, как меня примут мальчишки и девчонки, которые уже не один год учатся вместе. Ни то, чтобы боялся, но тревога присутствовала, но я не показывал вида, и старался даже улыбаться. Весь день провёл в доме, сходив только пару раз по воду, залив бачок водой, чтобы хозяйка не беспокоилась. Только вечером, уже после ужина, ко мне заглянул Александр, немного с ним побеседовали, и он убежал домой.

Ночь прокрутился, но поднялся рано и бодро. Быстро привёл себя в порядок, позавтракал, после чего Матрёна меня перекрестила и я, схватив свою сумку с книгами и тетрадями, направился к Александру.

Он с Марией уже тоже был на улице и, поравнявшись со мной, поздоровались, направились в сторону школы. Сашка о чём-то увлечённо разговаривал с Марией, а я думал о своём, кивая им головой, если они обращались ко мне.

Возле школы уже толкались ученики. Кое-где стояли и родители с маленькими учениками, которых привели в первый класс. Через некоторое время все построились на приличном, школьном дворе, образовав что-то вроде квадрата. Класс мой был восьмым «Б» и я, пристроившись сбоку группы своих сверстников из восьмого «Б», стал с интересом наблюдать за происходящим, видя, как меня с интересом рассматривают будущие мои друзья.

Началась линейка, на которой выступил Александр. Он поздравил всех с началом учебного года, говорил ещё о чём-то, после чего был первый звонок для первоклашек. Проведя все процедуры, нас распустили, и велели идти по своим классам.

– Ты кто такой, чучело? – толкнув меня сзади кулаком в спину, смеясь, произнёс какой-то парень, который был повыше меня, да и покрупнее. Я же был худеньким, как, собственно и Александр.

Я обернулся к нему, понимая, что на нас смотрят все из нашего класса и, улыбнувшись этому парню, ответил. – Какая у тебя интересная фамилия! Впервые слышу!

Все вокруг засмеялись, да так, что на нас стали обращать внимание все остальные.

– Да я тебя, скелет в тряпье, изуродую! – побагровев, прошипел он и добавил. – После занятий поговорим!

– Как скажешь! – ответил я ему, и улыбнулся в ответ.

Войдя в класс, я огляделся, куда бы сесть, но тут меня пригласила одна девочка к себе за парту, которая была второй в ряду возле окна.

– Зина! – представилась она, и протянула мне руку.

– Паша! – ответил я ей и, улыбнувшись, тихо пожал её маленькую, тёплую ручку.

В это время в класс вошла пожилая женщина, и все встали из-за парт. Поприветствовав нас всех, она разрешила сесть, оставив стоять только меня, подойдя ко мне.

Положив свою руку на моё плечо, она сказала, улыбнувшись классу. – Павлик! Наш новый ученик! Фамилия у него Песня и он родной брат нашего Александра Харитоновича, так что прошу любить и жаловать!

Усадив меня на место, она отправилась к своему столу. Я чувствовал на себе массу глаз, и слышал чуть различимый шёпот, который пронёсся по классу.

Потом я услышал, как сзади парень сказал тому, кто ко мне приставал. – Ну, что? Охота не отпала с ним побеседовать?

– Да пошёл ты! – произнёс тот в ответ, и я в тот же миг почувствовал толчок в спину.

– Извини, братан! – сказал тот, улыбнувшись мне, когда я повернулся к нему. – Бывает!

04.05.2015 год.

Веха!

Путёвка в жизнь!

Часть третья!

С началом учебного года, я полностью переключился на учёбу, но двадцатого сентября, на попутной подводе, отбыл в сторону Малышевки. Подвода шла в Беловск и я очень обрадовался этому обстоятельству, тем более, что возница хорошо знал моего отца, да и нас всех. Звали его дядя Миша, а прозвище было цыган, из-за его чёрного, кудрявого волоса. Хотя он и сам говорил, что в нём течёт цыганская кровь.

Александр, конечно же, дал добро, и я, двадцатого сентября, рано утром, выехал на родину. С отцом мы собственно так и договаривались, чтобы я постарался приехать именно таким способом, чтобы ему не мотаться по дорогам, когда в доме масса дел.

Дядя Миша был человеком общительным, сначала всё расспрашивал меня о житие-бытие, а потом стал сыпать байки разные, над которыми сам же и смеялся. Я за время поездки до такой степени устал от него, что было желание спрыгнуть с телеги, и пойти дальше пешком. Но потом приноровился к его нескончаемому разговору, и даже уснул, покачиваясь в мягком сене, укрывшись какой-то дерюгой. Проснулся тогда, когда цыган остановил коня возле своего дома, и толкнул меня кнутом.

Открыв глаза, я никак не мог сообразить, где нахожусь, пока дядя Миша не произнёс. – Ну, что, соколик! Приехали! Давай поспешай домой, а то штойто мне тучи не нравятся, как бы под дождь не попал!

Я поблагодарил его и, схватив свою сумку, припустил в сторону своей деревни вдоль реки, по дорожке, которая пробегала внизу, рядом с Городцом. Дождь начался тогда, когда я уже поднимался по косогору, ведущему в деревню, но небольшой. Уже на подходе к дому, дождь припустил со страшной силой, и я, сходу, влетел в сени, едва не сбив отца, который шёл прикрыть сарай от ветра.

– Вот чертяка! – сначала испугался, а потом обрадовался отец, обнимая меня. – Так и батьку зашибёшь ненароком!

– Мать! – закричал он, повернувшись к входным дверям в дом. – Встречай сына!

Из дома высыпали сразу все, пихаясь в дверях. Мать вышла последней, и, оттащив домочадцев от меня, обняла и прижала к себе.

– Ну, как ты там поживаешь, сынок? – чуть не плача, прошептала мать, заталкивая меня в дом и, снимая с меня мокрую куртку.

Все кружили вокруг меня, как будто я года два не был дома.

– Да, что вы так переполошились? – воскликнул я и засмеялся. – Всего три недели дома не был, а такое ощущение, что года прошли!

– А как же ты думал? – отозвался отец, входя в дом, отряхиваясь от воды. – Ты же сейчас старшой семье, вот и скучают без тебя! На сколько-то задержишься?

– Да картошку уберём и снова в город, а то учёбу-то никто не отменял! – сказал я в ответ, и устроился у стола.

Есть хотелось очень сильно, но я не стал этого говорить матери, чтобы она не переполошилась, но она сама, видимо вспомнив, что я с дороги, всплеснула руками, и полезла в печь вытаскивать свои горшки и чугунки.

Поев с аппетитом, меня стало клонить ко сну, но я старался держаться и пошёл к своему другу, Шарику, который забился клубочком в сене, под навесом и дремал. Услышав, как я иду к нему, он сорвался с места и кинулся ко мне на грудь, пытаясь полизать моё лицо. Я обнял его, и завалился с ним в сено. Хвост с такой силой летал со стороны в сторону, что даже обдувало меня ветерком. Радости не было предела. В сарае горланили гуси, вероятно, меня почуяв и я, в сопровождении Шарика, перебежал из-под навеса в сарай. Многие из гусей замахали крыльями и подбежали ко мне. Я снова не удержался и прослезился, понимая, что вижу их в последний раз.

Дождь прекратился, но было промозгло и сыро. На улице не было ни одной живой души, да и время уже приближалось к вечеру, и я решил пойти в дом, чтобы отоспаться, а с утра приняться за картошку. Распахивали мы её лошадью, оставалось только подбирать и таскать в одно место, где её сортируют, и перетаскивают в разные места. То, что на еду мы засыпали в доме в подполье, а семена зарывали в специальную яму, укрывая её от холодов. Всё остальное стаскивали в большой погреб, в котором хранились все соления, заготовляемые на зиму.