– Сколько раз я тебе, бестолковому говорила, что не пей много! – как всегда повторяла мать одно и то же и продолжала. – Чего тебе тягаться с остальными? Иван вон ведро выпьет, а утром по нему и незаметно, а ты до рвот дело! Ну, что это такое?

– Поговори мне ещё! – бурчал своё отец, недовольно, отвечая матери на её слова. – Давно не получала? Смотри, а то прилетит!

На что мать только улыбалась и, махнув рукой, уходила заниматься своим делом.

Наш Вася стал тоже баловаться этим делом и, всё чаще и чаще стал приезжать домой пьяным, в сопровождении жены, которая любила его. Добавив дома, начинал гонять свою Александру, которая прибегала к нам и пряталась за матерью. Он тогда начинал буйствовать, пока соседи, вместе с отцом, его не успокаивали. Утром он вставал, как ни в чём, ни бывало и, позавтракав, целовал свою жену, и снова уезжал с ней на работу. Самое интересное это то, что он никогда не болел с похмелья, и утром вставал как огурчик.

Я не понимал вкуса самогона, и всегда сторонился её, но бывали случаи, когда невозможно было не выпить. После этого мне было плохо, как, собственно и отцу. Александр тоже не любил пить, но компанию поддерживал, выпивая максимум стакан за вечер. Вообще в деревне пили почти все, включая и женщин. Дети тоже иногда пили вместе с взрослыми, но, в основном, только по большим праздникам.

Второй укос принёс нам ещё один стог сена, и отец повеселел. Картошка уродила, зерна намололи, в итоге затарились мукой, благо мельница в Беловске не прекращала крутиться. Все спешили управиться до зимы. На сей раз отец решил не ехать на заработки, и остался, по просьбе председателя, в колхозе. Голова у отца работала прекрасно, а тут надо было подготавливать технику к зимовке, да и масса другой работы.

Школа, в которой работал Сашка, называлась трудной. Там воспитывались трудные подростки, которые уже во всю блатовали по городу, организовав что-то типа банды малолеток. Один раз, это случилось в этом же году, сразу после начала учебного года, один из учеников, самый наглый и дерзкий, оскорбил Александра и, забрав свои вещи, отправился из класса. Сашка терпеть не мог хамства, и всегда боролся за справедливость. Он догнал этого подростка, схватил его за рукав, да так, что оторвал его, после чего взял за шиворот и выгнал из школы. После этого случая все присмирели, парни и девчата стали его уважать и бояться. Этот подросток долго ходил к Александру и просил прощения, и он снова принял его. Впоследствии парень окончил школу, имея по предметам почти одни пятёрки, а во время войны, стал героем Советского Союза, но до этого нам всем ещё предстояло дожить. Учителя всей школы уговорили его стать директором школы, и даже не преподавать в классе, а просто быть в школе. С тех пор школа стала образцовой во всём городе. Многие ребята участвовали в разных соревнованиях и побеждали на городских мероприятиях.

Как я уже говорил, в эту зиму с тридцать первого на тридцать второй год, отец остался в деревне, чтобы помочь колхозу с техникой. Пётр Емельянович ему в открытую пообещал не трогать нашу семью дополнительной продразвёрсткой, которую проводили власти района каждую осень.

Действительно нас не трогали, зато Вася вырвал у отца все нервы, устроив ему такую проверку, которую не устраивали никогда в нашем колхозе.

– Да пойми ты, батя! – кричал он на отца как-то вечером, когда он пришёл к нам погостить с женой и маленькой Анютой, которую тут же подхватила Дуся. – Если я дам тебе слабину, то меня сразу же станут обвинять в сокрытии, и полечу я, как жесть по ветру. Ты главное не волнуйся, я буду орать, наседать на тебя, а заодно всё подчистим. Понимаешь? Или ты хочешь, чтобы нас обоих загребли? Ты же видел, какие там койоты, им до фонаря!

Отец не хотел вразумить то, о чём говорил сын, и всё порывался огреть его плёткой, отчего тот смеялся и убегал.

Мы ещё этого всего не понимали, но интуитивно чувствовали напряжение, поэтому и сами старались вести себя смирно. Всё равно, благодаря Василию и отца, мы прекрасно перезимовали, не испытывая проблем с пропитанием, да и со скотиной. Сумели даже додержать тёлку, которая к весне превратилась в корову.

На Новый год приехал Сашка с молодой девушкой, которая была на год моложе его, звали её Марусей, но он называл её Машенька, обнимая нежно за плечи. Он привёз мне в подарок лыжи, которые я впервые примерил к себе и, скатившись с кручи, вдоль колодца, в сторону реки, в тот же день их сломал.

Новый Год мы отмечали всей семьёй, а потом Александр вместе с Машей, ушёл ночевать к деду Ивану, который тоже был с нами, хоть и чувствовал себя неважно, как он говаривал.

Как ни странно, но в эту зиму было мало снега, особенно на полях. Ветра сдували снег с полей, загоняя его в ложбины и к редкой посадке, что явно вредило озимым ржи и пшенице. Снега было мало, а мороз держал до середины марта. А потом солнце стало брать своё, хотя ночью ещё подмораживало.

– Хунт твоей маце! – ругался отец, сидя вечером за столом, когда мы вечёрили. – Что ж такое деется? Точно без хлеба останемся! Говорят, что везде такая чехарда с погодой в этом году, а на Поволжье, так вообще на полях снега нет! Чувствую, что в этом годе точно тяжко придётся! Если Поволжье останется без хлеба, в стране голод настанет, семь шкур сдерут с крестьян!

– Ну, что ты панику поднимаешь заранее? – недовольно пробурчала мать и прикрикнула на нас. – Чаво рты пораскрывали? Быстро ешьте и идите! Нечего тут байки слушать!

Мы действительно быстро поужинали, и выскользнули из-за стола. Дуся с Ксеньей пошла к Александре, так как Вася задержался в бухгалтерии, а я с Иваном, отправился на улицу. Там хоть и начинало темнеть, но ещё было достаточно светло. Соседские пацаны также гуляли на улице, не желая идти в затхлые от зимней спячки дома.

Вернулись тогда, когда стало уже совсем темно и сразу полезли с ним на печь. Дуся с Ксеньей ещё были у Васи, а мать с отцом разговаривали в передней хате. Отец что-то ей доказывал, слышны были только обрывки разговоров, а мать ему отвечала, иногда смеясь над его репликами.

– Дура! – потом услышал я, уже засыпая, а Ванька уже спал. – Вот до чего же бестолковая! Ей говоришь, что будет тяжело, а она мне ничего страшного, и не такое переживали! Да откуда тебе известно, что нас ожидает!

Потом он громко сплюнул, после чего заскрипела кровать. По-видимому, он улёгся спать. Дальше я уже ничего не слышал и уснул сам.

Весна прошла без половодий и бурных потоков грязной воды. Взрослые все были озабочены, и уже в середине апреля почти все отсеялись картошкой. Такого ещё не бывало, обычно сажали картошку в начале мая. Собственно и пасха в этом году была тоже ранней, даже деревья стали распускаться раньше обычного на пару недель, как бы спеша вовремя напиться влагой. А её с каждым днём становилось всё меньше и меньше.

Озимые взошли меньше, чем на половине всех земель, и эти места срочно засеяли овсом и ячменём. Как говорил Пётр Емельянович – Хоть фураж, дай Бог возьмём, а то совсем беда будет.

Лето вновь было жарким и, без влаги, стало выгорать всё в буквальном смысле слова. Мать замучила нас с Ваней только одной поливкой хотя бы огорода. Да мы и сами понимали, что если и огород ничего не даст, тогда точно зимой нечего будет есть. С первого укоса еле наскребли на один стог, благо, что почти стог сена у нас оставался с прошлого года, который мы уложили под навесом и на чердаке нашего дома.

Наступила пора уборки хлеба, и женщины стали плакать, видя, что привозят с полей. В лучшем случае собрали четвёртую часть от того, что было собрано в прошлом году.

– Ну, что я вам говорил? – сокрушался отец, качая головой, сидя во дворе на завалинке дома, наблюдая за тем, как мать доила корову, а мы, в это время, загоняли гусей во двор, пригнав их с речки. – Всё сбывается, Луша! Придётся мне снова на заработки ехать, а то не протянем!

Мать ничего не ответила, только лишь тяжело вздохнула, и продолжила заниматься своим делом.

20.04.2015 год.