Люди не хранят дневники для себя. Они хранят их для других, как секрет, о котором не хочется рассказывать, но при этом хочется, чтобы о нём знали все. Единственный надёжный сейф – твоя память, в которую никто не сможет залезть без твоего ведома.

Глава 1

Скелет в шкафу

Моя бабушка скончалась при невыясненных обстоятельствах. Вернее, исчезла без суда и следствия. А ещё точнее: и суд, и следствие имели место быть, да вот толку от того действа оказалось немного, поскольку ответы на вопросы не получил в итоге никто: ни власти, ни родственники.

      Обо всём этом я узнал уже в зрелом возрасте, а до того жил, как все, не ведающие о чужих секретах. Но частенько, во времена семейных сборищ, я слышал такие фразы: «Не надо об этом! Зачем тебе это всё?»

– Что всё? О чём, об этом? – мучил я любого, кто был рядом, своими расспросами.

– Да так, это мы о своём… – вот и всё, чем меня удостаивали мои разлюбимые родственники.

Спустя годы, я понял, что разговоры на определённую тему запрещено было вести в нашей семье, не то, что думать об этом, потому как слишком много потерь потянул за собой уход всего одного человека.

Прошло время, и я узнал, что лишь боль в сердце каждого из родственников и осталась, а ещё какая-то неприятная горечь, которая никуда не девалась, чем бы ты её не заедал. И длилось это постоянно, из года в год.

После события, поведшего за собой множество трагедий, наверное, так и должно было быть. Но меня ещё в детстве душило другое: непонимание. Непонимание, например, того, почему нельзя рассекретить какие-то секреты. Ну, умер, к примеру, человек. Погоревал ты об утрате и живи себе дальше. Ан, нет.

Вот то, что люди могут умирать по старости или болезни, – это понятно. А если просто пропадать, не знамо, куда, – это мне было не понятно совершенно. Где-то они же должны были находиться эти пропавшие? Пусть я их не вижу, но хотя бы знать могу, где они есть. А тут что получается?! Нет человека, и всё.

А как же следы? Каждый в жизни их оставляет, да и после неё тоже, бывает, проявляется хотя бы тень. А тут – раз, и оборвалась ниточка. Не может быть такого!

Одним словом, меня угнетала неизвестность. А ещё больше какое-то равнодушие родных, как мне казалось. Взрослыми было наложено табу навечно на тему: «Жизнь замечательной бабушки», как бы я не сверлил буравчиком своих интересов каждого из дядюшек и тётушек. Будто бы её и не было в нашей жизни.

Как водится, у людей впечатлительных, они склонны к сопереживанию. Так и я переживал всё происходящее дома с утроенной силой весьма долгое время. И чем больше все члены семьи молчали о том, о чём я пытался знать, тем чаще мне хотелось говорить именно об этом. Но почему-то только мне.

Я всё принимал близко к сердцу. И любое, нечаянно сказанное слово, долго держал в памяти. Мне казалось, что это черта хорошего доброго человека, небезразличного ко всему случающемуся. Но некоторые даже обозлились на меня: «Глубоко копаешь. Не нравится мелко плавать? Думаешь, что ты умнее других? Искатель нашёлся…»

Я ничем не отличался от тех курносых, которые суют своё любопытство в запретный плод, который, как известно, всегда сладок. Чем больше не разрешай человеку что-то делать, тем сильнее у него будет возникать желание сделать непременно это. Так и у меня стремление знать, что случилось с бабушкой, оказалось сильнее всяческих запретов.

Да, тема повисала воздушным шаром в моей душе. И при первом же порыве только что появляющегося свежего ветра в виде хоть какой-нибудь новости в этой теме, улетала, как и подобает всем воздушным шарам. Но я всё равно искал ответы. Когда не удавалось это сделать в стенах родного дома, я старался за их пределами. И вот мой путь докатился до места весьма печального, неуютного, серого…

«Похоронное бюро» – так было написано большими чёрными буквами на белой вывеске, висящей на высоком заборе, к которому люди приходили изредка, лишь по известной причине.

Оказалось, что это не то бюро, в которое обращались при погребении тел деда и бабушки. А искомое, якобы, закрылось или Бог знает где. Следа его не осталось в этой местности. Но и в том месте, куда я явился, внятного ответа на свои вопросы не получил. Сотрудники, услышав имена и фамилии, мною названные, только мотали головой и пожимали плечами, торопясь закрыть свои двери на обед в утренние часы.

Когда же я обратился в архивы ЗАГС, чтобы уловить хоть ниточку нужного клубочка, выяснилось, что весь отдел вместе с документами был затоплен случайно буквально в прошлом году, и все данные, хранившиеся там, бесследно исчезли. Разводили руками все, к кому бы я ни обращался с наболевшими вопросами. Что было делать? Отступать я не привык.

Снова писал и писал свои запросы во все, известные мне уголки. В областной отдел архива, в федеральный даже запрашивал сведения, неустанно пытаясь по фамилии или хотя бы имени найти свою бабушку. Но ответы на мои попытки добиться истины искали моего порога годами. А если и приходили к месту назначения, то ничего вразумительного не содержали. Утешительного, к сожалению, тоже.

Оказалось позже, что искал бабушку не только я. Многие из родственников отдельно друг от друга делали это до меня. Порой, говоря кое-что другому из искателей о результатах, но чаще вообще о них умалчивая. Поскольку они все были не обнадёживающими и на тропу истины никого не могли вывести.

Никто не находил даже тени Таисии Прекрасной, как называли её в семье, не то что следа. Как в воду канула. Но я подсознательно чувствовал, что её дух где-то рядом. «Эх, не осталось очевидцев!» – думал я. Это усложняло дело и без того сложное.

      Дед, которого обвиняли в смерти бабушки, не вынес судебной тяжбы и в скорости, как мне было известно, скончался. А всё благодаря соседям – помогли своими домыслами. Почему именно к их версии склонился суд, мне тоже было не понятно. Хотя в общем и целом, я догадывался: к сожалению, суд, пусть и самый гуманный, но рассуждает всегда так, как ему преподнесут обстоятельства дела.

Все процессуальные законы предполагают состязательность в процессе. То есть, кто «выигрывает» состязательность, тот и прав. Именно за такой игрой стояла судьба человека. А на самом деле получается так, как сказано древними римлянами, основоположниками гражданского права… Право за бодрствующим. По-нашему это звучит так: кто раньше встал, того и тапки. Ни того, кто их купил, эти тапки, стирал их и чистил, а того, кто раньше встал.

Самый гуманный судья, в лучшем случае, будет делать отсрочки рассмотрения, давая возможность всем сторонам посоревноваться в области применения права. Но и у судей есть срок этого самого рассмотрения. Как раз его и хватило, чтобы дед под напором соседей сдался…

Эти добрые люди при допросе утверждали, что слышали крик и шум в квартире рядом в тот вечер, после которого и пропала Таисия Александровна. А больше всего распинался Валерий, живший на площадке в квартире напротив. Он с дедом делил помещение, в котором у каждого был свой небольшой бизнес. Говорят, что хотел вытеснить конкурента, заполучив себе пространство. Но дед сопротивлялся, вообще не шёл на контакт, хотя и жили-то рядом, получается. Вроде как друзьями должны были быть, а вот врага только и нажил своими благополучностью, порядочностью и достатком. То ли на нервной почве, то ли от мук совести, что по закону ничего не добиться было, но здоровье деда оказалось слабее его доброжелателей.

Иными словами, показания Валерия Ивановича указывали лишь на одного человека, вроде бы виновного в случившемся, мужа Таисии, моего деда, который, по его словам, кричал, что убьёт её. Только это и слышали остальные люди. И твердили, как заученный урок усердные школяры, – все одно и то же. А что было на самом деле за стенами соседней с ними квартиры, никто не знал.

Следствие же не стало особо разбираться: чего ради напрягаться, когда и так картина ясная?! Семейная ссора всегда имеет непредсказуемую развязку.

На самом же деле, как гласили компетентные источники в лице моего отца и матери, дед очень любил бабушку, из-за этой-то любви и вышел у них тогда спор.