– Нет нужды.

– Понятно. Так ты из Шотландии?

– Ага.

– А из какого города?

– Из Глазго.

– Болеешь за Селтик или Рэйнджерс?

– Ни за кого не болею, не увлекаюсь футболом. А ты, стало быть, из России?

– Ну да.

– Агент КГБ?

– Конечно, – сказал я со смущенной ухмылкой.

Во время работы Спенсер и Робби все больше болтали между собой. Сначала я прислушивался к ним, но они говорили слишком быстро – все слова были размазанные, речь казалась какой-то нечленораздельной. И я сосредоточился на работе. Кисточка легко следовала движениям руки. Я ходил вокруг кресла, закрашивая новые и новые участки. Вдруг крупная капля сорвалась вниз и расплылась ярким пятном по коричневому полу. Я невольно выругался:

– Вот, черт! – и эта короткая фраза, произнесенная на русском языке, странным образом резанула слух, собственный голос показался чужим, металлическим, незнакомым. Я тут же почувствовал, что мир вокруг опять деформируется, как тогда на вокзале – очень необычное ощущение. Все вдруг стало ненастоящим, мощный поток пронес меня по коридору времени и бережно усадил на мягкий диван в знакомой старой квартире. Все, что секунду назад составляло мою действительность, стало лишь картинкой на горящем выпуклом экране телевизора.

Эффект продлился несколько секунд, и вскоре все вернулось обратно. Но трюк мне понравился, поэтому, выждав какое-то время, я чертыхнулся опять – все повторилось: одно мгновенье и ты – лишь сторонний наблюдатель своих заграничных похождений. Но на третий раз фокус не сработал, магия развеялась, да и парни стали коситься то ли с любопытством, то ли с подозрением на психическую неблагонадежность…

Оттерев пятно, я подумал, что надо быть аккуратнее впредь, и снова взялся за работу. Когда история видавшего виды кресла была переписана набело, я, спросившись у ребят, заглянул в домик.

На покрытом пылью полу валялся мусор, забытый, видимо, последней сменой: бумаги, фантики, колпачки от ручек. Помещение было устроено без излишеств, если не сказать, что с минимумом комфорта: узкие двухъярусные кровати, сколоченные, кажется, во времена первых переселенцев, матрасы в ржавых разводах, небольшие темно-зеленые стеллажи. Потолок был лишь над туалетом и душем, образуя там маленький чердак. Туалет отгораживался от жилой части простой деревянно-стружечной плитой. Оконные рамы нуждались в ремонте. В них сквозил ветер, и выгоревшие занавески мерно дышали. Шторка душевой кабины была покрыта грибком. С трудом верилось, что в таких спартанских условиях будут жить люди, тем более дети.

– Андрей? – окликнул меня зашедший Спенсер.

– Да?

– Идем обедать.

– Иду.

***

– Мы не начинаем обедать, пока все не соберутся за столом, – сказал Джон, обращаясь ко мне, – таково правило. Обещал подойти Ллойд, но предупредил, что задержится, и сам попросил его не ждать. Поэтому, – он вскинул вилку с ножом и обвел всех приглашающим взглядом, – желаю всем приятного аппетита!

– Спасибо, – дружно ответили присутствующие и принялись есть.

На обед были стручковая фасоль, малюсенький – с указательный палец – початок вареной кукурузы, ростбиф и упаковка чипсов для каждого. На столе стояли ваза с фруктами, два кувшина – один с чаем, другой с соком, оба со льдом, – корзиночка с хлебом, баночка с джемом, желтая бутылочка с горчицей, майонез, кетчуп, и еще изрядно неопознанных баночек и бутылочек.

Лежащий рядом с тарелкой нож ввел меня в ступор – когда же я им пользовался последний раз? Пришлось подглядеть, как выкручиваются остальные, и только после этого взяться за нож самому. К счастью, я быстро приноровился, ели без хлеба, и этим как раз освобождалась одна рука. Вот только не покидала скованность от ощущения, что за моими действиями наблюдают. В подтверждение тому, едва я разделался с ростбифом, Джон спросил:

– Еще мяса?

– Нет, спасибо, – отказался я и посмотрел на Спенсера, тот давно умял добавку, а теперь взял баночку с джемом и толстым слоем намазывал его на тост.

Почему-то у меня совершенно не было аппетита, и свою порцию я осилил с трудом, но рассудив, что если больше ни к чему не прикоснусь – это будет выглядеть невежливо, я попросил:

– Можно и мне кусочек хлеба?

– Можно и мне кусочек хлеба, пожалуйста, – поправила Бекка и объяснила, – дети во всем будут брать с нас пример: с того, как мы говорим, с наших манер, с наших поступков, – она протянула корзинку.

– Извиняюсь, – сказал я и попробовал взять ломтик.

– Нет-нет! – взвилась она. – Не руками! Используй щипцы!

Я повиновался, подумал: «Какой же я дикарь», – и, кажется, покраснел.

В кухню ворвался мужчина. Он на ходу сорвал крышку с миски, наполовину заполненной мясом, хапнул один из кусков своими исполинскими пальцами и в два счета разделался с ним. Потом уселся на свободный стул.

– О, привет! – сказал он, только теперь заметив меня. – Так ты Андрей?

– Да, – сказал я, – добрый день.

– Я Ллойд, – представился он.

От отца Ллойд унаследовал строевой рост, но не крепкое телосложение: лицо у него было заплывшее, а сам он чрезмерно упитан.

– Слушай, – сказал Ллойд, обильно поливая томатным соусом следующий шмат мяса.

– Да?

– А в России едят кетчуп?

– Конечно.

– И как же вы его называете?

– Кетчуп, – ответил я.

– Да нет, – он постучал пальцем по бутылке с соусом, – как он называется по-русски?

– Кетчуп, – повторил я.

– Я знаю, что это кетчуп, – начиная отчаиваться, заявил Ллойд, – но как это будет по-русски?

– Кет-чуп, – медленно выговорил я.

– О, – понял Ллойд, – хорошо. Тогда как по-русски «майонез»?

– Майонез.

– Майонез?

– Ну да.

– Ого! – воскликнул он. – Да я говорю по-русски!

Все прыснули смехом.

– Андрей сказал, что он агент КГБ, – выдал меня Робби.

– Теперь ты слишком много знаешь, – сказал я.

Скотт расхохотался.

У ветки дерева за окном зависла в воздухе крохотная птица. С длинным клювом и переливающимся изумрудным оперением, она часто махала игрушечными крыльями, чтобы удержаться на месте. «Неужели колибри? – подумал я. – Да ладно, откуда они здесь?»

Нам не было предоставлено ни минуты свободного времени после того, как обед закончился. Джон сразу собрал нас и с серьезным видом, подбоченившись, выслушал рапорт Спенсера о том, как продвигаются дела с покраской. Потом мы отправились доделывать оставшиеся кресла. Провозились с ними часа полтора, а когда прибирали инструмент в мастерской, подъехал Ллойд.

– Освободились? – спросил он.

– Да, – ответил Спенсер.

– Что ж, придется мне вас разделить, ребята. Без возражений?

– Да нет проблем.

Спенсер пошел один в сторону лагеря мальчиков, захватив с собой молоток с гвоздями. Мы с Робом поехали к одному из загонов, выправлять покосившиеся столбики изгородки.

Пока Робби прохаживался вдоль забора и что-то соображал, я рассматривал страусов. Они были совсем близко и тоже нас изучали. Но без настороженности диких животных, обеспокоенных появлением незваных гостей, ими владело сытое, праздное любопытство. Взрослые особи и несколько птенцов. Выглядели они очень забавно: головы с редким пушком раскачивались на стеблях длинных шей симпатичными глазастыми одуванчиками. Плюшевые птенцы, облаченные в ярко-желтые жилеты, прогуливались в чаще родительских ног и иногда спотыкались.

– Поосторожнее там, – сказал Робби, – они безобидные только с виду. Если ты им не понравишься – могут и клюнуть.

– Правда?

Я отступил на несколько шагов. Раздался приглушенный стук. Я думал, клюнули Робби, но это он сам принялся забивать первый накренившийся столб. Одуванчики вспомнили о своих животных инстинктах и, толкая друг друга массивными туловищами, бросились врассыпную.