Внутригоспитальное заражение – обычное дело, да и большинство медперсонала тоже болело. Вскоре и сам Фёдор заболел, и его положили рядом с Татьяной к той же сестричке. Но Татьяне стало немного легче, и теперь уже она помогала мужу переносить болезнь. Все заботы о маленьком Серёже пали на жену брата Михаила – Матрёну.

О катастрофической ситуации в России было объявлено летом 1921 года. Первая помощь начала приходить осенью. Помогали и организации, и отдельные люди. Французский писатель Анатоль Франс пожертвовал свою Нобелевскую премию России, исследователь Фритьоф Нансен организовал комитет «Помощь Нансена» для спасения голодающих. Помогла и Америка. В 1922 году Герберт Гувер, будущий президент США, создал организацию АРА, чтобы оказывать помощь голодающему населению Советов. Голод продолжал свирепствовать. Съедали всё: листья лебеды, липы, орешника, ботву, крапиву, мох, жёлуди, солому, высохшую кожу лошадей, коров. Из всего этого делались лепёшки. Наполняя желудок, они давали лишь ощущение ложной сытости и доводили людей до высшей степени истощения. Лучшим хлебом считался зелёный, целиком из лебеды; хуже – с примесью навоза, ещё хуже – навозный целиком. Именно тогда было сделано великое открытие «питательной глины», серой и жирной, которая была указана в пищу каким-то святым угодником. Человек мог прожить неделю, постепенно слабея. Ели черепах, сусликов, крыс, грачей, лягушек, саранчу и падаль. В такой ситуации голодавшие воспринимали смерть как избавление от мучений. Особенно высокой была смертность детей до трёх лет. В целом по стране умерли свыше пяти миллионов человек. Число погибших от повального голода втрое превысило безвозвратные потери России во время Первой мировой войны. Более всего пострадали дети до трёх лет. В их число, к счастью, не попал двухлетний Серёжа Бондарчук благодаря неусыпному вниманию его тёти Матрёны и дяди Михаила.

После семи лет Первой мировой и Гражданской войн положение страны было катастрофическим. От боевых действий, голода и болезней, «красного» и «белого» террора ушли из жизни более девятнадцати миллионов человек. Детям, которым удавалось выжить, зачастую некуда было притулиться, их родителей в живых не было. И они пополняли ряды беспризорников. В 1921 году в СССР насчитывалось 4,5 миллиона беспризорников, а к 1922 году их было больше семи миллионов. Это грозило если не полным вымиранием целого поколения, то его моральным вырождением. Стали возникать детские дома: к 1922 году в них воспитывалось 540 тысяч детей.

Переход от военного коммунизма к НЭПу был провозглашён X съездом компартии России в марте 1921 года. Была разрешена частная торговля излишками. Продразвёрстка была заменена более низким продналогом. Карточная система распределения продовольствия была отменена и заменена привычной денежной зарплатой. Потихоньку восстанавливались крупные ярмарки. Одиннадцатого октября в 1922 году в Советской России ввели новую денежную единицу – червонец. Открывались лавки и магазины, парикмахерские, ремонтные мастерские…

По весне 1922 года, после своего выздоровления, семья Бондарчуков решила вернуться в Белозёрку. На базаре был продан ковёр, ещё несколько вещей, и на эти деньги была куплена старенькая лодка «Ветерок» с тентом, вёслами, с небольшим мотором. Скорость её была совсем невелика, но она подходила для главной задачи – перевезки двух семей. Рано утром уселись в лодку с нехитрыми пожитками, по реке Трубеж спустились к Днепру и добрались до Херсона. Там и заночевали. Утром следующего дня прибыли в Белозёрку. Многие избы стояли покинутые, без крыш, с пустыми глазницами окон и дверных проёмов. Соломенные крыши изб были сняты и съедены, у плодовых деревьев срезана кора… Но весна своё дело делала. Прилетели птицы, в камышах появились дикие утки. Дядя Михаил с женой Матрёной вскоре уехал в Таганрог, где проживал старший их брат Александр Бондарчук, Фёдор и Татьяна остались в Белозёрке поднимать хозяйство. Трудились не покладая рук. И вот уже на грядках появился свой лук и чеснок. А на раненых деревьях завязалась шелковица. Голод отступал. Кроме того, большим подспорьем были лодка и удочки. Самые прекрасные дни для маленького Серёжи были, когда отец брал его поутру в лодку. Расступались камыши, и открывалась Белозёрка. А ещё можно было лечь навзничь на дно лодки, смотреть в небо и следить за игрой облаков. Находиться в лодке нужно было тихо, чтобы не спугнуть рыбу. К обеду в дом приносились большое и маленькое вёдра. В большом были и окуни, и судаки, а в маленьком – улов Серёжи: карасики, ведь к четырём годам он имел свою удочку. И невдомёк было маленькому Сергею, что у родителей была своя, напряжённая, подчас жестокая, жизнь. Храм закрыли, иконы спрятали от чужих глаз. Приходили письма от брата Михаила. Ему удалось устроиться на кожевенный завод в Таганроге. Таганрогский кожзавод славился качеством продукции и считался одним из крупнейших на юге России. Он был национализирован в 1920 году и стал называться «Кожзавод № 1». Правда, оборудование на нём было в катастрофическом состоянии. Один паровой котёл вышел из строя, другие были в аварийном состоянии. Об этом откровенно писал в своих посланиях Михаил. Он также писал, что строительная часть завода расширилась и работники должны были своими силами производить строительство, ремонты и оборудование. Словом, нужны были работники. И он звал брата Фёдора в Таганрог. Да и старший брат Александр давно проживал там с семьёй. Рабочие и служащие получали печёный хлеб и муку. Хорошим подспорьем были огороды для заводской столовой. На торжественном собрании кожевенников, состоявшемся в городском драматическом театре, коллективу завода вручили орден Трудового Красного Знамени. Об этом написали оба брата – Александр Бондарчук, который работал в драмтеатре, и Михаил. Фёдор обсуждал возможный переезд в Таганрог с Татьяной. Она не возражала, особенно после того как прочла в очередном письме, что на заводе есть трудовая школа и детский сад. В нём находились семьдесят пять малышей на полном обеспечении завода. Но главное, главное сообщила мужу Татьяна 25 сентября, в день рождения сына Серёжи. Ему исполнилось шесть лет и в подарок был вручён детский рубанок, набор отвёрток и молоток. Татьяна призналась мужу, что ждёт ещё одного ребёнка, что срок маленький, но всё нужно обдумать. Ну что тут было думать. Серёже на следующий год в школу нужно было идти, а Татьяне кто-то должен был с младенцем помогать. Тут, конечно, и Матрёна припомнилась – как спасла она Серёжу, когда оба с тифом слегли. У Матрёны был брат, и по её просьбе он прислал Фёдору Бондарчуку денег, чтобы семья смогла переехать в Таганрог. Всё, что созрело на огороде, было собрано, вещей было немного. Главное – родовые иконы, портреты деда Петра Константиновича Бондарчука и его супруги – бабы Моти. Почтили память стариков и – в путь.

В 1924 году семья Бондарчуков переехала в Таганрог, один из крупнейших в то время городов Приазовья. Фёдор Петрович устроился работать на кожевенный завод. В Таганроге семилетний Сергей ощутил неясные пока ещё волнения души – притяжение театра и зов моря. Всю жизнь Сергей Фёдорович вспоминал с нежностью тихую улицу с названием Конторская, где отец снимал комнату. Домовладелец имел какие-то родственные связи с бывшим антрепренёром таганрогской театральной труппы – одной из лучших в дореволюционной России. Серёже частенько перепадали свободные контрамарки на спектакли, и он буквально «заболел» театром. Театр, один из старейших в России, в 1920 году, в год рождения Серёжи Бондарчука, – был национализирован и назван народно-художественным. В этом театре работал дядя Сергея, и иногда мальчика пускали за кулисы. На сцене театра гастролировали известные артисты-мхатовцы: Книппер-Чехова, Москвин, Тарасова.